Великолепная семёрка (СИ)

Целых два месяца забирал. Но в середине мая (я все-таки и с месяцами уже разобрался)  приехали боярские служивые людишки и кузнеца забрали с собой: в Туле у боярина старый кузнец помер вроде. Кузнец, в свою очередь, забрал с собой весь немудреный инструмент, включая наковальню и меха, и я остался в деревне один в пустом доме кузнеца. Который теперь стал моим домом.

Хорошо иметь домик в деревне! Еще лучше, когда кроме домика имеется еще хоть что-нибудь. У меня что-нибудь все-таки было: железный ножик, с лезвием сантиметров пятнадцать — подарок кузнеца, кованый железный крючок для рыбной ловли — я его сам отковал, небольшой топорик (кузнец его не взял — лезвие наполовину отколото, а починить он его не успел). Еще была леска, сплетенная из конского волоса — подарок девчонки-соседки. Ну и одежа, что на мне, включая тулупчик, в котором я в деревню и приехал. Да, еще в доме была печка и лавка. И при печке — глиняный котелок литра на три с отбитым краем. Плюс — мешок (один, почти полный) с репой. Всё.

После того, как кузнец уехал, я пошел на речку и наловил рыбы. Картошечки бы еще — да нету. Не завезли ее еще в Европу-то. Хотя могли бы и поспешить. Рыбу сварил и съел. Ложкой деревянной, которую вырезал пока рыба варилась. Не всю — много наловил. Пока ел — много думал.

Единственное, чего у меня в достатке — это дерево. Лес — он общий, главное — засеку не трогать, прочее же — каждому по потребности. Кузнец (самое смешное, что имени его я так и не узнал) леса натаскал во двор очень много — потребности большие. И мужики ему активно помогали, так как «железный оброк» на всю деревню наложен был. Так что дров была куча с дом размером, если не больше. Правда дрова не пиленые, просто бревна навалены. Но и то хорошо.

Так что подкрепившись наточил я топорик и приступил к изготовлению задуманного. Благо было из чего.

Крестьяне на меня внимания практически не обращали — некогда им было, все на полях были заняты. Я же на рассвете бежал на реку, чуть позже — хватался за нож или топор. С голоду не помирал — рыбы было много. Да и рыбного клея наварил достаточно. Самым сложным в моей первоначальной задумке было изготовление двух колес, но, склеив вытесанные топором и буквально вылизанные ножом березовые доски я получил вполне приличные заготовки, которые вскоре стали вполне даже круглыми колесами. Еще пара дней героических усилий — и у меня получился токарный станочек с ножным приводом. Для смазки осей я нагнал из коры той же березы дегтя — и приступил к следующему этапу технического перевооружения.

Благодаря станочку за три дня я изготовил самые сложные детали будущего механизма — дубовые шестерни. Потом еще неделю делал десяток дубовых же подшипников. Затем — занялся строительными работами, и к концу июня во дворе кузницы вознесся ветряк, который крутил плохонькую, но вполне достаточную для моих нужд турбину. Утром следующего дня я разжег загруженную еще кузнецом домницу, после обеда вытащил из нее кусок губчатого железа, сначала отковал из него обухом топора небольшой железный стержень-пробойник, и к вечеру выковал себе небольшой молот, килограмма на полтора весом. Не кузнечный, конечно — по весу, но мне в самый раз будет. Отковал я его не на наковальне — за неимением оной, а на большом валуне, который с трудом допёр до кузницы. Но — лиха беда начало! Готовых печей было шесть, три уже были загружены, так что в следующие два дня я наконец выковал себе (расколов три валуна в процессе работы) кривенькую, но все-таки железную наковаленку весом около пуда.

На следующий день заправил три оставшиеся печи, глиняными трубами подвел к ним воздуходувку и безо всяких  дополнительных ухищрений за два часа получил три полупудовых железных крицы. Сразу скажу — выкованный мною серп получился довольно кривенький, зубцы на нем я вообще топором нарубал. Но я этот серп положил в довольно герметичную глиняную плошку, заполненную углем, и сутки цементировал. Пока шла цементация, я отковал и косу — небольшую, но на вид вполне себе приличную.

Сосед-крестьянин, который увидел, с какой скоростью косой косится трава на сено, пришел в неописуемый восторг. Такой, что с пятого июля я наконец стал есть соленую кашу! Честно говоря, я уже и забывать стал, насколько подсоленная пища вкуснее просто вареной без соли рыбы.

