СТАНЦИЯ МОРТУИС

   Ну а нынче он тяжело задумался, спрашивая себя, чему же, в сущности, послужила вся его жизнь.

   Лозунги тех лет, когда он во главе механизированного продотряда громил кулаков, а практическая реализация принципов Великой Хартии наталкивалась на яростное сопротивление классового врага, проповедовали аскетизм и презрение к роскоши. Сам Председатель был родом из большой рабочей семьи и презирать роскошь ему было совсем нетрудно. Легко быть аскетом и ненавидеть богатых, если в Зоне карточная система, а горячий обед и сдобная булочка на ужин тебе положены только потому, что ты ежедневно рискуешь своей ничтожной жизнью, а мать выбивается из сил, чтобы младшим в семье доставалось каждым утром по стаканчику молока. Хорошо еще, что вообще пережили эту мясорубку. Первую атомную атаку Председатель помнит, как будто она состоялась вчера, а ведь ему тогда только-только исполнилось пять. Ему было тогда ровно столько, сколько сейчас Раде, и, кто знает, не потому ли у бедняжки лишние пальчики на ручках? Правда, она поздний ребенок, но не от этого же... Что-то грозное и всесильное подхватывает тебя как пушинку, возносит прямиком на дерево и ты чудом бессильно застреваешь в густых его ветвях, непонятно только как это дерево выстояло, пасмурное небо и такие стоны кругом, будто режут тебя самого, груды щебня и битого кирпича заваливают все входы и выходы полуразрушенных зданий, а люди на улице шатаются как слепые. В младшую сестренку, совсем малышку, угодила какая-то железяка и она истекла кровью - и никто ничем ей помочь не смог. Вот тогда-то и поклялись страшной клятвой его чудом уцелевшие родители народить еще детишек, и он, подранок, запомнил эту клятву навсегда. Наверное папа с мамой не надеялись на то, что старший сын сумеет выжить - ведь он прошел через Это, и с тех самых пор призрак лейкемии маячит над ним всю его долгую жизнь.

