Наследники по прямой.Трилогия (СИ)

Иосида достал из кармана жилета серебряный плоский футляр для визиток, вытащил одну и с поклоном протянул Гурьеву:

– Куда я могу прислать своего слугу с приглашением, Гуросан?

Гурьев принял карточку, долго и внимательно читал текст, и только после этого протянул Иосиде в ответ – обеими руками – кусочек картона со своими адресом и телефоном:

– Я с огромным почтением принимаю ваше приглашение, Сигэрусама. Хотя я и не могу считать себя достойным такой чести, как быть вашим гостем. Только, если вы соизволите настаивать на этом.

– Конечно же, я буду настаивать, – улыбнулся Иосида, – и тем больше, чем сильнее вы станете отказываться, Гуросан.

– В таком случае, извините, но я не позволю вам оказывать мне столь глубокое уважение и почтение, какого я, разумеется, недостоин, и немедленно соглашаюсь быть вашим гостем в любое удобное для вас время.

Они снова поклонились и, попрощавшись, разошлись, необычайно довольные друг другом. Рэйчел, ошалело слушая этот почти пятиминутный обмен любезностями на чужом языке, села рядом с Гурьевым и, похоже, забыв обо всех своих правилах, выпалила:

– Немыслимо. Что, в самом деле возможно выучиться стрекотать пояпонски с такой скоростью?!

– Всё можно, леди Рэйчел. Нужно только захотеть.

– Вы не сказали мне, что обзавелись визитными карточками.

– Не хотел причинять вам чрезмерных хлопот. Вы и так от меня не отходите.

– Я?!? – изумилась Рэйчел. И спохватилась. Впрочем, иронию в тоне ей удалось скрыть с большим трудом, да и то – не от Гурьева, а от окружающих: – Как любезно с вашей стороны. Пожалуйста, в следующий раз, когда вам захочется сыграть в криккрак с китайским посланником, соблаговолите поставить меня в известность заранее.

– Вы ведь не откажетесь нанести вместе со мной визит к Иосиде? – Гурьев, кажется, пропустил её шпильку мимо ушей так, как только он умел пропускать – словно не было произнесено ни звука. – Вам будет интересно, ручаюсь. Мидорисан покажет вам, как следует составлять букеты из совершенно невероятных вещей. Говорят, она выдающийся мастер икэбана. Соглашайтесь. Леди Рэйчел.

Она посмотрела на него с ужасом:

– Есть чтонибудь, чего вы не знаете?!

Я не знаю, как мне сказать тебе о том, что я чувствую, Рэйчел. О том, чего я не должен, не имею права чувствовать – и всётаки чувствую, и скоро, кажется, у меня не останется сил молчать. Гурьев улыбнулся и беспечно пожал плечами. Им ещё предстояла третья партия.

Лондон. Май 1934 г

Чай был великолепен – похоже, жена Иосиды действительно заваривала его сама. Вдохнув аромат, смешавшийся с изысканным ароматом высушенных лепестков розы, Гурьев с благодарностью принял чашку из рук хозяйки.

Иосида понимал, что сидящий перед ним человек необычен. Необычен до такой степени, с которой ему, одному из опытнейших дипломатов Ямато и члену императорского Тайного совета, прежде сталкиваться не доводилось. Он сам был воспитан, как настоящий буси, и понимал, что воин, явившийся гостем в его дом, хотя и остаётся европейцем, белым варваром, но ведёт себя безукоризненно абсолютно во всём, как настоящий самурай. Его учитель может им гордиться, подумал Иосида. О Аматэрасу, как у человека, у буси – он буси, истинный буси, ни капли сомнений, даже в этой стране он умудряется не расставаться с мечом – как у живого человека могут быть такие глаза?!

– Не хотите ли познакомиться с моей оружейной коллекцией, дорогой Гуросан?

– О, вы так добры ко мне, Сигэрусама. Просто бесконечно добры. Я даже не смею надеяться, что такая честь может быть оказана мне.

– Позвольте проводить вас, Гуросан. Вы мой гость, и я лишь по мере сил пытаюсь сделать так, чтобы пребывание в моём скромном доме не было для вас скучным.

Гурьев любовался клинками целую вечность. В коллекции Иосиды действительно было, на что взглянуть: три меча работы Канэудзи из школы Тэгаи, и два – самого Масамунэ. Пожалуй, вывезти такие мечи из Ямато, пусть и временно, могли позволить лишь Иосиде или равному ему по положению, подумал Гурьев. Ну, когда же наступит подходящий момент?

