Цвет надежды

Нужна помощь. Помощь сильного мага.

Альбус Дамблдор был против того, чтобы Драко знал о письмах. Он все еще надеялся защитить мальчика и никак не желал соглашаться, что защита и сокрытие правды — это совершенно разные вещи, и что Драко должен принять решение сам. Однако прав Дамблдор был в одном. В Северусе, негромко доказывающем директору необходимость оповестить Драко, в тот миг говорила не только забота о старосте, но и мысли о Нарциссе. И с этим декан Слизерина даже не стал спорить.

Они сошлись на том, что Драко нужно рассказать о письме Нарциссы. Про характер письма Люциуса не было сказано ни слова. Почему? Оно мало что меняло в расстановке сил, но могло сбить Драко с толку, дать надежду на то, что могло не сбыться. И Северусу очень не хотелось, чтобы Драко испытывал иллюзии, отправляясь домой. Вдруг зельевар ошибся, и Люциус в этом письме не был честен? Когда видел за свою жизнь так много, не веришь порой даже себе. Что уж говорить о других.

И вот теперь оставалось ждать. Драко отправился в поместье, нервно теребя серебряную цепочку на шее. К древней магии, наложенной на него Марисой, добавилось одно новое заклинание. Единственный шанс Драко. Ему нужно просто оказаться рядом с Нарциссой. Дамблдор повторил это несколько раз, на что мальчик сосредоточенно кивнул, закусив губу. Голубые глаза старого волшебника внимательно смотрели поверх очков-половинок, и сильная рука сжимала мальчишеское плечо. Он только что пообещал, что Драко не будет один там, в ставшем вмиг враждебным доме. И Драко снова кивнул, хотя верил в это, кажется, с трудом.

Не верил и Северус. Конечно, он верил в почти безграничную силу Дамблдора. Но вот это маленькое «почти» заставляло бестолково переставлять с места на место предметы на письменном столе и то и дело поглядывать на часы. Северус ненавидел бездействие. Почти так же, как в далекой молодости компанию гриффиндорцев.

* * *

Как медленно тянется время, когда чего-то ждешь, и как летит оно, когда ты счастлив. Как хочется порой ускорить его бег, а порой остановить навеки.

Гермиона бродила по опустевшему замку и сама не замечала, куда несут ее ноги. Несколько раз с удивлением обнаруживала себя в самых отдаленных частях замка. Причем часто при помощи отчитывающих ее портретов.

Она не пошла на праздничный обед — потребность в еде отпала, как нечто ненужное, а сидеть просто так рядом с друзьями, пытаясь делать вид, что все прекрасно, было выше ее сил. Все силы остались там — в музыкальной гостиной. Сначала Гермиона пошла в сторону гостиной Гриффиндора, но столкнулась с друзьями и поняла, что совершила ошибку. К счастью, Аманда не отпускала Рона от себя ни на миг, и он ограничивался тем, что бросал на Гермиону взгляды, обещающие допрос с пристрастием. Кэти же так крепко держала Гарри за руку, что он, кажется, чувствовал себя неловко — они парами, а Гермиона одна. И при этом обидеть свою девушку, высвободив руку, все же не решался.

Гермиона перебросилась с друзьями парой слов, пообещав, что подойдет в главный зал попозже, наблюдая, как Кэти прижимается щекой к плечу Гарри, и ее волосы липнут к его подбородку.

Кажется, друзья не очень хотели отпускать ее одну, но им пришлось.

Бродя прохладными коридорами, она отчаянно хотела увидеть его силуэт. Но встретила всего-то двоих людей. Один раз Филча, и выслушала от него бурчание по поводу шатающихся бездельников, второй раз какого-то младшекурсника. Его не было. Он уже казался несбыточным сном. На смену слезам и отчаянию пришло отупение.

Через какое-то время Гермиона почувствовала, что замерзла. Эта часть замка отапливалась плохо, и когда метель дула в окна, стылый ветер летал по коридорам, задувая факелы на стенах.

Гермиона повернула в сторону гостиной. Наверное, праздничный обед закончился. Значит, там будут любопытные взгляды. Девушка вздохнула. Все равно придется когда-нибудь туда входить. И рассказывать. Рассказывать свой страшный сон.

