Великолепная семёрка (СИ)

Но воздуходувка моя работала только при достаточно сильном ветре, так что я ждал подходящей погоды. И перед новым 1947 годом подул ветер.

Проще говоря, поднялась метель. Но я не возражал. Быстренько «включил» воздуходувку и запалил печь. Кроме турбины воздух в печь подавался и двумя обычными мехами, и большая часть населения деревни принимала активное участие в новогоднем представлении, изо всех сил качая эти мехи. К вечеру через специально сделанную дырочку (затыкаемую фигурным кирпичом) я наконец увидел что внизу печи собралась большая блестящая лужа, а вверху все вроде как и прогорело. По моей команде два парня ломами разбили глиняную затычку и по желобу в подставленные формы полился жидкий металл.

Форма для наковальни быстро заполнилась. По ручейку, сделанному специально для такого случая, чугун перетек в формы для чугунков, заполнил и их и потек в сделанные ну совершенно «на всякий случай» «чушечные» формы-прямоугольники с «ушками»-ручками. Поток металла из печи прекратился когда почти заполнилась двадцать вторая по счету «чушка».

На следующий день, когда слитки подостыли, я взвесил результаты плавки. Порадовали меня результаты эти. Получилось даже чуть больше тонны. Наковальня двадцатипудовая очень пригодится в хозяйстве: вместе с механическим двухпудовым молотом она обещает резкий рост производства полезных металлоизделий. Чугунки — те вообще произвели фурор среди местного населения! Прочий же чугун — тоже найдем для чего использовать. Думаю, что сделать небольшую печь для его переплавки вполне несложно будет. Тем более я вспомнил, как из песка с известковым молоком огнеупоры делать.

Чугун — это конечно же хорошо. Но еще лучше бы было сталь получить какую-никакую. Поэтому на дворе кузницы началось новое строительство.

Для начала построили небольшую — два с половиной метра высотой — вагранку. Потому что для дальнейшего передела чугун потребен все же в жидком, расплавленном виде. Рядом с печью был построен «малый бессемеровский конвертер» — поворотная печь-колба емкостью где-то на полтонны чугуна. Правда чтобы ее построить, пришлось отлить из того же чугуна шестерни поворотного механизма и опоры станины, а из запасов железа отковать детали несущего корпуса и механизмов. Вдобавок был изготовлен ковш на колесиках  для шлака и — тоже на колесиках, но еще и с подъемным  механизмом — ковш для стали. Чтобы можно было сталь разливать в вертикально стоящие формы. Колесики тоже были чугунные, да и предназначены они были для катания по рельсам, так что пришлось и рельсы чугунные отлить. Хорошо еще, что десяти метров железнодорожного пути мне пока хватило — домну пришлось запускать всего лишь еще один раз.

На строительство всего этого добра ушло еще почти три месяца. Так что первую годовщину моего пребывания тут я отметил первой плавкой стали. Получившиеся триста пятьдесят килограмм стали я, не мудрствуя лукаво, истратил на две небольших пушки, килограмм по сто каждая, на пяток лемехов для оборотных плугов, ну и на всякую мелочевку типа топоров, кос, ножей, серпов и ножниц.

А еще годовщина моего пребывания была отмечена тем, что шахтеры на глубине сорока шести метров наконец наткнулись на пласт бурого угля. Ну как пласт — сантиметров всего десять толщиной. Однако тщательно подрыв пространство вокруг шахты, тонны две уголька нарыли. Бурого, понятно, для металлургии не очень-то и годного. Но годного много для чего иного. По крайней мере дрова народ на отопление жилищ и приготовление пищи тратить будет сильно меньше, то даст мне больше угля древесного. Но это — только начало.

Через неделю, после двух новых плавок, парни, которых за зиму ковать научили вполне прилично, принесли мне на проверку две сотни бердышей. 

По последнему морозцу я со стрельцами на шести санях ранним утром отправился в Москву. Санный обоз двигался споро, но без фанатизма, так что в Кремль мы въехали часов около пяти вечера. Меня, в отличие от Шумского в прошлый раз, в царский терем не пустили, но один из стрельцов отправился к царю сообщить о нашем приезде.

Царь моему приезду удивился, но еще больше он удивился двум сотням бердышей, точнее, их качеству. На первой же проверке «мой» бердыш попросту перерубил пополам «старый», кого-то из стрельцов царской охраны. После подобного испытания десятого подряд моего изделия — и практически с тем же результатом — царь наконец выдал мне свой указ о выделении мне всех просимых ранее земель, денежек отсыпал талеров сто (примерно, ни он, ни я их не считали), и отправил обратно с просьбой-приказом изготовить таких же еще восемьсот штук, на всю «московскую» стрелецкую тысячу для начала. По возможности — до конца года, а там уж как получится.

Назначил мне «в кормление» вёску вместе со всем населением, направил еще два десятка стрельцов для охраны нового промышленного центра, да выделил полста своих «заложников» (этим словом назывались людишки, которые себя сами продали «в залог» кому-нибудь богатенькому). Так что в обратный путь мы отправились не только с тремя дюжинами закупленных коняшек, загруженных зерном и всякими семенами для весенних полевых работ, но и в сопровождении пока ещё четырех стрельцов и с десятком мужичков. Все прочие «подарки» должны были прибыть позднее, когда мужички построят какое-никакое жилье для всей этой толпы народу. Толпы — потому что почти все «приданные» люди были семейными, ну а в это время баб и детей за людей пока еще не считали.

Царь хитрый — сообразил, что из-под палки продукцию качественную вряд ли получить удастся. Но и свою выгоду он не забыл — обложил меня «непомерным» оброком. Типа, платой за охрану. Потребовал с меня предоставлять в год пятьсот бердышей или пятьсот мечей такого же качества. Но оно и понятно — мыслил-то он современными категориями. А у меня Сойка весь годовой оброк на механическом молоте за неделю откует. Ну не за неделю, за месяц. Но я, понятное дело, спорить не стал. Только попросил, ссылаясь на ограниченность сырьевой базы, выделить мне и еще одну площадку, мне про нее старый кузнец говорил.

Верст на пятьдесят выше по Упе впадает в нее речка Дубненка, а уже по ней, верстах в пяти выше по течению хорошей руды болотной много. Та, что я рыл на прежнем месте, тоже неплохая, но «рудная полянка» всего площадью гектара в три-четыре, и руды на ней не ахти как много. То есть если всерьез копать, то слой с полметра обеспечит от силы десять тысяч тонн сырья, то есть всего на пару тысяч тонн приличной стали. Маловато! А на Дубненке, кузнец говорил, слой руды метров до трех, и чуть ли не в две квадратных версты.

Я, правда, уже выяснил, что в окрестности вёски где ни копни — на глубине метров пяти — восьми пять-десять-пятнадцать сантиметров ржавчины всегда найдешь. Но не срывать же из-за этого весь лес в округе! Так что после того, как в деревне, получившей официальное название Супрутье (по названию мелкой речки), заложники построили двадцать пять новых изб, я их отправил строить новые дома на Дубненку.

С новыми лошадками и со стальными плугами мужики распахали и засеяли пшеницей гектаров сто. Больше просто не было: всю остальную территорию занимал лес. Поскольку я теперь официально боярином был поставлен «хозяином» вёски, то распоряжения мои крестьяне выполняли уже не особо задумываясь. А я распорядился, кроме прочего всего, всю распаханную землю удобрить чем только можно (накопившейся золой, навозом, которого тоже немало набралось, торфом, нарытым с рудной поляны…), и засеяв, дважды поля проборонить. С лошадями-то это оказалось довольно быстро и просто.

Распахали и огороды, посеяв изрядно репы, морковки и капусты. Так что у меня закралось подозрение, что год будет сытный. Вдобавок на лесопилке мужики распустили на доски с дюжину крупных осин и, закончив посевную, наладили массовый выпуск бочек. С железными обручами! Было в чем грибов насолить — благо леса вокруг дачниками не вытоптаны. Вот только насчет соли туговато, с последнего торга привезли килограмм пять, и это считалось очень много.