– Графиня Дэйнборо очень красива, – задумчиво проговорил Иосида. – Очень, очень достойная женщина. Некоторые не способны разглядеть красоту, достоинство и благородство даже тогда, когда, казалось бы, ничто не мешает их взору. Низкие люди, лишённые разума и истинной чести. Мне так радостно, Гуросан, что вы совершенно на них не похожи. Это удивительно, Гуросан, не правда ли? Такая красота облагораживает душу. Невозможно представить, чтобы красота причиняла какуюлибо иную боль, кроме сладкой. Многие думают, что мы, японцы, можем увидеть лишь ту красоту, к которой привыкли. Но это не так. Мы лучше других умеем видеть красоту. Иногда мы видим её там, где остальные не видят.

– Земля Ямато великолепна и красива, – голос Гурьева был ровен и тих. – Иногда великолепие путают с красотой, но ведь это – разные вещи, Сигэрусама, не так ли? Красота бывает величественной – и бывает приглушённой. Тогда необходимы покой и равновесие, чтобы красота вошла в глаза и сердце воина, сделав его сильнее. Что может быть достойнее, чем защищать красоту?

– Да. Конечно. Вы совершенно правы, Гуросан. Совершенно. Не хотите ли ещё немного сакэ?

– С радостью, Сигэрусама.

Гурьев опустошил чашечку с напитком, протянутую ему дипломатом, и улыбнулся:

–  Прелесть женщины, красота клинка: Обе неотразимы. Миг и Вечность.

– Позволено ли мне будет записать это хокку, Гуросан?

– Если вам понравилось, я могу сам записать его для вас, Сигэрусама.

– О, я испытываю такое смущение, когда вы называете меня «сама», Гуросан. Вы слишком добры ко мне.

Иосида поднялся и вернулся с письменным прибором. Гурьев, обмакнув кисть в тушь лишь однажды, несколькими плавными, почти неразделимыми движениями нанёс иероглифы на бумагу. Дипломат следил за ним с абсолютно непроницаемым лицом, и только чуть подрагивающая над переносицей, едва заметная складочкаморщинка выдавала его – Гурьеву, и только ему, – с головой. Иосида нравился ему всё больше и больше. Неужели я угадал, подумал Гурьев. Неужели? Конечно. Я угадал.

Приняв из рук Гурьева лист, Иосида несколько мгновений любовался линиями письма, после чего снова поклонился:

– Не сочтёте ли вы дерзостью с моей стороны, Гуросан, если я попрошу вашего милостивого разрешения взглянуть на клинок ширасайя, что почтил присутствием моё жилище вместе с вами?

– Конечно же, нет, Сигэрусама. Пожалуйста, взгляните. Вы оказываете мне большую честь, проявляя такое внимание к моим скромным способностям.

Гурьев поклонился. Они оба поднялись и вернулись в гостиную. Гурьев снял Близнецов с подставки, и, отщёлкнув предохранитель замка, охватил ладонями рукояти:

– Я покорнейше прошу простить меня, Сигэрусама. Это немного необычный меч. Позволено ли мне будет продемонстрировать его вам самому – в соответствии с теми правилами, которые свойственны этому мечу и способу обращения с ним?

Иосида кивнул, ничем не выдав своего смятения, нараставшего с каждой секундой. Гурьев, с улыбкой произнеся положенные такому случаю слова, начал выдвигать клинки.

Клинки струились, словно потоки хрустального огня, переливаясь вихрем стального узора, синечёрными звёздами и сполохами, будто живые. О, светлая Аматэрасу, подумал Иосида. Его спокойствие улетучилось, как не бывало. О, все боги, о, Будда и ками. Ведь это невозможно. Кто, кто может создать такое?! Только сам Хатиман. Хатиман?!

– Позволено ли мне узнать его имя, Гуросан? – глаза дипломата оставались непроницаемыми. Вот только голос звучал необычно тихо, с хрипотцой. – Их имена?

– Да, Сигэрусама. Их называют Близнецами.

Иосида поклонился, принял мечи и долго любовался невероятным узором на стали. Затем, снова с поклоном, вернул Близнецов Гурьеву:

– Судьба, подарившая мне знакомство с вами, Гуросан, вероятно, ожидает от меня ответной услуги. Двери моего дома всегда распахнуты для вас, Гуросан. Вы долго будете ещё в Лондоне?