Дикое поле

— А мы не чужие, — ухмыльнулся подрядчик. — Доложи — Евстафий Ерш, артельщик, по делу пришел.

Служка скрылся и отсутствовал минут десять, а то и все двадцать. Ратников, конечно, уже давно плюнул бы, ушел, но куда более знакомый с местными реалиями Евстафий ждал вполне терпеливо, неспешно рассказывая какую-то длинную и не совсем понятную историю из собственной производственной практики.

— А я им и говорю — ну, кто столько песка кладет, когда тут щебень нужен? А они мне…

Досказать он не успел — заскрипели воротные петли:

— Господа мои, — поклонился служка. — Заходите.

То, что перед гостями открыли ворота, а не впустили, как каких-нибудь шпыней, через узенькую дверцу-калиточку, явно было хорошим знаком. Значит, Мефодий нежданных гостей ценил — оказал уважение.

— Во-он, сюда, по тропочке проходьте. Мимо навозной кучи.

— Фу-у… Это что — конюшня у вас?

— Хлев. Конюшня там, дальше.

— Большо-ое хозяйство-то!

— Еще и птичник есть. Работы хватает.

Слуга произнес это как-то нехорошо, грустно и безрадостно, и у Михаила от тревоги за Тему захолонуло сердце. Не заболел бы чем парень, заразы б какой не подхватил, здесь это запросто, вон, двор-то — навоз, птичий помет, мусор — полная антисанитария.

— Хозяин вас ненадолго примет. Занят очень… — негромко поведал служка, остановившись перед узорчатой — явно в восточном витиеватом-цветочном стиле — дверью, ведущей в приземистый особнячок с плоской крышей, Точнее говоря — раб. На шее виднелся ошейник с биркой на кириллице — «Мефодий злт». Ишь ты, черт, — пометил свою собственность. Это что же, и Артем, выходит, вот эдак — с ошейником.

— Ну, проходите же, господа.

Первым в дверь вошел Евстафий и, сразу же поклонившись, перекрестился на закопченную, висевшую в дальнем углу икону, а затем громко поздоровался:

— Здрав будь, Мефодий Силантьевич.

— И ты будь здоров, Евстафий, — тряхнув седой бороденкой, оторвался от маленьких тисочков небольшого росточка старик в длинном, с заплатками, платье.

Да-а, похоже, и на себе ювелир тоже экономил, даже башмаки — и те старые, прохудившиеся. Ратников следом за приятелем поклонился, подумал — тем лучше, за Тему-то можно будет немеряных деньжат отвалить, а уж, где их достать, вопрос другой.

— Ну? Чего пожаловали? — Мастер не тратил времени даром на всякие там шуры-муры и прочие приличия — даже сесть не предложил. Впрочем, тут и некуда было. Тигли, столы, верстаки, какие-то непонятные ящики, стружка… — Занят я, гостюшки, — хмуро пояснил Мефодий. — Чепь златую для царицы Баракчин-хатун мастерю — толстенную!

— Это зачем же царице такая чепь?

— Для пардуса-зверя. Эльчи-бей, купец, подарил недавноть. Вот на той цепи царица пардуса и станет держать. Ну? Говорите!

Артельщик снова поклонился:

— У тебя в слугах, уважаемый Мефодий Силантьевич, мальчонка смешной есть. Дружку моему — Мисаилу — родич.

— Что за мальчонка? — похлопал глазами старик. — У меня рабов много.

— Вот этот… — Ратников живенько вытащил из-за пазухи рисунок. — Кто вот это нарисовал…

— А-а-а, — ювелир задумчиво почесал бороду. — Есть такой, да. Токмо я его на тот берег, за глиной отправил. Ну, для отливок мне глина нужна.

Оглянувшись на дверь, он неожиданно закричал:

— Охлоня! Эй, Охлоня!

— Звал, господин? — юркнув в дверь, тут же пал на колени давешний парень — привратник.

И как это он так быстро успел? Наверняка за дверью подслушивал.

— Гостей проводи. Мне некогда.

— Господин Мефодий! — твердо произнес Михаил. — Так когда же мой родич вернется с этой твоей глины? Я хочу его выкупить и, поверь, дам хорошую цену. Любую, какую ты предложишь.

— Любую говоришь? Хм… — Мефодий махнул рукой. — Токмо с глины-то парень твой не так скоро явится. Может, седмица пройдет, может — две.

— Понятно. А далеко эта глина?

— Сказал же, на том берегу. Работы там много… до льду успеть бы.

— Ладно, через две неделю зайду. Думаю, мы с тобой сладим.

Ничего не сказав в ответ, хозяин отвернулся к тиглям. Лишь махнул слуге раздраженно:

— Охлоня! Сказал же, проводи гостей.

