Четвертый Рейх

Алексей Гравицкий, Виктор Косенков

ЧЕТВЕРТЫЙ РЕЙХ

ПРОЛОГ

Йозеф Шульц свою работу презирал. И себя презирал тоже. Не потому что он был склонен к самобичеванию, просто когда ты работаешь в тюрьме, где большинство заключенных женщины и дети, очень трудно себя уважать. Но некоторым удавалось. Например, напарник Шульца, Густав Кранке, собой гордился. Он утверждал, что все они делают важное дело. Охраняют фюрера от «грязных предателей». Кранке так и говорил, со вкусом смакуя слово «грязный».

— Грязные предатели…

Шульц молчал. Чего тут скажешь?

Ему было сорок, жизнь прошла стороной. Веймарская республика, голод, смерть семьи, Рейх, война, снова голод… Ничего хорошего Шульц не видел. Разве только семья? Краткий миг счастья. Жена и две дочки. Которые умерли в двадцать пятом от тифа.

Нет. Ничего хорошего…

Оба надзирателя делали ежевечерний обход камер. Это была рутина. Опасных заключенных в их блоке не было. Жены заговорщиков и их дети. Поэтому Густав демонстративно читал газету, иногда зачитывая избранные отрывки вслух.

— Как это стало известно из Стокгольма, североамериканское информационное агентство Associated Press сообщило, что в ночь на воскресенье с паузами в несколько минут «беспилотные самолеты» бомбили юг Англии. Associated Press также сообщает: «В воскресенье заново была произведена бомбежка новыми бомбами, так называемыми самолетами-роботами над Ла-Маншем, на юге Англии. Это уже четвертый день непрерывных наступлений». [1] Слышишь Шульц? Роботы-самолеты! А?! Каково! Достанется этим грязным англичанам под их толстые зады! Роботы. Скоро солдатам и воевать не надо будет.

Он восхищенно поцокал языком.

Шульц ничего не ответил. Он гремел ключами, открывая очередную камеру.

Отворил дверь, вошел.

Кранке остался снаружи. Чуть ли не демонстративно отвернувшись, громко читал:

— Из Стокгольма также сообщается, что Англия полностью находится под обстрелом новыми немецкими средствами поражения, новым видом оружия, против которого, если ознакомиться со сводками, английская ПВО бессильна. Это оружие — «сенсация», если это слово здесь вообще применимо. Сенсация, Шульц!

В камере сидели трое. Женщина, две девочки и младенец, тоже девочка, родившаяся уже в тюрьме.

— Жалобы, просьбы? — Устало спросил Шульц. Этот вопрос тоже был рутиной, необходимой для недельного отчета. Кого волновали жалобы заключенных?..

Женщина устало покачала головой. Ее звали фон Кальнайн. Графиня. Жена фон Лендорффа, офицера, которого несколько месяцев назад повесили на струне от рояля, по обвинению в покушении на фюрера.

Грязные заговорщики, как сказал бы Кранке.

Нужно было уходить, но Шульц почему-то задержался.

В коридоре бубнил напарник:

— Один из очевидцев сравнивает это огромное количество снарядов, которое было сброшено над Ла-Маншем и побережьем Англии, с длинной вереницей комет. Но больше всего в сообщениях указывается на небывалую скорость снарядов, а также их поразительно прямой курс. Очевидцы рассказывают, что сзади аппаратов они видели искрящийся хвост, очевидно следствие от выходящего газа.

Шульцу было глубоко плевать на Англию, на чудо-снаряды, на странные сообщения о роботах в небе. Он остро вдруг ощутил, что все сделанное им в жизни не значит вообще ничего. Совершенно ничего! Будто и не жил он вовсе, а занимался неизвестно чем, а все важное, что случилось с ним когда-то, уже кончилось. Как-то незаметно.

— Девочка, — неожиданно севшим голосом произнес Шульц. — Девочка…

Он сунул руку в карман, вынул круглую коробку Scho-Ka-Kola, шоколадку, которая входила в рацион летчиков.

— На. Бери! — Он протянул красную коробку девочке. — Бери, не бойся.

