Цвет надежды

Гермиона невольно улыбнулась. Было в нем сегодня что-то необычное. «Раскрепощенность» — пришло на ум нужное слово. Он был как-то непривычно весел, оживлен, словно сбросил какой-то груз. Девушка снова чуть улыбнулась и с достоинством произнесла:

— Я, между прочим, хожу на матчи.

— Ну да. Ну да.

— Правда! — возмутилась она.

— Ты не ходишь ни на одну игру, в которой не участвует Гриффиндор.

— Неправда!

— Как зовут ловца Пуффендуя? — огорошил вопросом Драко Малфой.

— Э… Не знаю, — сдалась Гермиона.

— То-то, — с удовлетворением заметил он.

— И все равно на игры я хожу.

Внезапно он вскинул на нее взгляд и негромко проговорил:

— Точно! Я помню тебя давным-давно на матче Когтевран-Пуффендуй.

То, как он это проговорил, заставило девушку насторожиться. Был какой-то подвох. Она это чувствовала.

— Боже! Драко Малфой заметил меня на трибуне! — попыталась отшутиться она.

— Заметил не я, — вернул этот милый мальчик на грешную землю, — но не в этом суть. Мы, помнится, долго поверить не могли.

— Во что? — окончательно насторожилась Гермиона.

— Квиддичный матч. Все прыгают, орут. И среди всей этой какофонии сидит Гермиона Грейнджер и… — он сделал эффектную паузу, — … вяжет.

Девушка почувствовала, что неудержимо заливается краской. Краснела она не слишком часто, но зато всегда от души, а именно от шеи до самой макушки.

— Не было такого, — пролепетала она.

— Вот и я сначала решил, что это оптический обман. Хорошо еще, омниокль с собой был.

Гермиона представила, что слизеринцы рассматривали ее в омниокли, сыпали комментариями. Причем, зная их…

— Что ты вязала? — от негромкого вопроса появилось стойкое желание залезть под стол.

Отпираться было бессмысленно. Гермиона прекрасно помнила тот проклятый день. Лично ей было глубоко наплевать, кто одержит победу. Но, когда она попыталась донести эту здравую мысль до друзей, столько о себе наслушалась. Все эмоциональные высказывания сходились к тому, что она не имеет никакого морального права бросить их в трудную минуту. Тем более, когда на носу матч, решающий судьбу Слизерина. Причем тут судьба Слизерина, Гермиона понимала слабо, но проявила мягкость и была утянута на матч. Правда, прихватила с собой вязание — все равно в общей суматохе никто внимания не обратит. Вот и не обратили…

Девушка подняла хмурый взгляд на Малфоя и покраснела пуще прежнего.

— Ничего особенного, — с усилием выдавила она.

Ответом ей был веселый взгляд.

— А отчего ты так покраснела? — вкрадчивым голосом осведомился Драко Малфой.

— Прекрати! — одернула его Гермиона.

— Ну уж нет. Теперь я не успокоюсь, пока не узнаю, — подтвердил он самые худшие опасения. — Могу попытаться угадать. Например…

— Не надо ничего угадывать. Представляю, в какую сторону у тебя мысли заработали.

— В нормальную.

— В нормальную для кого?

— Ну ладно. Признайся, что это было?

Гермиона посмотрела в его лицо. Хуже, чем сейчас, вряд ли что-то будет.

— Я вязала — была не была — шапки для домовых эльфов, — зло выпалила она. — Все! Можешь начинать издеваться!

Она живо вспомнила реплики Рона на ее затею вообще и умение вязать в частности.

Девушка с вызовом посмотрела на него. Малфой старательно сдерживал смех, видимо, понимая, что она дошла до точки кипения. Он закусил губу, какое-то время пытался взять себя в руки, а потом тихо спросил:

— А зачем эльфам шапки? Уши мерзнут?

— Малфой! — угрожающе начала девушка.

Он поднял руки, словно сдаваясь.

— Да мне правда интересно.

— Я хотела их освободить, — неохотно проговорила Гермиона.

— Зачем? — серьезным тоном задал вопрос Драко Малфой.

— Десятки эльфов изо дня в день готовят нам еду, убирают наши комнаты… — завела Гермиона речь давно минувших дней. Тогда это казалось умным и возвышенным, а сейчас с каждым словом она все больше понимала, как глупо это звучит. Но не отступать же?

— Это несправедливо! — невпопад прервала она патетическую речь. Слизеринец слушал очень внимательно и, что самое поразительное, ни разу не улыбнулся. А потом после затянувшейся паузы произнес:

— Это повелось издавна. Предки теперешних домовых эльфов сами избрали целью своей жизни служение людям. В знак благодарности и уважения. Их никто не порабощал. Это их выбор. Что же в этом несправедливого?