И это «проводи» прозвучало как «выпроводи». М-да-а…

— Идемте, господа мои, — забежав вперед, слуга зашагал к воротам.

Мимо конюшни, мимо хлева и птичника, мимо навозной кучи и роющих какую-то яму доходяг-слуг.

— Что-то не очень обрадовался этот старик, — задумчиво бормотал Миша. — А ведь я б заплатил с избытком. Серебришко есть… а не хватило бы — у госпожи занял бы. Дала б.

— Да и я б, Мисаиле, помог! Ниче… подождем, никуда твой отрок не денется.

— Осподине… — Чуть прикрыв ворота, служка Охлоня выскочил следом.

Оглянулся по сторонам и шепотом произнес:

— А Темирка-то отрок — ни на какую глину не ездил.

— О, как! — изумился Ратников. — И где ж тогда он?

Ухмыльнувшись, Охлоня пошевелил пальцами.

И ведь выпросил-таки дирхем — а как не дашь? Ничего ж тогда и не узнаешь.

— Ну вот, — опасливо оглядевшись вокруг, слуга поспешно спрятал денежку. — Я и говорю — здеся отрок ваш, на усадьбе. Хозяин, вишь, обещался Эльчибеевым людишкам его запродать — те скупают негодных.

— Негодных?

— Ну, да, — Охлоня с пренебрежением сплюнул. — Правду сказать, Темирка-то совсем малахольный, к никакой работе непригодный. На что такой? Вот Мефодий и решил избавиться, да до завтрева парня в сарай посадил, чтоб не сбег.

— А что, Тема… Темир уже бежать пытался?

— Да не-е, — слуга неожиданно рассмеялся. — Куда ж ему бегти-то? Я ж и говорю — малахольный.

— Эльчи-бею, говоришь, продать хочет… Чего ж не мне? Я больше дал бы.

— То — ты, — невесело покачал головой Евстафий. — А то — Эльчи-бей. Ты одного отрока купишь, а Эльчи-бей — и дальше, потом возьмет…

— Понятно — постоянный клиент. Значит, не продаст и уговаривать бесполезно?

— Нет, — служка покачал головой. — Не продаст. Уже сговорился.

— Жа-а-аль, — Михаил широко зевнул и усмехнулся. — Ладно, и черт с ним, с отроком. Не такой уж и важный родич. Ну, хоть на него поглядеть бы, поговорить… А уж там я, может, и с Эльчи-беем сговорился. Поможешь?

— С Эльчи-беем тебя свести? — глупо улыбнулся Охлоня. — Не-е-е… Не того я полета птица.

— Да не с Эльчи-беем, — терпеливо пояснил Ратников. — Мне б с парнем поговорить.

— Ой… нелегкое дело. Сам видишь — забор тут у нас. Собак по ночам спускають.

— Три дирхема.

— Ой, тяжело…

— Четыре.

— Пять! Токмо тебя ради — добрый ты человек, видно сразу.

Михаил тряхнул головой:

— Так я зайду ночью.

— Не!

— Что значит — «не»? Не договорились, что ли? Тогда давай серебряхи обратно.

— Не ночью, нет, — слуга понизил голос. — Как в церкви Хевронии колокола к вечерне забьют, так и приходи. Хозяин на молитву уедет, а ты во-он с той стороны зайди, с проулка — я тебе открою калиточку. Поговоришь, токмо недолго. Смотри, не опаздывай.

— Не опоздаю. А коли все добром сладишь, еще серебряшку дам.

— Вот и ладненько, — обрадованно потерев руки, Охлоня скрылся за воротами.

До вечерни оставалось уже не так и много времени, и Ратников решил не идти на усадьбу, а перекусить где-нибудь в ближайшей корчме, куда позвал и Евстафия.

— Не, не пойду, у меня еще дел полно, — с видимым сожалением отмахнулся подрядчик. — Завтра увидимся.

— Ну, как знаешь.

— И еще — предупредить хочу, — Евстафий почмокал губами. — Эльчи-бей тебе отрока не продаст, он его в Кафу под заказ отправит. Я так мыслю.

— Под заказ? — недоуменно переспросил молодой человек.

— Ну да, так, — кивнул подрядчик. — Понимаешь, с Кафой у Эльчи-бея давние связи, ему тамошние важные люди заказы делают — кому какого раба или рабыню надобно. Раз Эльичьбеевы приказчики на родственника твоего глаз положили, значит, он им нужен. В Кафу погонят, хоть чем клянусь.

— Та-ак, — прощаясь с приятелем, задумчиво протянул Миша. — Так, значит. Ладно. Посмотрим еще. Поглядим.