СТАНЦИЯ МОРТУИС

   Древо посаженное и выращенное Председателем плодоносит вот уже более семи лет. Система всеобщего взяточничества в какой-то степени оправдывает себя. Дары сосредотачиваются в специально оборудованном хранилище, раскинувшемся на территории в двадцать гектаров, и никто об этом, кроме самых верных его друзей-соратников и дрожащих за свою шкуру министров ведать не ведает. Даже управляющий хранилищем и его немногочисленные технические сотрудники. Правда ходят по углам странные и нелепые слухи о продажности могущественных министров могущественного Федерального Правительства, но личное бескорыстие любимого Председателя никто и в мыслях не ставит под сомнение, и из этого обстоятельства Председатель также извлекает кое-какую выгоду. Именно выгоду, потому что один из его несгораемых сейфов битком набит доносами и жалобами на членов Объединенного Совета. Как правило он не дает этим доносам и жалобам хода и только крепче держит в узде послушания свою нечестивую команду. Приятно все-таки быть Верховным Арбитром! Председатель не собирается вовсе недооценивать дедуктивные способности отдельных дошлых элементов, но всегда сохраняет спокойствие олимпийца, ибо отлично понимает, что ни один, даже самый дошлый из дошлых борзописцев не в силах привести убедительные доказательства причастности Председателя к темным делишкам его министров. А между тем механизм работает как часы. Председатель принимает подношения исключительно от министра финансов и только в присутствии Директора Службы Безопасности, и, в надлежащие сроки, созывает своих экспертов. И происходят чудеса: картины возвращаются в Эрмитаж и Уффици, на отвоеванных у дельцов участках земли возводятся детские садики и разбиваются скверы, довольные рабочие смело занимают места за штурвалами личных геликоптеров - и так продолжается уже семь долгих лет. Шумливая, но вполне доброжелательная большая пресса умиленно подхлопывает каждому из его редких публичных выступлений, а когда редкая депутация Парламента все же поднимает вопрос о разгуле коррупции, он мягко обещает провести расследование и наказать правительственного чиновника, если действительно удастся доказать его вину. Иной раз замять дело не удается, вину действительно доказывают, и тогда виновника быстренько удаляют со сцены, самое большее на что он может рассчитывать - пара холодных строк в бульварной газетке. И все идет своим чередом. И не о чем сожалеть. Никакими другими средствами воспрепятствовать разгулу коррупции он не мог, а мириться с ней не хотел.

   Председателя не особенно тревожила вероятность утечки информации из правительственного колодца. Случись невообразимое и посмей какой-нибудь министр, из смещенных или ныне действующих, вопреки всему поплыть против течения, вряд ли бы он чего добился. Обман был слишком грандиозен, чтобы хоть один из депутатов Парламента рискнул принять за чистую монету порочащую высокопоставленных сановников информацию без тщательной проверки, которую, конечно, без председательского содействия невозможно было бы провести. Опыт подсказывал Председателю, что попытки возбуждения подобных скандалов не разрастутся до размеров политического бедствия, ибо никакая система власти не заинтересована в разглашении ее альковных тайн. Но в эти минуты он сильно засомневался в качестве своей внутренней правоты. Полезли из под земли эти вооруженные до зубов чертовы твари, и кто знает, какие только новые испытания не выпадут на долю человечества; возможно, что отныне все его поступки будет определять жестокая необходимость длительной и кровавой борьбы, и что-то тогда придется сказать людям? Не его министрам, не депутатам, не умным до приторности журналистам, не лощенным государственным промышленникам, а народу - тому самому народу от имени и во имя которого они действуют, и который прекрасно чует своим безошибочным нутром какие сявки и пакостники заседают во всех этих бесчисленных комиссиях и особых совещаниях, опутавших мягкими, но прочными щупальцами частную жизнь и личное благосостояние так называемых "маленьких людей". Куда там всем этим "маленьким людям" разного цвета кожи разбираться в тонкостях душевного склада Председателя, что им до того, какими средствами вынужден он охранять сокровищницы человеческого духа, изымать у лихоимцев хотя бы часть награбленного, да еще и так изымать, чтобы о всей правде никто не догадался. Разразись всепланетный конфликт, и каким-то образом придется те самые миллиардные массы, с мнением которых до сих пор не приходилось по настоящему считаться, мобилизовывать на еще более страшную войну, чем третья ядерная. Конечно, человечество будет бороться, к этому его призовет прежде всего инстинкт самосохранения, но, если карты раскроются, для его правительства не найдется места в этой борьбе. Ведь если посмотреть правде в лицо, всех их только терпят. Черт с ними, думают все эти миллиарды, пусть их, пускай набивают себе карманы и обжираются как свиньи, зато и нам кое-что перепадает с пиршественного стола, сколько хорошего в жизни, сколько веселья, и оно не подвластно какому-то там правительству, да и жизнь с годами стала полегче, голода почти нет и скоро, наверно, совсем не будет, вон у скольких уже цветные стереовизоры и видеофоны, плазмомобиль постепенно превращается в предмет ширпотреба, тысячи семей проводят уйкэнд в лунных диснейлэндах, благосостояние обречено на медленный, но все же рост, и черт с ними, с этими типами из Совета и Парламента, и с их жалкими пособниками из информационных агентств, пусть себе бесятся с жиру, тешут себя и своих детей, лишь бы не было войны и неожиданных арестов, была бы спокойной ночь, а с утром и днем мы справимся и сами. Именно так они и думают - пусть все продолжается как заведено, - лишь бы не разбушевалась война и не возобновились массовые репрессии. Что ж, до сих пор он обещал им мир и покой, всем этим добропорядочным гражданам, на которых экстремисты наводили куда больший страх, чем паразиты из административного аппарата. Обещал, и как мог выполнял свое обещание. Ну да, - думает Председатель. - Я не только посылал экспедиции на Венеру и Марс, я дал им мир и покой, я стал фельдмаршалом мирового мещанства, и надеялся что обойдется, что время работает на меня, что когда-нибудь потом проблема коррупции сама по себе отойдет на задний план, а сейчас выясняется, что времени нет. И надо искать и находить высокие слова, не может же Совет отказать человечеству в лозунгах военного времени! В конце концов Великая Хартия всего лишь конституционный документ, отвечающий интересам эпохи реконструкции, для фронтовых условий она непригодна - а линия фронта завтра, быть может, будет проходить по каждой квартире и вдоль каждой улицы. И если переговоры с эти коричневыми тварями будут сорваны, то придется встать перед зеркалом и плевать себе в лицо: поручать взяточникам произносить высокие слова о чести, трусам - разглагольствовать о самопожертвовании и героизме, старым развратникам - поучать других морали, отпетым ворам - наладить снабжение население. А ему останется только стоять перед зеркалом и плевать себе в лицо, кто тогда вспомнит про возвращенные всемирно известным галереям бесценные полотна, про бассейны и загородние дачи переданные сиротам и престарелым в безвозмездное пользование, про геликоптеры для рабочих и крестьян, про жирные премии для деятелей науки и культуры. Сколько благ оплачивала введенная им система полулегального взяточничества, а те кто стригут купоны наивно полагают, будто все происходит само собой. Фигушки с два - само собой! Все они получают проценты с того добра, что он и его немногочисленные друзья железной рукой отбирают у всех этих министров, министериаль-директоров, статс-секретарей и продажных писак, но разве поймет кто-нибудь... А что касается честных людей - честные люди привыкли получать за труды чистыми деньгами, а он подкармливал их грязными, вонючими банкнотами, и "чистюли" будут винить его, пожалуй, громче, чем мелкая сошка. Да и кто поверит, что к его рукам не прилипло ни единой крошки, что его родня избежала соблазна присвоить государственное добро, что его ближайшие соратники не обогатились подобно своим коллегам по Совету? Никто решительно, такого безжалостно засмеют. Верно, он не ожидал, не мог предвидеть, что подземные твари потянутся к солнечному свету, но ведь не зря говорят - ошибка вылезает с той стороны, откуда меньше всего ее ожидаешь. Вот он уже произнес - неслышно, нехотя, только подумал, но все же вышептал это противное слово "ошибка". Какой тягучий, солоноватый, медно-кровавый привкус у этого слова - особенно если занимаешь пост Председателя и не можешь ни перед кем покаятся, даже перед Радой, и чего только ей о нем не порасскажут когда она подрастет и поползут разные слухи. Слухи! Как часто, однако, не бывает дыма без огня! Директор Службы Безопасности - его близкий друг и чистейший человек - не утаивает от него горькой правды и его откровенные доклады помогают Председателю видеть мир таким, каким он и является в действительности. Все-таки я из породы тюфяков, - подумал Председатель грустно. - Сколько раз я одергивал себя когда мне хотелось обложить Директора последними словами, как следует выругать за то, что он никогда не лжет и не подыгрывает мне, пересказывает гнусные анекдоты, не прельщает розовыми туманами, даже родственников моих не щадит, называет черное черным, знакомит с общественным мнением, не тем, которое выплескивают на божий свет газеты и стереовизоры, а с реальным, настоящим, кидающим за глаза звонкую фразу:"продажная свора", говорит мне правду о людях, которые лезут мне в душу, для всех этих господ Директор просто председательский доносчик. Но Председатель тут же спохватывается - дело все-таки не в том, что они друзья, а в том, что без Директора он как бы без глаз, ушей и рук одновременно. Нельзя гневаться на человека, на которого должен положиться в трудную минуту, и без которого ты, вдобавок, как без глаз, ушей и рук. И он вынужден сдерживать себя - хоть он и Председатель, а Директор всего лишь один из правительственных чиновников.