   Война как-то неправдоподобно быстро закончилась и наступил не очень долгожданный мир. Но что это был за мир? Чуть ли не хуже самой войны. Бомбы уже не перепахивали города и села, но люди продолжали умирать. И вовсе не только от ожогов и радиации. Что-то скверное случилось с погодой, зимой ударили морозы и не отступили до самого лета. Первый послевоенный год оказался и самым страшным. Хилый, больной урожай не мог прокормить всех выживших, - как ни старались, а слабым и инвалидам еды никогда не доставало, многие тогда перемерли от голода и холода. Часто к смертельному исходу приводила самая пустяковая болезнь, бациллы проникали в тело человека сквозь смехотворную царапину и человек сгнивал заживо, вода и воздух были отравлены, врачей и просто фельдшеров катастрофически не хватало, жилища были разрушены. Старики, женщины и дети были совершенно беспомощны перед бандами озверевших насильников. Но их семья выжила наперекор всему, а мама - мама-молодец! - народила еще детишек, а он был самым старшим, и без него малюткам пришлось бы скверно. Но несмотря на вечную прохладу и вечный голод, времена года как и раньше принялись сменять друг друга, и люди понемногу начали расправлять спину. Кое-где открывались больницы, кое-где школы, кое-где задымили фабричные трубы, постоянно освобождаемые от завалов улицы по утрам стали заполняться людьми в опрятной одинаковой одежде, установился какой-то порядок. Ему посчастливилось попасть по семейной разнарядке в наспех поставленную школу-хижину, где его обучили грамоте и арифметике, и еще тому, что Земля круглая. А когда он подрос и поумнел, то, оглядевшись, понял, что пора найти себе достоиное место в жизни. А она, жизнь, не стояла на месте. И когда Всемирной Федерации потребовался хлеб для рабочих, а вопрос был поставлен так - пан или пропал; либо Хартия и ее принципы, либо нескончаемая война всех против всех и вечный разор на окровавленной планете, - то он, недолго думая, записался в моторизованный продотряд простым ратником-экзекутором. Правительство форсировало восстановление индустриальной базы цивилизации. В те времена с массовой послевоенной разрухой на планете соседствовали малые островки зажиточности и относительного благосостояния, ибо в некоторых слабо затронутых войной экономических регионах до натурального обмена дело все-таки не дошло. Этим регионам руководители Федерации отвели роль зародышей грядущего процветания - здесь капитал оставался капиталом и господствовал закон извлечения наибольшей возможной прибыли. Но большая часть этой прибыли затем перекачивалась в наиболее пострадавшие районы планеты и направлялась на возрождение тяжелой индустрии - таким образом капитал ставился на службу будущему социалистическому производству. Медленно но верно налаживалась мирная жизнь, заметно полегчало. Строилось все больше и больше школ, обучение в них постепенно становилось дешевле и фундаментальнее, существенно снизилась смертность. Стали выходить и продаваться в киосках ежедневные газеты, народные массы постепенно узнавали и о Великой Хартии, и о том, что власть опирается не только на традиционную винтовку, но и на облагороженную высшим законом реальную силу. Знамением эпохи стало то, что там, наверху, наконец отказались от извечного раскола мира. Договоренность между молодыми национальными элитами была достигнута на базе полного отказа от слияния частных капиталов и возрождения крупной буржуазии, и это было еще одним доказательством того, что капитализм, как общественный строй, изживает себя. Но поскольку частные предприниматели как таковые существовали в природе и, волей-неволей, помогали отстраивать разрушенное хозяйство, то кое-кому из них удавалось по-настоящему разбогатеть. Укреплением мелкой и средней буржуазии - так начинался довольно кратковременный период централизованного государственного капитализма, период переходный к так называемому "мягкому" социализму, укладу, завоевавшему командные высоты в экономике задолго до прихода Председателя к кормилу высшей власти. И в начале переходного периода его преподобие капитал - или "деньги", как его предпочитало именовать простонародье - концентрировался у самых разных социальных типов: у совладельцев частно-государственных смешанных фирм, у преуспевших хозяйчиков небольших лавок и магазинов, у пайщиков и акционеров возрождавшихся банковской, кредитной и торговой отраслей, у владельцев небольших предприятии легкой промышленности, не подпавших под легкую руку национализации, у административной верхушки, у занятых в возникшей заново и распухавшей как на дрожжах системе сервиса. В общем, у тех кому удалось легче других отделаться в этой войне, особенно в странах, избежавших прямых атомных ударов. И, конечно, у заплывшей жиром человеческой накипи - у спекулянтов и бандитов, у взяточников и сельских мироедов, у содержателей публичных домов и контрабандистов. Но капитал этот был зыбким, ненадежным, плохо воспроизводил себя, недаром закон извлечения наибольшей возможной прибыли действовал в отравленной миазмами радиоактивного распада атмосфере. Слишком жива была память о том, к какому исходу привел человечество мир, в котором священный принцип свободного предпринимательства властвовал над всеми остальными принципами. Великая Хартия исключила возможность перерождения государственного капитализма в монополистический, переходный период подходил к логическому финалу, средняя буржуазия хирела на глаяах, жалко барахтаясь в обмелевшем потоке государственных субсидий, мелкая буржуазия разорялась, не выдерживая возросшего напора налогового пресса, политическая система поставила правые партии в неравноправное положение. У коммунистических и социалистических доктринеров оказались развязанными руки. На основе признания так называемого "консенсуса национального спасения" во всех странах мира один за другим формировались технократические министерские кабинеты, впоследствии объединившиеся под эгидой Единого Федерального Правительства Всемирной Федерации Государств. Уж если наученные горьким опытом великие державы, а ведь даже война не смогла лишить их лидирующего положения в мире, нашли пути к объединению, то что оставалось делать малым государствам как не следовать за ними, хотя некоторые из "малышей", будь на то их воля, может статься и не спешили бы с осуществлением радикальных социальных перемен. Но в создавшейся исторической ситуации у них не оставалось иного выбора. Великая Хартия покончила с расколом общества и породила предпосылки для мощного научно-технического рывка человечества и утверждения прочного мира по всей территории планеты. Все же в мировом масштабе процесс стирания классовых различий и национальных барьеров не мог проистекать, да и не проистекал безболезненно и ровно. В той же Замбии, где Председатель в 2080 году пристрелил двуглавого носорога, в тридцатых, сороковых, даже пятидесятых годах отправили к праотцам не одного правительственного эмиссара. Их убивали открыто и из-за угла, убивали пулями, вилами, даже граблями, чем придется, но более сильная историческая тенденция, в конечном счете, взяла верх.