Машина снов (СИ)

Он посмотрел в сумерки и продолжил, словно бы прочтя в воздухе ответ.

Ты права. Ничего не изменить. Ты ведь знаешь, почему я построил машину? Я надеялся, что она поможет мне всегда быть с тобой. Мне ведь всё равно, снишься ты мне во сне или снишься мне в пространстве яви. Я просто хотел быть с тобой. Каждую ночь. Это ведь такое простое маленькое желание. Я не хотел империй. Я не хотел власти. Ни денег, ни высоких тронов, ни пышных процессий. Ничего. Я просто хотел каждую ночь засыпать с тобой.

Лучник на ближайшей башне отбил бронзовым пестиком вечернюю стражу. Звук поплыл в сумеречной тишине как большой мыльный пузырь.

Жасмин. Жасмин и яблоки. Моя Пэй Пэй. Твоя любовь была такой ароматной. Скоро мы будем вместе, моя голубка, совсем скоро. Всё закончится. Все ниточки добегут до конца. Мы будем вместе.

Марко поднялся с земли, зачерпнул прохладной воды из пруда, мельком взглянул на золотых рыбок, суетящихся в ожидании корма, бросил горсть воды себе в лицо, смывая стыдные мальчишеские слёзы, и споро пошёл по направлению к Центральным воротам.

Над ним летела полупрозрачная тень, от которой тёк сладкий жар, она помавала широкими рукавами, как крыльями, рождая смутное желание близости в каждом, кому случалось её увидеть. Но Марко, поглощённый своими мыслями, не повернул головы, и она летела над ним как штандарт или зонт, защищая свою любовь от чужого чёрного солнца.

Он почти достиг Центральных ворот, ему оставалось спуститься по Благолепному тротуару, обогнуть Пагоду предков, на которой уже зажгли ночные огни, и пересечь площадь Чжиюань. Навстречу ему вышел Кончак‑мерген. Марко рефлекторно огляделся и, подняв голову, бросил быстрый взгляд на ближайшую башню. Лучник смотрел в другую сторону.

– Доброй ночи, молодой мастер, – сказал Кончак‑мерген. – Не нужно опасаться, что нас кто‑то увидит. Великий хан восстановил меня в должности, а вам вернул все права. Правда, меня это довольно сильно пугает, поскольку теперь мы с вами официально осведомлены о самой страшной тайне императора.

– О чём ты?.. – рассеянно спросил Марко.

– Я нашёл их.

– Этих… прачек или как их там?

– Да. Кухарок.

– И? – нетерпеливо топнул ногой Марко.

– Вы были правы, молодой мастер, – довольно усмехнулся Кончак‑мерген в усы. – Вы, как обычно, оказались удивительно проницательны. Мне пришлось довольно сильно потрудиться, чтобы найти их, но один евнух под пыткой сознался, где их сыскать. К сожалению, он не выжил и не даст каких‑либо показаний. Но кухарок я нашёл.

– Ну же! Рассказывай, что именно они сказали тебе?

– Одна из них, та, что помоложе, призналась во всём сразу, как только увидела пыточный инвентарь. Разумеется, она немного поломалась для виду перед своей товаркой, но, когда я отвёл её в камеру и спросил, понимает ли она, как будет выглядеть её лицо к утру, быстро стала рассказывать всё, что знала. Она, кстати, очень хорошенькая. Жалко, что до настоящего допроса так и не дошло: ребята очень хотели её снасильничать.

– А вторая? – нервно дёрнул углом рта Марко.

– Она держалась очень вызывающе. К ней сразу же применили пытку водой, но результата не достигли. Она, словно лягушка, сумела под водой дышать так же хорошо, как мы делаем это сейчас. В запале мы притопили её больше чем на четверть часа, но она всем своим видом показывала, что чувствует себя вполне комфортно. Тогда мы применили пытку огнём и с удивлением заметили, что огонь полыхает, совершенно не касаясь её тела. Ни боль, ни иглы, ничего её не пугало. Мне пришлось притащить в камеру её дочерей и мужа и изнасиловать старшую у неё на глазах, пригрозив сделать то же самое с младшей, а мужу отрезать гениталии. И только тогда она заговорила. Всякий раз, как она останавливалась – а делала она это довольно часто, – мне приходилось подвешивать её муженька на дыбе. И только так она соглашалась продолжить.

– Завидное упорство говорит нам о том, что ей было что скрывать.