У меня появился и помощник, точнее помощница — та самая девчонка, которая мне леску подарила. Было ей лет пятнадцать, Сойкой ее звали, и была она уже вдовой — муж ее погиб при набеге татар год назад. Не сказать что была она богатырский статей, но молотом стучала всяко посильнее меня. Впрочем, «за косу» все мужики в веске с удовольствием махали молотом: сена надо было на зиму много запасти, а руками много травы не нарвать. Кос оказывается еще вообще тут не существовало, траву косили либо ножами, либо серпами (у кого они были — а в вёске ни у кого и не было), либо просто руками рвали.

Кос я с мужиками наковал два десятка, и с двумя мужиками и помощницей отправился в Тулу на рынок. До Тулы было пятьдесят верст по дороге или сто десять по реке. Река, кстати, называлась Упа. Но поехали по дороге: быстрее. А я — спешил.

В Туле продали дюжину кос. Мужики обогатились безмерно. За одну косу давали четыре здоровенных мешка пшеницы, но мы взяли просом: его давали по шесть мешков, а кашу варить удобнее. Впрочем, в результате обогатились мы на двадцать четыре мешка, одну лошадь, один напильник и одно сверло миллиметров десяти. Интересным оказалось то, что «за торг» мы ничего не платили: торговую пошлину тут только с купцов брали, за «постоянное место», и только с торговавших за деньги. С тех же, кто меной занимается, ничего и не брали. Второе, что меня удивило — большое число татар на торгу. Однако мужики объяснили: граница же, Тульская засека. Пока войны нет, народ с обеих сторон в город торговать ездит.

А город ничего так, красивый. И Кремль, на Московский чем-то похож. Мне понравился. И купцы — честные. Один долго к косам приценялся, но покупать не стал, сказал что у него сейчас товара не хватит косу оплатить. Но если мы снова встретим тех, кто нам эти косы продал (происхождение кос мы рекламировать не стали), то он за пять кос через месяц двух коров дойных отдаст. Учтем, коровки нам не помешают.

На выезде из города мы были остановлены стрельцами.

— Боярин вас желает видеть!

Я хотел было заикнуться, что мы-то его видеть как раз не желаем и вообще спешим, но, взглянув на спутников, понял, что ни они, ни стрельцы меня точно не поймут. Впрочем, стрельцы именно сопровождали нас к боярину, а не конвоировали.

Боярин Шумской оказался низеньким толстым человечком лет, по виду, сорока с небольшим. Сидел он по простому, на крыльце, а перед ним лежали три косы и несколько топоров.

— Ну и где вы взяли эти топоры и эти, как их… косы, вот!

— Дык вот Димка отковал — немедленно ответил Пантелей, староста нашей вёски. Вот он — и показал на меня пальцем.

Боярин крайне недоверчиво посмотрел на меня, хмыкнул и задал второй вопрос:

— А железо где взяли?

— Так вот он же и сварил железо-то — снова показал на меня Пантелей.

— А кто ему помогал?

— Да никто! Хотя вон Сойка помогала, рыбу ему варила. — Он помолчал пару секунд и продолжил, не смея врать боярину — Ну и мужики ему ковать помогали. Но не за так, за ножи помогали, за косы! — добавил он, видимо считая что за «бесплатную» помощь он может получить порицание.

— Какие ножи?

Пантелей вытащил спрятанный за онучей нож и протянул боярину. Тот посмотрел, пощелкал по лезвию ногтем и сказал:

— Нож — себе забираю! Для государева дела! — и кинул Пантелею пару копеек. Вообще-то за одну копейку на торгу можно было два ножа купить, но ножа обыкновенных. Но тут Пантелей, набравшись храбрости (или жадности) сурово сказал:

— Две копейки за такой нож — мало! И десяти мало будет!

— И почему?

Пантелей взял из рук боярина нож, с сильным нажимом провел острием лезвия по лежащему перед боярином топору, оглянувшись, поднял с земли полешко толщиной сантиметров в пять и, поднатужившись, одним резом полешко переполовинил. Боярин осторожно взял нож из его рук и еще раз очень внимательно оглядел его. Проверил пальцем остроту лезвия, подумал немного. Сказал «ждите тут», поднялся и ушел внутрь своего терема. Через минут пять он вышел, протянул Пантелею серебряный талер, сказал одному из стрельцов: