Машина снов (СИ)

Несмотря на внешнюю непохожесть фигур и лиц, их пронизывало какое‑то глубокое внутреннее сродство, проявлявшееся в незначительных деталях: манере двигаться, подавать чай, держать голову, смотреть на собеседника не впрямую. Этой внутренней сутью они оказались так похожи на девочку‑караитку, соблазнившую Марка, что он моментально почувствовал укол в паху, словно уголёк предательски затанцевал в промежности. Стоявшая к нему лиса мгновенно отозвалась оранжевым сполохом, будто залилась румянцем, но только вместо него на её коже заиграли тысячи сияющих иголочек.

– Неплохо, правда? – гордо засмеялась лиса. – Неправда ли, они прекрасны?

– Почему же я не заметил этих сполохов у той девочки, что вы подослали мне? – спросил Марко, переводя разговор в другое русло.

– Она была совсем щеночек, несмышлёныш, – ответила мать‑ лиса, движением рукава отсылая служанок.

Лисы, кланяясь, удалились. И лишь та, которую заливало медленное жёлтое сияние, осталась стоять, будто бы в оцепенении глядя на Марка.

– Видишь, она что‑то чувствует в тебе? – засмеялась мать‑лиса и что‑то коротко бросила той, будто бы тявкнула. Лисичка встряхнулась, сияние исчезло, и она покорно удалилась из покоев, почтительно пятясь задом. Марко почувствовал, как постепенно остывает, вновь приобретая способность трезво рассуждать.

– Её зовут… – произнесла мать‑лиса нечто невообразимое. – У нас есть свои тайные имена, отличные от человеческих. Я не боюсь произносить её имя при тебе, чтобы ты понял, насколькотупы ваши уши. Вы не можете ни понимать нашего языка, ни говорить на нём. В этом наше счастье, иначе, зная наши истинные имена, вы могли бы управлять нами. Она очень опытна. Поэтому‑то ты и почувствовал, как теряешь разум на глазах. Если бы она хотела, то покорила бы тебя за полчаса.

– Так почему ты не послала ко мне именно её?

– Это всё равно что попытаться вспахать поле на чистопородном скакуне. Коня загубишь, а поле не вспашешь. Ты молодой, горячий, готовый к любви. С ней ты бы попросту умер через полчаса. Конечно, эта смерть показалась бы тебе очень приятной, – засмеялась мать‑лиса так, что Марка снова бросило в дрожь. – Но в наши планы твоя смерть не входила. Мы лишь хотели держать тебя на привязи. Кроме того, мы не знали, какой магией обладаешь лично ты. Поэтому послали юную разведчицу.

– Скажи, а Хоахчин тоже…

– Нет, матушка Хоахчин не из наших, – поспешно ответила мать‑ лиса, боязливо оглянувшись. Этот поспешный и такой откровенный жест вселил в Марка неуверенность. Неужели Хоахчин так страшна, что Повелительница лис опасается её? Мать‑лиса прочла во взгляде собеседника подозрение и пояснила: – Матушка Хоахчин – человек особенной породы. Она одна из матерей Земли. Блюдущих Равновесие. Обычная женская грудь не смогла бы вспоить повелителя Суши. Но хватит об этом.

Мать‑лиса поднялась, шурша подолом, и подошла к приготовленному чайному столику. Марко снова удивился, как в её движениях сочетаются плавность и скорость. При желании она могла бы просто забрать шар из его рук, а он даже не успел бы заметить потери.

– Нет, не смогла бы, – ответила на его мысли мать‑лисица, наливая чай в полупрозрачную пиалу с зернистыми просветами. – Это не просто шар. Здесь собрана вся энергия всех лис нашей семьи. Всякий раз мы пополняем звёздный шар той энергией, что нам удаётся добыть. Когда мы слабеем, подпитываемся от него, когда мы болеем, он нас лечит, когда мы стареем, он делает нас моложе. Считается, что смертный не может его увидеть, не может найти его, а тем более взять в руки. Как и говорила Хоахчин, ты отмечен какой‑то неведомой печатью.

– Глупости, у меня просто светлая кожа, – попытался пошутить Марко. Но мать‑лиса вдруг придвинулась вплотную к нему и заглянула сквозь зрачки куда‑то в подвалы и тайники самой сердцевины Марка.

– Ты пытаешься опровергнуть очевидные вещи, – очень серьёзно сказала она.

– Ты сказала, что здесь энергия лис твоей семьи, а есть и другие семьи? – быстро сказал Марко, отводя глаза.

