Дикое поле

— Нет. Я отправил его на дальнее кочевье. Не здесь же держать!

— Ну хоть… записку-то ему можно передать, грамотцу?

— А это — запросто, — улыбнулся йисут. — Пиши, если грамотен. На постоялом дворе Джур-Али найдутся и чернила, и перья, и кисточки, и даже хорошая китайская бумага.

Дня через три наступила оттепель, температура воздуха явно была плюсовая, выпавший снег бурно таял, истекая грязными коричневато-черными ручьями, дул теплый ветер, а в небе засияла совершенно весенняя просинь.

— Ништо-о-о, — поглядев на плывущие облака, прищурился рыжий Кузьма. — Хоть тут и юг, а зима-зимушка свое возьмет, морозцы еще будут. Да и как без морозцев-то? Зимники встанут — и что? До лета никуда отсюда не выберешься.

Проходивший мимо Ратников хмыкнул: вообще-то, насчет дорог Кузьма был абсолютно прав — по зимникам передвигаться даже и на большие расстояния куда как легче, нежели летом — и ручьи-речки-болота замерзли, и грязи нет. А потому следовало подсуетиться — и с Артемом, и с браслетиками. С последними — труднее, об Артеме-то хоть что-то уже было известно.

Прохаживаясь около ворот, Михаил ждал Евстафия с артелью. Наконец-то решившись провести на усадьбу водопровод, Ак-ханум долго упрашивала, да еще скольких трудов стоило получить разрешение на отвод от главного акведука. Получила… ну, кто бы сомневался — раз уж с Сартаком-царевичем задружилась, он и помог, кто же еще-то?

Из-за дальних холмов выкатилось солнышко, и еще больше стало походить на весну: закапало с крыш, ручьи зажурчали куда как радостнее, весело защебетали птицы, а кое-где, у ворот, проклюнулась зеленая травка. От всего этого, от музыки весенней, от теплого ветра, от щебета птичьего у Миши захолонуло в груди острой грустью. Господи, Господи… Да когда ж это все кончится-то? Когда же они выберутся наконец отсюда? Дай-то бог успеть до весны, по зимникам. Заложить тройку вороных в сани и рвануть со свистом — по степи, через замерзшие болотины, к теплому Азовскому морю и дальше — домой, домой, домой… К любимой супруге, к Пашке-младенцу, к… ко всему, чем живешь и что любишь.

— Что загрустил, Мисаил-друг? — похожий на юного индейца Утчигин, проезжая к воротам, спешился, улыбнулся.

Ратников тоже улыбнулся в ответ, потрепал парня по плечу:

— Весною повеяло, брат. И, знаешь, захотелось вдруг далеко-далеко, в степь.

— Так поехали! — сверкнул глазами молодой воин. — Бери коня, садись… Госпожа с нами отпустит. Джангазак, Уриу — все втроем на дальние пастбища едем, проверить, что там да как.

— Эх, и я б с вами рванул! — с явной завистью произнес Михаил. — Да не могу — дел много. Сейчас артельщики приедут — надо проследить, показать…

— А Рахман? Он-то на что?

— Рахман пусть домом занимается. К тому же ты знаешь — госпожа мне куда как больше верит.

— Потому что ты ее никогда не обманываешь, — покивал Утчигин. — А Рахман — всегда.

— Что же она его не прогонит?

— Сам знаешь — хитрые люди тоже нужны бывают.

— Хэй, хэй, Мисаил!!! — радостно хохоча, выехали с заднего двора подростки — Уриу с Джангазаком, узкоглазые, смуглые «индейцы», им еще бы перья, да броситься с кручи с кличем: «У-у-у-у, у-у-у! Апачи-и-и-и!!!»

Да поснимать скальпы с какой-нибудь бледнолицей сволочи, хоть, скажем, с углицких пропойц-князюшек, до власти да чужого добра жадных.

Седой, старый привратник живенько отворил ворота, и трое юношей, радостно крича, выехали из усадьбы да пустили лошадей вскачь — навстречу ясному солнышку, свежему ветру навстречу, навстречу весне… пусть даже и фальшивой.

Ратников немного позавидовал этим мальчишкам — ну, до чего ж хорошо! Скачи себе… ни забот особых, ни хлопот. Только что в любой момент убить могут — врагов у Белой госпожи хватает.

Ага, вот она и сама из юрты нарисовалась — видать, встала только что, но уже себя в порядок привела: волосы уложила, приоделась в белый свой кафтан-халат-дэли. Ай, красавица, красавица вдовушка — что уж тут скажешь? Только оближешься. Бровь соколиная, солнечно-карие, с зелеными весенними искорками, очи, тонкий — руками перехватить — стан, гибкое юное тело, грудь… бедра… ах, ах… редакция «Плейбоя» в полном составе завистливо пускает слюни — фотографа-то сюда не прислать!