— Выбор жить в рабстве? — запальчиво произнесла Гермиона. — Выбор терпеть унижение? Не проще ли быть свободными и самому выбирать образ жизни.

— Для них не проще. Это уклад не одного дня. Несколько веков эльфы служат людям. Они не видят для себя иного предназначения. Лиши его дома — и он погибнет.

— Но Добби-то не погиб!

— Нет. Но он, по сути дела, сменил себе хозяина. И все. Он остался в том же статусе. И вообще, с чего ты взяла, что он стал от этого счастливее?!

— Он доволен.

— С виду.

— Он так говорит.

— Вот именно, что говорит.

— Ты не понимаешь. Он получил возможность выбирать. Он получает деньги за свой труд.

— Да, и с пресловутой свободой он обрел неопределенность в будущем. Эльфам не нужны деньги. Они живут в доме хозяев, имея все, что им необходимо.

— Они живут взаперти.

— Для них выход в большой мир часто представляет опасность. Их мир ограничен, но они могут спокойно и уверенно встречать в нем новый день.

— А если им это не нравится? Если…

— Твои родители медики? — поразил внезапным переходом, а, главное, осведомленностью Драко Малфой.

— Да.

— Они сами выбрали эту профессию?

— Да, конечно.

— Они служат людям.

— Это другое… Они получают деньги, и…

— Гермиона, отвлекись от денег, — в запале он назвал ее по имени. Это было… странно. — Деньги — это вторично. Лиши их работы, при этом обеспечив деньгами, — они будут счастливы?

— Не знаю, наверное, нет.

— У Блез Забини была няня в детстве, — снова смена темы, и на этот раз девушке она не понравилась. — Блез давно выросла, но няня продолжает жить в поместье Забини, хотя других детей там нет и вряд ли будут, а до детей Блез няня наверняка не дотянет.

Гермиона отметила, что детей Блез он обособляет от себя. Странно.

— Но она живет там, получает жалование. Хотя сейчас уже не знаю наверняка. Почему?

— Ей некуда идти? — предположила Гермиона.

— Точно! — он щелкнул пальцами — Вся ее жизнь вертелась вокруг Блез. Она больше нигде не сможет чувствовать себя нужной и по-настоящему живой.

Воцарилось молчание. Гермиона смотрела на этого странного человека. Кто бы мог предположить, что его интересует еще что-то, кроме собственной персоны!

— Но с эльфами ужасно обращаются, — не желала сдаваться девушка.

— Не всегда, — парировал он.

— Скажешь, ты не обижал эльфов?

— Ну, шутил в детстве.

— Безобидно?

— Не то чтобы… По-разному.

— Ты считаешь это нормальным?

— Не знаю. Этот порядок завел не я.

— Но ведь старые порядки можно разорвать! — запальчиво произнесла Гермиона.

Он посмотрел на нее со смесью восторженности и насмешки.

— Ты единственная на моей памяти, кто с таким рвением берется за безнадежное дело.

— Почему сразу безнадежное?

— Потому что прежде чем рушить, нужно предложить что-то взамен.

— Ладно. Мне надоело спорить, — капитулировала Гермиона.

Он легко кивнул, соглашаясь.

— А у тебя была няня?

— У меня? Нет, — просто ответил он.

Время летело незаметно. Гермиона смотрела на юношу напротив и удивлялась все больше. С ним было… интересно. Интересно рассуждать, интересно спорить. Он не соглашался с ней безоговорочно, лишь бы только сменить тему или вообще отвязаться. Он спорил задорно и аргументировано. Не заявлял «потому что, и все!», а виртуозно доказывал свою точку зрения. А еще Гермиона поймала себя на мысли, что ей… нравится с ним находиться. Вот так, когда рядом нет ни слизеринцев, ни гриффиндорцев, нет мыслей о разных факультетах, об обязательствах и трудностях. Его легкая усмешка, то, как он говорит, какие делает жесты… Гермиона улыбнулась. Она была из интеллигентной семьи и прекрасно знала, как вести себя за столом, что можно, а чего нельзя делать, и все же сейчас ловила себя на мысли, что она, должно быть, нелепо смотрится по сравнению с ним. Есть что-то, чему нельзя научиться, что-то, что дается от рождения. В нем это было. В небрежности жеста, которым он отпустил официантку, в мимолетном взгляде на наручные часы, в том, как он в задумчивости теребил фамильный перстень. Все в этом человеке выдавало аристократа. Девушка поймала себя на мысли, что старается сидеть прямо и следит за своими жестами. Это было ново и интересно, хотя и доставляло неудобства.