– Конечно. Например, недалеко от Удан‑пай, к юго‑западу от начала каменных столбов, живёт мать‑лисица, которой больше шести тысяч лет. Я думаю, она самая старая из нас. Она живёт затворницей, последний раз я видела её ещё в детстве. Есть и другие. Но обычно мы бережём свою охотничью территорию и не заглядываемся на чужой каравай.

Она поднесла ему пиалу, потом бросила испытующий взгляд на его лицо, прочла что‑то и, усмехнувшись, отпила из чашки первой:

– Так лучше? – в её насмешливости сквозило абсолютное превосходство, но почему‑то Марка это ничуть не обижало. Что‑то особенное крылось в обертонах её голоса, сочетавшего властность с нежностью.

– Спасибо, – ответил он, делая глоток горьковатого настоя.

– Видишь ли… Перед тем как войска Хубилая вторглись в империю Сун, разрушив её, мы переживали нелучшие времена. На нас вели охоту последние лет триста, и, надо сказать, довольно успешно. Охотничьи угодья моей семьи сократились более чем в пятнадцать раз. Нас лишили самых жирных кусков пирога. Сначала нас изгнали из императорского дворца, потом даже заполучить в клиенты обычного губернатора какой‑нибудь захудалой провинции стало проблемой. Для нас настали времена, когда, охмурив какого‑нибудь деревенского сюцая, мы уже считали это большой удачей. Последние лет пятьдесят перед приходом Хубилая стали голодной полосой. Чёрной полосой, – она сощурилась, словно бы съела что‑то горькое, – но Великий хан сделал нам царский подарок! Опасаясь, что даосы будут подпитывать семена измены, он отлучил даосских советников от большинства управителей. Как только он сменил катайских ванов на мунгал, поставив им в советники кого попало, мы поняли, что это наш шанс, – не удержалась мать‑лиса от торжествующей и слегка презрительной усмешки. – Пока матушка Хоахчин сидела в своей Степи и не видела ничего, кроме жёлтой полоски тощей земли и синей полосы негостеприимного неба над нею, её властолюбие имело понятные границы. Но когда пала Сун… Когда Великий хан взял дворец в Тайду… Ты только представь: на неё обрушилась вся роскошь Поднебесной! На неё, которая кусок вяленого мяса считала лакомством!

– Неужели всё так просто.. – пробормотал Марко.

– Тхе! – презрительно фыркнула мать‑лиса. – Сложно бывает только в дворцовых романах, знаешь эти толстенные многотомные книги в расписных обложках из лаковых досок? Вот‑вот. Драко‑о‑оны, летающие во‑о‑оины… Вы, люди, почему‑то думаете, что, овладев какой‑то магией, существо внезапно становится… м‑м‑м… как бы это поточнее выразиться… святым. Да ничего подобного. Вот чай. Если мы бросим в него ложку мёда, он станет сладким. Если мы капнем в него молока, как это делают ваши мунгальские варвары, он станет белым. Но от этого он вовсе не перестаёт быть чаем. Допустим, ты овладел каким‑то магическим ремеслом, например, научился бегом покрывать за два дня три тысячи ли. Разве твои человеческие слабости от этого куда‑то делись? Твоя ревность куда‑то делась? Нет. Твой гнев куда‑то делся? Конечно, нет. Да, ты стал в чём‑то сильнее, но внутри‑то ты остался тем же.

– Скажи, вы – могучие колдуньи‑лисы, например, можете влюбляться в своих жертв? – недоверчиво спросил Марко.

– Разумеется. И в этом большая беда для нас. Когда ты совокупляешься с лисой, она вовсе не бесчувственная кукла. Она тоже испытывает удовольствие. В конечном итоге, невозможно вырастить из девочки лисичку, если в ней нет соответствующей страсти. Но иногда мы влюбляемся. И хорошо, если эта глупая любовь проходит. А если нет… – мать‑лиса задумалась, уйдя в себя. Марко сделал большой глоток, протянул ей пиалу приглашающим жестом и спросил:

– Ну, а если нет? То что?

– Она сгорает. Либо люди узнают, кто она такая, и убивают её от страха, либо звёздный огонь сжигает её дотла. Она перестаёт контролировать свои чувства, и от неё остаётся лишь горстка пепла. Хотя, как правило, до этого не доходит. Если мы чувствуем угрозу для нашей семьи, если есть опасность, что люди поймут, кто мы на самом деле, и найдут наше гнездо из‑за какой‑то влюблённой дуры, мы её убиваем. Не дожидаясь, пока она приведёт к нам толпу лучников с пылающими стрелами и сворой собак.