В третью стражу. Трилогия (СИ)

   - Не может быть! - искренне удивился Раймон. - И теперь вы уже полковник, и служите в Красной Армии?

   - А что в этом удивительного? - прикинулся "валенком" Малиновский.

   И действительно, что тут удивительного? Ровным счетом ничего.

   6

. Майкл Гринвуд, Фиона Таммел. Турин. Королевство Италия. 16 января 1937 года

   Несколько дней Степан ломал голову, как представить отъезд из Турина в Геную решением, возникшим спонтанно у самой Фионы, а вовсе не навязанным ей, пусть и осторожно, "милым Майклом". Да, отвык Матвеев от решения таких задачек. Холостяцкая жизнь в этом смысле сильно расслабляет и способствует утрате квалификации в некоторых видах человеческих отношений.

   "А проще говоря, - хмыкнул про себя Степан, - про... потеряны базовые навыки счастливой семейной жизни".

   Теперь он мог почти безболезненно вспоминать о том, что когда-то - "и где-то" - у него была семья. Радость от того, что рядом - любимая женщина, способна приглушить боль от потери, особенно - давней, почти не тревожащей уже сердце и память.

   Случай натолкнуть Фиону на нужные мысли представился в субботу, 16-го числа, именно в тот момент, когда они стояли перед "Портретом старика" работы Антонелло де Мессины, в Башне Сокровищ Палаццо Мадама. Уставшие, стоптавшие ноги "по колено" в бесконечности лестниц, залов и галерей дворца-музея, Майкл и Фиона отдыхали перед полотном итальянского мастера

   Лукавый взгляд из-под полуприкрытых век пожилого, лет сорока, человека, пухлые, чувственные губы и слегка приподнятая в недоумении левая бровь... Всё создавало ощущение "настоящести" находящегося по ту сторону холста... Будто и не было четырёх с половиной сотен лет, отделяющих творение итальянского мастера от влюблённой пары, застывшей сейчас перед картиной.

   - Ты знаешь, Майкл, мне кажется, что этот старик сейчас сойдёт с портрета... - Фиона положила голову на плечо Матвееву

   - Угу, и спросит: "

А чёй-эт вы тут делаете

?" - повторить интонацию известного киногероя на английском не удалось. Да и смысл фразы, вырванной из контекста, потерялся при переводе. Но всё исправила гримаса Степана, скопировавшего выражение лица на портрете.

   Фиона улыбнулась и шутливо толкнула Степана кулаком в бок.

   - И правда, сэр Майкл, а что мы здесь делаем?

   - В смысле "здесь"? В этом музее или вообще в Турине?

   - Просто, я подумала... За десять дней мы успели посмотреть всё, что хотели, и я подумала, а может нам поехать ещё куда-нибудь?

   - Куда, например? В Венецию? Так там сейчас сыро и промозгло, да и холодно, почище чем у нас в Шотландии. В Рим? Столица - есть столица, суета и... - тут Степан немного задумался, будто подбирая слова, - ... суета! Может быть, куда-нибудь поближе?..

   В результате короткой и по-английски "бурной" дискуссии, впрочем, оставшейся незамеченной для служителей и немногочисленных посетителей музея, Фиона всё-таки произнесла заветное слово "Генуя". Немного поспорив, но исключительно для приличия, Матвеев согласился.

  ***

   "Весёленький пейзажик, ничего не скажешь!" - Степан споткнулся и аккуратно переступил через мирно дремлющего почти на самом пороге траттории немолодого мужчину, выводившего сизым, распухшим носом такие рулады, что порой в них терялся гомон, доносившийся из-за полуоткрытой двери.

   "Да-а-а... отдыхающий после трудовой недели пролетариат везде одинаков, что в Глазго, что здесь - в Турине, что на родине... На родине... - Матвеев отогнал вредную - именно сейчас и здесь - мысль и, толкнув неожиданно легко подавшуюся дверь, переступил через порог питейного заведения.

