Ветвь оливы

— Так я был прав! — воскликнул он торжествующе. — Вы испугались!

— Помилуй бог, чего бы это? — заинтересовался я.

— Вы не можете меня задеть! — заявил он. — Как бы ни грозились! А вы еще смеете грозиться! Хватает подлости! — Что ж, в какой-то степени он был прав. Как-то, в сердцах, я чуть не пообещал ему убить его, если он будет путаться под ногами, дал ему это понять. И впрямь, сорвался. Хоть нельзя сказать, что у меня не было причины. Этого он никогда не сможет забыть. — Вы прекрасно знаете, что моя кровь ляжет между вами и…

— И? — с холодной вежливостью продолжил я.

— Мадемуазель дю Ранталь! — завершил он, то ли мстительно, то ли с каким-то еще неведомым мне выражением.

— А-ха… — пробормотал я задумчиво, еще раз окинув его оценивающим взглядом. — Долго же пришлось ждать, чтобы вы признались.

Лигоньяж непонимающе нахмурился:

— Что значит, долго?..

— Пока Дизак не умер. С ним вы уж точно не взялись бы спорить, верно?

— Опять вы меня оскорбляете!.. — возмутился Лигоньяж.

— А вы других ни-ни, никоим образом. Даже пушинкой не заденете. Вы вообще когда-нибудь представляли себе последствия своих слов? Может быть, вот почему вам так хотелось, чтобы мы сцепились с Дизаком как можно скорее, хотя и так было ясно, что рано или поздно сцепимся. А что бы вы делали, если бы победил он?

— Бертран был бы на моей стороне!.. — выпалил он, и тут же замолчал, выпучив глаза и вскинув руки, будто хотел зажать себе рот. Теперь-то он и впрямь проговорился слишком явно. — Ах ты, дьявол рыжий!.. — прорычал он, и в этом рыке прозвучали истерические визгливые нотки.

— И что же дальше? — подначил я, пока он бесился. — Обвенчались бы и сбежали на край света? И думали бы, что он вас там не найдет? Или придумали бы что-нибудь еще, чтобы от него избавиться? Что бы, интересно, вам в голову пришло? Даже жаль, что так не вышло, интересно было бы взглянуть!.. — разумеется, взглянуть бы у меня вряд ли получилось, но моему веселью это никак не мешало, чувство юмора у нас в семействе всегда было несколько сомнительное.

Не говоря больше ни слова, Лигоньяж сдернул с трясущейся руки перчатку и швырнул ее мне в лицо. Разумеется, не попал. Я поймал ее, подумав, что прежде не раз ловил так его любимый мячик. И вообще, во всем этом было слишком много абсурдного. Я начал терять чувство реальности.

— Сдается мне, что вы в отчаянии, — заметил я любезно. — А в отчаянии люди способны на совершенно безумные поступки. Еще не поздно сделать вид, что ничего не произошло, все это просто глупо. Давайте прекратим, — я кинул его перчатку обратно, точно тем же движением, что некогда мячик, и Лигоньяж рефлекторно поймал ее.

— Ну уж нет! — опомнившись, он кинул перчатку обратно. Я снова поймал ее и опять отбросил тем же манером.

— Подумайте хорошенько. Здесь мой отряд. Что вы будете делать, если победите?

— Боитесь перед всеми опозориться?

Я снова поймал перчатку.

— Ну что ж… Вы хоть сознаете, что самоубийство — грех?

Лигоньяж насмешливо задрал нос, гордо топорща усы.

— Я не собираюсь пресекать свою жизнь собственными руками!

— А перчатку вы тоже не собственными руками бросаете?

— Я дерусь за то, во что верую, и не страшусь погибнуть! — И бросил при этом украдкой взгляд пониже моего левого плеча.

— Во что ж вы верите, позвольте спросить?

— А это уже только мое дело!

— Ну что ж, — сказал я. — Ваше, так ваше. Тогда на ближайшем привале…

— Сейчас же! — задыхаясь, выпалил разгоряченный гасконец. — Немедленно!

— Это вы меня вызвали. Стало быть, выбор за мной. Пришлите мне своих секундантов.

Лигоньяж пришпорил коня и помчался прочь. Я проследил за ним взглядом. На этот раз он поскакал вдоль дороги вперед, просто срывая на коне злость и пока не пытаясь ни к кому прибиться, даже чтобы позвать в секунданты. Его перчатка осталась у меня в руке как сувенир.