– Она оказалась дурой, – засмеялся Кончак‑мерген. – Если бы она попросту созналась, что пошла на поводу у Хоахчин и по неведению приняла участие в заговоре против Ичи‑мергена, ей выжгли бы клеймо, сослали в деревню, где она жила бы со своими выблядками до самой старости. А с учётом того, сколько можно скопить, работая кухаркой при дворце, ещё и внукам бы хватило её денег. Но, поскольку эта безмозглая курица думала только о том, как бы сохранить более страшную тайну, то… В общем… – он вынул из‑за спины тыковку‑горлянку, из тех, что берут с собой странники‑даосы и монахи, ищущие подаяний для братии, и протянул её Марку, держа за повязку. – Вот.

– Что это? – с некоторым подозрением спросил Марко. Он принял тыковку, подхватив её под днище, и чуть не выронил.

– Осторожней, она куда тяжелей, чем кажется, – обеспокоенно вскрикнул Кончак‑мерген.

– Да я уж понял, – раздражённо ответил Марко, чувствуя, как рука немеет.

– Лучше держать за верёвку, иначе рука начинает неметь, – сказал Кончак‑мерген. Марко тут же перехватил тыковку, с облегчением чувствуя покалывание крови, возвращающейся в руку.

– Что это? – повторил Марко свой вопрос.

– Вы никогда не поверите! – сказал Кончак‑мерген с плохо скрываемым восторгом.

– Ну же, не томи. Какое‑то снадобье или что?

– Молоко. То самое молоко Чёрного дракона, – прошептал Кончак‑мерген прямо в ухо Марку, захлёбываясь смехом.

– Чему ты радуешься?

– А вы попробуйте ткнуть меня мечом, молодой мастер, – заговорщицки хохотнул обычно сдержанный Кончак‑мерген. Марко недоверчиво посмотрел на товарища. Мерген усмехнулся и приглашающе похлопал себя по животу. Марко вынул из рукава стилет и, быстро перебросив его в левую руку, ткнул стражника в печень. Кончак‑мерген поморщился, но и только. Стилет словно напоролся на кольчугу. Мерген приподнял рубаху: на смуглом голом животе, прямо напротив печени наливался синяк и тянулась небольшая царапина. – Я натёрся им, чтобы проверить на себе, – пояснил Кончак‑мерген.

– Господи… – прошептал Марко, глядя на тыковку.

– Меня настолько впечатлило умение этой тупой крестьянки противостоять пыткам, что я просто не мог не попробовать на себе. Сначала помазал себе запястье и рубанул по нему ножом – ничего. Потом топором хватил. Только рука заныла, как от удара палкой, а топор отскочил как от камня. Тогда я натёрся весь.

– И как оно?

– Поначалу жжёт довольно сильно, кажется, что обгораешь, как на солнце. Потом жжение уходит, а тепло остаётся.

– Расскажи‑ка мне поподробнее. Откуда оно у тебя? – сказал Марко, уважительно поглядев на тыковку.

– Когда старая сволочь всё‑таки сломалась и начала говорить, то с её слов вышла очень некрасивая картинка. Дело в том, что она дружна с Хоачхин многие годы, они сошлись ещё в те поры, когда эта кухарка была девицею. Сейчас, когда всё начинает открываться, я просто поражаюсь предусмотрительности матушки Хоахчин. Со слов кухарки, служившей ещё во времена войлочных «походных дворцов», старая кормилица прекрасно понимала, кого именно она выкармливает грудью. Мать Хубилая не зря болела всю жизнь, и молока у неё тоже не было неспроста. Все соки из неё выпил младенец. Так она и зачахла, не оправившись от родов. Считается, что Ариг‑буга и Хулагу были родными братьями Хубилая, но кухарка сказала, что это не так. Она сказала, что царица Сорхахтани больше не могла родить после Хубилая, и его младшие братья рождены от кого‑то из младших жён и сразу после родов переданы ей в присутствии родни, чтобы узаконить родство. Тулуй считал, что это предотвратит рознь между ними… Как мы видим сейчас, Хубилаев отец ошибся, – тут Кончак‑мерген нахмурился, задумался было, но собрался и продолжил: – У Хоахчин было специальное кожаное колечко, которое она вставляла маленькому Хубилаю в рот, иначе бы откусил ей сосок. Он родился покрытым волосами, но это не так удивительно. Странно то, что зубы у него прорезались уже в утробе.

– Гнев небес… – прошептал Марко, перекрестившись.

– Кухарка рассказала, что Хоахчин до смерти боялась своего предыдущего, самого знаменитого воспитанника – великого Тэмуджина, отца мунгал. И ещё в те времена решила оставить для себя лазейку: будучи кормилицей, она должна была регулярно купать Тэмуджина в молоке двух драконов и смачивать этой смесью тряпицу, чтобы давать ему сосать раз в каждую новую луну. И она зажилила часть этой чудодейственной смеси, чтобы пить её самой. Потому‑то она и прожила так долго!