   Машину он бросил за несколько кварталов отсюда, в "чистой" части города. Там вероятность найти своего "железного коня" именно на том месте, где ты его оставил, и, может быть даже, в целости и сохранности, была несколько выше, чем в "рабочих" кварталах. Но дело есть дело - бойцам из "университетской сборной" проще затеряться среди безликих и изрядно загаженных улиц, куда полицейские патрули и чернорубашечники заглядывают не столь часто.

   "Потому что большая часть из них здесь же и живёт. Живёт по вбитым - кулаком и другими подручными предметами - с детства уличным и дворовым законам, а не по циркулярам Министерства Внутренних дел".

   Первая встреча с "людьми Шаунбурга" нелегко далась Степану, так и не сумевшему ощутить себя равным этим немногословным в его присутствии людям. Он чувствовал себя в тот момент подобно породистому служебному псу среди стаи диких полукровок, по-звериному хитрых, ни в грош не ставящих авторитеты, опасных, но до поры до времени находящихся на его стороне. К счастью, взаимное "обнюхивание" обошлось без подростковых подначек и дешёвых проверок. Тёртые жизнью "мужики" понимали, где заканчивается субординация и начинается анархия, а может "тень", отбрасываемая Олегом в его немецкой ипостаси на восприятие "залётного" британца оказала своё действие. В общем - притёрлись и начали работать.

   Сняв кепку и машинально поправив рукой сбившуюся причёску, Матвеев прошёл через общий зал - народу в траттории оказалось немного, всего две компании, но шумели они словно "нанятые" и совершенно не обратили внимания на вошедшего чужака. А то, что он выглядит здесь "белой вороной", Степан ни секунды не сомневался. Сколько не рядись в заношенную куртку с аккуратной штопкой на локтях, сколько не повязывай галстук-шнурок с дурацкими бархатными помпончиками. В общем: "Брейся не брейся, а на ёлку всё равно не похож!" Разве что в сумерках и издали. Но всё равно лучше, чем подкатить на дорогом авто прямо к порогу и войти в эту забегаловку в костюме, стоимостью в полугодовое жалование местного инженера, то-то разговоров будет - на неделю, не меньше!

   "Совершенно лишних и опасных разговоров".

   Степан поднялся по скрипучей, рассохшейся лестнице к двери одной из отдельных комнат - "кабинетов" на втором этаже, где его уже ждали - привалившийся к дверному косяку Венцель Де Куртис мрачно курил, аккуратно стряхивая пепел вдоль стены. Окинув Матвеева удивлённым взглядом, он, тем не менее, сдержался, и не стал отпускать комментарии по поводу внешнего вида руководителя операции.

   Пропустив мимо себя Степана, Де Куртис плотно закрыл дверь и лишь после этого протянул руку для приветствия.

   - Здравствуйте,

геноссе Михаэль

!..

   7.

Кайзерина Альбедиль-Николова, Эль-Эспинар, Испанская республика, 16 января 1937

,

вечер

   Вечером во внутренний двор вынесли огромный, как сундук с пиратскими сокровищами, радиоприемник, проложили метров двадцать кабеля до электрогенератора, питавшего хирургические лампы в операционной, приладили громкоговоритель и запустили - в живой трансляции - концерт Виктории Фар из Сарагосы. Качество звука было ужасным, но Кайзерина увидела лица раненых, слушавших "Бессаме мучо" или "Я танцую под дождем", и решила отложить критику на "потом".

   Она сидела на лавочке, прислонившись к прохладному камню колонны, поддерживающей галерею второго этаже, курила и слушала. Но слушала она, не слыша, и ничего перед собой не видела, находясь не

здесь и сейчас

, а где-то далеко-далеко и отнюдь не случайно. Память и голос Тани, прорывающийся сквозь все "возмущения атмосферы", повернули личное время Ольги вспять, вернув Кайзерину в первое сентября тридцать шестого. Так что, оставаясь физически во дворе превращенной в госпиталь асьенды "Ла Калера", на самом деле душой она вернулась

в

т

уда

и тогда