В гостиной сидела лишь Джинни. Видимо, она не пошла на праздничный обед, или же просто быстро вернулась. Джинни сидела в кресле, в котором обычно располагался Гарри, и листала какой-то журнал, закинув ногу на ногу. Она была одна в праздничный день. Гермиона почувствовал смесь досады и благодарности. Девушка явно ждала ее.

Младшая Уизли взглянула на Гермиону мельком, потом вновь вернулась к журналу, но тут же взгляд метнулся обратно, и Джинни прижала ладонь к губам. В голубых глазах появился испуг.

Гермиона молча покачала головой, давая понять, что разговаривать сейчас просто не может. Она направилась в свою комнату. Не хотелось быть одной, но слушать советы или выворачивать душу наизнанку хотелось еще меньше.

Джинни молча пошла следом.

В комнате царил порядок. Везде, за исключением стола, на котором пергамент был разбросан и смят.

Гермиона села на кровать. Джинни опустилась рядом.

— Хочешь чего-нибудь?

Гермиона повернулась к девушке. Почему она всегда считала, что их с Джинни не связывает дружба? Из-за осадка, оставляемого ревностью сестренки Рона насчет Гарри? Но ведь в моменты, когда Гермионе была нужна помощь, рядом оказывалась именно эта девочка. Именно она порой умела смолчать в самый подходящий момент. Гермиона улыбнулась.

— Спасибо тебе, Джин. Ты… здорово, что ты есть.

Джинни улыбнулась в ответ, хотя взгляд по-прежнему был выжидающий.

Гермиона произнесла:

— Он вчера ушел, — она взмахнула рукой, пытаясь что-то сказать. — Я… соврала ему летом. Думала, что это неважно, что все равно так далеко у нас не зайдет. К тому же он… он… В общем, помолвлен. Почти. А я вчера случайно проговорилась, и он ушел. Знаешь, самое страшное то, что он поверил мне тогда, когда я врала, и не поверил теперь, когда я говорила правду. Смешно.

Джинни смотрела на Гермиону и не узнавала. Рассудительная, строго следующая правилам и нормам? И больше всего удивляло не то, что Гермиона могла обманывать или встречаться с помолвленным человеком. Нет. Все — люди. Все совершают ошибки. Удивляло то, насколько для нее это важно. Джинни никогда бы не могла подумать, что прагматичная Гермиона может походить на бледную тень самой себя из-за… любви.

— Может, тебе стоит с ним поговорить? — осторожно произнесла Джинни.

Гермиона усмехнулась.

— Я попробовала.

— И?

— Он вежливо выслушал и ушел. Снова.

— А что сказал?

— Ничего.

— Вообще ничего?

— Ни слова, Джин! Ни одного.

— Странный он. Даже не упрекал?

— Молчал. Просто молчал. Наверняка знал, что это — хуже всего.

— Знаешь, мне, конечно, сложно что-либо говорить, я его не знаю, но попробуй подождать. Он должен остыть. Не может же он еще полгода молчать. А глядишь, остынет, и голова заработает. Вряд ли так уж страшен был твой обман.

— Страшен.

— Гермиона, я знаю тебя много лет. Ты не можешь поступать плохо. Просто не умеешь. Так что переставай грустить, приводи себя в порядок и пошли веселиться. Глядишь, встретим его, а он уже в настроении слушать или говорить.

Джинни улыбнулась. Гермиона покачала головой. Все-то у Джинни легко. А может, она права?

— Хорошо. Только у меня к тебе просьба будет. Можешь взять у Гарри Карту Мародеров? Мне она нужна, а объяснить я им пока ничего не могу. Рон уже утром брал ее для меня, что-то соврал насчет своей Аманды. Теперь, чувствую, не успокоится, пока всю правду из меня не вытрясет.

Внезапно Джинни улыбнулась.

— Я же говорю, жизнь налаживается. Карта у меня. Когда ребята шли на праздничный обед, Рон попросил меня подержать ее у себя, потому что в спальню ему было лень идти, а показывать Аманде… сама понимаешь.

Джинни вихрем выбежала из комнаты и через минуту вернулась со старым пергаментом в руке. Пока Гермиона, не знавшая, как ее благодарить, листала пожелтевшие страницы, Джинни прохаживалась по комнате, с преувеличенным интересом рассматривая предметы, которые видела до этого не один десяток раз.