Ветвь оливы

— Спасибо за попытку вбить между нами клин, Жиро, но кто же делает это так очевидно? Разве только наш наивный, идеалистичный и глупый маркиз де Клинор?

На лбу Жиро вздулись темные жилы, будто пошли трещины по обжигаемому глиняному сосуду, в следующее мгновение он кинулся на меня как развернувшаяся из тугого клубка разъяренная кошка. Я без труда перехватил его руку с кинжалом, вывернул, и бросил несчастного шпиона на землю, придавив коленом. И тут же осознал, что пока он брыкается, долго мне его так не продержать. Так что, пока левая рука не онемела, я надавил ему на пару точек на запястье, чтобы его рука отнялась первой. Из груди Жиро вырвался вопль — не от боли, которой он теперь практически не чувствовал, а просто оттого, что ему было до меня не добраться. За полотняными стенами палатки тоже кто-то крикнул, и Мишель, Фьери и еще несколько солдат ворвались внутрь так стремительно, что ткань полога затрещала и все сооружение закачалось.

— Как ты узнал, дьявол тебя побери! — яростно прохрипел Жиро, безуспешно пытаясь вырваться.

— Ты только что признался сам… — ответил я. — Фьери!

— Да, господин капитан!

— Помогите мне его связать и обыскать.

— Так он, стало быть, не от королевы? — уточнил Фьери, делая знак остальным приблизиться. Мишель кинулся искать веревку.

Солдаты схватили Жиро покрепче, и я смог отпустить его и перевести дух.

— Нет.

Фьери решительно кивнул и от души пнул Жиро под ребра.

— Поганый предатель!..

Тот даже не поморщился, продолжая с черной ненавистью прожигать меня своими глазами-буравчиками.

— Прекратить! — прикрикнул я. — Он не отвечает за свои действия. И вы бы на его месте не отвечали.

Фьери посмотрел на меня совершенно круглыми глазами.

— Так что ж ему теперь, и предавать можно?..

— Нельзя. Поэтому и придется его связать. Чтобы он не натворил дел.

— Этот дьявол вам всем задурил голову!.. — возвысив голос, убежденно провозгласил Жиро.

— Не правда ли, чудесен мир, сотворенный господом? — полюбопытствовал я меланхолично.

— Не тебе говорить об этом, враг человеческий!..

— Индивидуальный подход, — вздохнул я. — И все-таки, недостаточно тонко. Будь вы настоящим, Жиро, вы бы так просто и глупо не попались…

— Не вечна тьма, придет рассвет божий и разгонит ее!..

— Заткнуть ему глотку? — поинтересовался Фьери, так и лучась энтузиазмом.

Я покачал головой.

— Позже. Мне еще надо с ним поговорить.

— Я ничего тебе не скажу!.. — огрызнулся Жиро, брызжа слюной.

Мишель наконец принес хороший моток веревки и солдаты быстро упаковали Жиро будто ценную посылку. В палатку вошел Каррико, а тут же за ним и Фонтаж.

— Что деется-то, черт возьми?!.. — выпалил изумленный лейтенант.

— Становится чертовски тесно, — заметил я, как бы между прочим. Каррико взглянул на меня с хорошо разыгранной детской обидой. — Господа, не могли бы вы пока оставить нас наедине? Я позову вас после.

Но у «порога» раздались еще голоса, и в палатку решительно заглянула… моя сестрица Диана.

— Что происходит?.. — спросила она совсем по-хозяйски.

— После! — выдавил я сквозь зубы, вскакивая со стула, на который присел отдохнуть после короткой, но бурной схватки. — Господа и… дамы! Прошу вас удалиться!

Диана оскорбленно задрала нос и исчезла. Вышли за ней с необычной готовностью и Каррико с Фонтажем, не иначе как затем, чтобы теперь дружно перемыть мне косточки, из сочувствия к неправедно притесняемой тираном деве. Ох, отольются мне еще эти мышкины слезки…

Я посмотрел на Жиро. Тот хмуро сидел на полу, не пытаясь уже ни рваться, ни что-либо сотворить с веревками. Мне показалось, что он засыпает. Странная реакция.

— Так зачем вас сюда послали? — спросил я, внимательно к нему приглядываясь. — Только передать это письмо? Или, быть может, еще что-нибудь? Клинор ничего не велел вам сказать мне, на тот случай, если все обернется так, как обернулось?

— Кто? — с сомнением, будто туповато переспросил Жиро. И похоже, он меня не разыгрывал.

— Маркиз де Клинор, — повторил я, невольно ощутив неуверенность.

— Зачем ты зовешь мессию суетным человеческим именем?

— А каким же еще его нужно звать?

— Он посланец божий. Его следует называть Учителем.

— Он не мой учитель. — Хотя и был когда-то. — И мне его так звать ни к чему. Чему же он учит?

— Добру и свету, — твердо ответил Жиро. Я взял со стола лампу и поднес ее поближе к его лицу — приблизил к одному глазу, затем к другому. Реакция зрачков была совершенно нормальная, разве что чуть гипертрофированная — чуть быстрее, чем у нормального человека, а вот рефлекторное дрожание век отсутствовало, будто Жиро было абсолютно все равно, где находится лампа, и светит ли она ему прямо в глаза. Я поставил лампу на место.

— Стремление «к добру и свету» заложено в человеческой природе. Обращаясь к нему, всякий обращается к тайным желаниям каждого — к жажде безопасности и благополучия, к желанию избавиться от темных углов, в которых могут таиться чудовища, к желанию простоты и легкости, к желанию наслаждения…

— Тебе никогда этого не постигнуть, пока не снизойдет на тебя благодать.

— Если у каждого свое представление добра, то да, будет трудновато.

Говорить ему это было совершенно бессмысленно. Разумеется. Просто хотелось понаблюдать, как он станет на это реагировать, так же как я сделал это с лампой, так же, как когда-то мы с Изабеллой следили за мышью. Посмотреть, что именно в него вложили.

— Люди не должны понимать, — уверенно, но как-то медленно сказал Жиро. — Они должны чувствовать. Их должен вести чистый восторг в сердце. Тогда они будут знать, что правильно, а что нет.

— И чистый восторг в сердце ведет их убивать?

— Мы никого не хотим убивать, — еще медленней, будто засыпая. А это еще что за реакция?.. Я наклонился к нему поближе.

— А меня ты не хотел убить?

Жиро моргнул, будто у него внутри сменилась программа.

— Я хотел доставить тебе письмо. От королевы.

— Оно было не от королевы. — Хотя на самом деле, конечно, могло быть и от нее.

— Оно было от королевы.

— Лжешь, потому что так велит тебе «чистый восторг в сердце».

Глаза Жиро потускнели, затем без всякого интереса, безжизненно и вяло он ответил:

— Да.

— Моревель был тебе другом?

— Нет, — ровно ответил Жиро.

— Испытал ли ты чистый восторг, когда он умер?

— Нет. Тогда нет…

Я пристально присматривался к нему и раздумывал. Глаза у него теперь были будто стеклянные. Казалось, после провала, он все больше впадает в транс. И впрямь, как сломанная игрушка. Я нагнулся и резко щелкнул пальцами у него перед носом. Его глаза быстро отреагировали на движение, но тут же взгляд снова стал отрешенным. Он не пошевельнулся.

— Тебе было велено убить меня, если я пойму, что письмо не от королевы?

Жиро промолчал, глядя в никуда.

— Представь себе, что тебе бы это удалось.

Жиро моргнул. И снова окаменел.

— Я верю тебе, — сказал я, решив вернуться еще больше назад. Будто еще больше назад во времени — для Жиро, похоже, так оно и было. — Письмо было от королевы. И она хочет, чтобы «лампадное масло» досталось ей.

Жиро тихо вздохнул, повернул голову, посмотрев на меня искоса, и задышал как-то живее… Не то, чтобы мне был как-то близок Жиро. Но ведь были и будут другие. Много других. И некоторые из них могут быть нам очень близки и дороги.

— Значит, вы верите мне. — Его голос, движения, он сам — все преобразилось и будто задышало.

— Конечно, верю, Жиро. Я знаю, кто вы, и что вам можно доверять. Вы ведь превосходный шпион, умнейший человек, проницательный, неуловимый, и вдруг бы такая глупость. Нет, вы бы никогда ее не сделали. Все правда. Но вы ведь сами понимаете, что я никак не могу сказать этого остальным.

— Так значит, вы исполните ее просьбу? — его голос был полон появившейся неведомо откуда будто бы искренней настороженности.