И все-таки скверно. Я почувствовал себя злодеем. Если я хотел расставить все по своим местам, следовало поступить как-то иначе. Но я не мог сдержать раздражения, понимая, что именно он делает, и желая, чтобы он прекратил. Или мне стоило быть откровенно злее — влепить ему прямым и честнейшим образом пощечину, а потом и рапиру в грудь по рукоять — это было бы нормально, совершенно в порядке вещей в наши времена — адекватная и ясная реакция на провокацию. А я сбивал его с толку на каждом шагу, и выходило, будто я и впрямь над ним издеваюсь? Изящно и изощренно? Прямо ужас… Я невесело усмехнулся своим мыслям. Все же мы и впрямь живем с тройным стандартом в голове? Что в одной моей жизни нормально и естественно, для других может быть неприемлемо. А на что похоже нечто среднее — остается разве что пожимать плечами. Как, возможно, и на саму мысль о «тройном стандарте». Может, и им я только оправдываюсь, а на самом деле всегда был такой коварной сволочью, как он думает? Впрочем, что касается «коварных сволочей», вся горячность и прямота гасконца не мешали ему пускаться на явные «военные хитрости». Кто из нас первым отвечал на провокацию? Лучше, похоже, не думать. Можно запутаться как в паутине.

Я снова взглянул на красочную дамскую кавалькаду. Фонтаж и д’Авер самоотверженно не отъезжали от нее и, судя по оживленным жестам, даже пытались поднять дамам настроение. Каррико, носившийся взад-вперед вдоль колонны, охотно помогал им в этом всем, чем мог. Я даже услышал смех.

Ко мне снова подъехал хмурящийся в сомнениях Ранталь:

— Что произошло у вас с Шарлем?

— Мечтает подраться, — ответил я меланхолично.

— Только он и мечтает? — уточнил Ранталь.

— И должно быть, не первый день, — сказал я и пристально посмотрел на него. Ранталь чуть было понимающе не кивнул, потом спохватился и только чуть покраснел.

— Да, пожалуй… — пробормотал он. — Не могу сказать, что я вас не понимаю. Должно быть, к этому все шло…

— Конечно, не совсем по правилам говорить вам это. Но по-видимому, вам придется быть его секундантом. — Я разжал руку и задумчиво посмотрел на оставленный сувенир.

— Ох ты господи… — в сердцах проговорил Бертран, забирая у меня перчатку. А в следующее мгновение пораженно застыл. — Что же это?.. Что я делаю? Почему-то это показалось мне таким естественным, но… — он замялся, не зная, что теперь делать, отдавать мне ее или нет, и на что это будет похоже.

— Не берите в голову, Бертран. Отдайте ему, еще руку поводьями натрет. А его намерение и так достаточно ясно. На первой же остановке я весь к его услугам.

— О нет… — простонал Бертран. — Это уже слишком далеко заходит.

Я только пожал плечами. Конечно, я мог бы его заверить, что насколько это будет зависеть от меня, никто не умрет. Но уже и это попахивало бы пренебрежением. Так зачем же расстраивать заранее? И все-таки я не выдержал:

— Если он будет продолжать настаивать.

— Вы не в равных условиях! — я приподнял бровь, но оказалось, Бертран беспокоился обо мне: — Вы совсем недавно были ранены, должен же он понимать…

— Но по мне ведь не скажешь, верно?

Диана помахала нам издали и вся сказочная дамская кавалькада, гарцуя, направилась в нашу сторону. Смотреть на них было любо-дорого — просто дух захватывало. И в колонне, конечно, прокатилось некоторое оживление, кавалеристы подтянулись, забыв о скуке мерного движения, и даже кони, как будто, приободрились. Диана царственно помахала и колонне.

— Отстаете, — заметила она, подскакав к нам и красиво осадив ладную серую лошадку. — Что-то случилось?

— Да нет, ничего особенного…

— Вижу, — перебила Диана, кивнув на скомканную перчатку в руке Бертрана.

— Это не мое… — сказали мы с ним хором. Фонтаж, а за ним и все остальные невольно рассмеялись.

Через некоторое время мы нагнали Лигоньяжа, всклокоченного, плетущегося по дороге на взмыленном коне, еле передвигающем ноги. Бертран отдал ему его перчатку и принялся что-то упорно внушать. Уж не знаю, о чем они там говорили, но секундантов гасконца я так и не дождался. Тем временем, пора уже было сделать остановку, тем более что земля уже основательно подсохла.