— Хэй, хэй, Мисаил! — красавица приветливо помахал рукой. — Ты что так уставился? Нет, нет, не смотри — я еще не накрашена.

— Да и не нужно тебе краситься, — весело засмеялся Миша. — Лицо только портить.

— Артельщики твои когда придут?

— Сказывали — с утра, сразу после заутрени.

— Так заутреня-то давно уж…

— Так должны бы уж и быть… — обернувшись, молодой человек посмотрел за ворота и с облегчением выдохнул. — Да вон они едут.

— Рахман, встреть их и пусть пока ждут! — подозвав домоправителя, деловито распорядилась хозяйка. — А ты, Мисаил, пойдешь со мной. Покажу, где, как да что делать.

— Так ясно ж уже…

— Пойдем!

Ак-ханум повернулась, пошла — ну, до чего ж хороша, прямо не отвести взора! — и эту свою красоту юная госпожа конечно же осознавала вполне и пользовалась. А почему бы нет-то?

Поднявшись по невысокому крыльцу, они прошли в залу, натопленную настолько жарко, что у обоих сразу же выступил пот.

— Говорила же Рахману — не надо так жарко топить, по-зимнему… Сюда подойди, Мисаил… видишь, вот тут я прикажу бассейн сделать… как у римлян когда-то — атриум.

— Ого! — молодой человек искренне восхитился. — Откуда ты, моя госпожа, про римлян знаешь?

— Ну, ты совсем-то глупой меня не считай! — обиженно прищурилась девушка. — Я много чего знаю.

— Да я и не сомневаюсь, моя госпожа! — приложив руку к сердцу, Ратников со всем уважением поклонился.

Ак-ханум махнула рукой:

— Ла-адно. Вот здесь пусть трубу проложат… и вон там — там воду подогревать будут. А здесь, вот по бордюру, хочу мозаику в римском стиле устроить.

— Ага, ага, — послушно покивав, Михаил не удержался, съехидничал. — А чтоб совсем на Рим походило, надобно дыру в крыше пробить. В атриуме так.

— Дыру? В крыше? В голове у себя пробей, больше толку будет! — Ак-ханум расхохоталась, сдула упавшую на лоб прядь, лукаво сверкнув глазами.

Ратников аж языком прищелкнул:

— Ну до чего ж ты красивая!

Чувствуя, что теряет голову, подпадая под власть этих сверкающих зеленовато-карих глаз, подошел ближе, обнял, крепко целуя в губы…

Красавица поддалась было… но тут же отпрянула, шутливо погрозив пальцем:

— Нет-нет, не сегодня… Не в эти дни.

— Как пожелаешь, моя госпожа.

— Желаю-то я почти всегда, — цинично призналась хозяйка. — Но далеко не всегда могу себе позволить. Вот, как сейчас… сейчас я могу понести… а иметь детей хочется от того… от кого хочется. Я еду в гости сейчас, вот сейчас, прямо. И думаю, что вернусь только к утру… Ах… — мечтательно запрокинув голову, юная женщина улыбнулась. — Ах, если б все сложилось, как я мечтаю! Мисаил… вели, чтоб готовили лошадей. Ах… Ты же мой друг, ведь так?

— Да. И ты сама это знаешь.

— Знаю, — Ак-ханум обняла Михаила за шею, потерлась щекой об щеку. — Ты, верно, догадываешься — куда я еду… и зачем… Только не говори никому, ладно?

Резко повернувшись, юная госпожа выбежала из дворца во двор, в юрту, а Ратников неспешно подошел к артельщикам, степенно здороваясь со всеми за руку:

— Здрав будь, Евстафий!

— И ты будь здрав, друже.

Поболтали, потом Михаил повел часть артельщиков в дом… На крыльце оглянулся — Ак-ханум, верхом на вороном жеребце, пронеслась мимо в сопровождении воинов Шитгая. Ай, ай… зря она доверят этому гнусному толстяку! Лучше б Утчигина и его парней с собою взяла… хотя, с другой стороны, им еще не по чину — слишком уж молоды.

— Сам Сартак-царевич нашу госпожу звал! — выглянул из дверей Рахман. — Ах, какие люди.

Сартак… Михаил про себя улыбнулся — теперь ясно, куда красавица Ак-ханум так спешила с утра… и ясно — от кого хотела ребенка.

Что ж — просила не болтать… Так и не надо.