Худенькая, высокая девчушка робко подошла. Осторожно протянула руку и, словно опасаясь, что он обманет, схватила шоколад. Но не отошла, а смело и чуть удивленно посмотрела Шульцу в глаза.

— Как тебя зовут? — спросил Йозеф.

— Вера, — ответила девочка. И только тут, будто спохватившись, убежала обратно к матери.

Не зная, что еще сказать, Шульц неловко отвернулся и вышел.

— Спасибо! — крикнула в закрывающуюся дверь девочка с совершенно не немецким именем.

— Что кричит эта грязная крыса? — спросил Кранке.

— Ничего, — ответил Шульц. — Что там еще пишут?

— Главнокомандующий британской ПВО, генерал Сэр Фредерих Пайл провел выходные где-то в районе побережья Англии, где он с высокопоставленными офицерами и учеными в соответствующей области занимался поиском новейших методов ПВО против беспилотного самолета. Ха! Слышал, Шульц, новейших методов? Глупцы. — Кранке постучал себя по лбу. — Все новейшие методы у нас, в Германии. Остальным народам не осталось ничего!

— Ну да, ну да… — Шульц рассеянно кивал головой, гремя ключами, и все думал о маленькой девочке, которой отдал весь свой шоколад.

Через несколько месяцев семью фон Лендорфф без гроша в кармане выпустят на свободу. Сработают связи матери. А через пару десятков лет Верушка фон Лендорфф станет знаменитой на весь мир моделью и актрисой.

Йозеф Шульц об этом никогда не узнает. Он погибнет в феврале сорок пятого, в Дрездене, во время налета Королевских военно-воздушных сил Великобритании.

Вера Ивановна не любила свою работу. И газет не читала. Но в этом она не призналась бы никому. Да и некому было. Соседке по коммуналке или начальству такого не скажешь, а близких людей у Веры Ивановны не было. Потому на работу в газетный киоск, что возле станции метро «Ново-Кузнецкая», она шла с широкой улыбкой, как на праздник. А на душе кошки скребли.

Не было радости. Откуда ей взяться, когда тебе тридцать семь, а у тебя ни семьи, ни мужчины? Да еще зима затянулась. Дней пять тому, правда, пригрело. Казалось уже все, совсем весна. Но не тут-то было. По ночам снова стало примораживать, и днем столбик термометра едва переваливал за ноль, несмотря на середину апреля.

А за окошком газетного киоска кипела жизнь. И Вера Ивановна с тоской смотрела, как она протекает мимо.

Старушка у метро крошила голубям хлебный мякиш.

По Толкучему проезду полз трамвай. Тренькнул на повороте, словно приветствуя, и покатил дальше.

Молодой совсем паренек тащил куда-то девчонку за руку.

Этих молодых и счастливых Вера Ивановна не любила. Хуже, пожалуй, были только дети. Чужое счастье вызывало зависть, чужие дети — тоску.

А мелкие сорванцы как назло целыми днями носились мимо киоска, мелькали перед окошком, в котором, будто в телевизоре, показывали чужую жизнь.

— Человек в космосе!

Стайка пацанов бежала, перепрыгивая через трамвайные рельсы в сторону ротонды метро. Глаза у мальчишек сияли.

«А ведь должны быть в школе», — с тоской подумала Вера Ивановна.

Пацаны неслись мимо и орали на всю улицу.

— Человек в космосе! Советский человек полетел в космос!

Досмотреть эту сцену Вера Ивановна не успела. Окошко закрыл мужской силуэт.

— Будьте добры «Известия» пожалуйста, — вежливо попросил вкрадчивый голос.

Вера Иванова не глядя взяла свежую газету и пихнула в окошко. Приняла деньги и стала отсчитывать сдачу. Невидимый мужик по ту сторону уже терзал газету.

— Подумать только! «Советский человек в космосе!» — прочитал он. — Юрий Гагарин: «Прошу доложить партии, правительству и лично Никите Сергеевичу Хрущеву, что приземление прошло нормально, чувствую себя хорошо».