Наследники по прямой. Книга первая.

– Разрешаю. А тянуться - это успеешь, Михаил Аверьянович. Мы с тобой, после всего, что случилось, - в общем, ближе иных родственников. По прямой. Ну, счастливо оставаться.

– Веруша.

– Ох! Яшенька, - просияла Вера. - Напугал. Что? Ты ко мне? Стричься?

– Стричься, но не я, - тряхнул головой Гурьев. - Поди-ка сюда, голубка.

Он взял Веру за локоть, подвёл к проёму, чуть приподнял занавеску:

– Моряка вон того, высокого, видишь? Михаилом зовут. Постриги его, Веруша. Как голову его возьмёшь в руки - так и не выпускай. Поняла меня, голубка? Поняла?

– Яшенька, - Вера задохнулась, закусила губу, посмотрела на Гурьева чёрными, полными слёз, глазами. - Да что же ты делаешь, Яшенька?!

– Делаю, что обещал. Не тебе - себе. Что могу - то и обещаю. А что обещаю - в общем, всегда могу. Сложится, не сложится - увидим. Почему-то такое у меня чувство, что сложится. Судьба твоя, Веруша, рядом ходит. Не прозевай.

– Я поняла, Яшенька. Поняла, - улыбнулась Вера. - Не говори ничего. И я ничего не скажу.

– Вот, кивнул Гурьев. - Вот. Это правильно. Слов лишних - не надо.

Ах, Господи, где же мы все у тебя помещаемся-то, подумала Вера, держась из последних сил, чтобы не разрыдаться в голос. Где же? Кто же может в сердце столько места для всех найти?! А сам… Сколько же людей, сколько людей Богу за тебя молятся, Яшенька. И я буду. Мы, вымолим, Яшенька, вымолим…

Он вернулся к Чердынцеву, присел рядом:

– Мастер Вера с тобой заниматься станет, каплей. Она - мастер, с большой буквы мастер, ты учти это, Михаил Аверьянович. И её не обижай.

– Что?!

– То. Должок за тобой, если помнишь.

– Сдурел ты? - тихо спросил, краснея, Чердынцев. - Сдурел. Кто ж… такое… приказывает?!

– Я, - спокойно ответил Гурьев. - И не приказываю - прошу. У неё муж погиб. Знаешь, как? Я расскажу, чтоб ты знал, Михаил Аверьянович. Ей не рассказал, а тебе - расскажу. Его забрали с днепростроевцами, следователь ему говорит: сознавайся в шпионаже на польскую разведку, гад, если не сознаешься - изнасилуем твою жену, а потом - дочку. Пять лет ребёнку. И в это время - женский крик в соседнем кабинете. Он кинулся на следователя и голыми руками глотку ему разорвал. Его застрелили на месте. Вот такие у нас времена с тобой, Михаил Аверьянович. Других нет. Извини.

Чердынцев взялся рукой за горло:

– Сколько… тому?

– Полтора года. Ей - двадцать шесть, дочке - седьмой год.

– Не староват я для неё? - криво усмехнулся Чердынцев.

– Ничего. Тоже мне, дядька черномор выискался. Ты смотри, Михаил Аверьянович. Дарья скоро крылышком тебе махнёт - и улетит. А тебе дом нужен, жена нужна - ты солдат, без пяти минут адмирал, воин. И Вера ещё сына тебе родить успеет, если дураком не окажешься. Жизнь, Михаил Аверьянович, имеет такое свойство интересное - продолжаться, не смотря ни на что. И у тебя, и у неё. У нас у всех. По глазам вижу - вопрос хочешь задать: почему?! Отвечу. Потому, что мне не нужен солдат, который хочет умереть. Солдат, который рассуждает: лучше смерть, чем такая жизнь, - мне не нужен. Мне нужен солдат, который хочет жить. Не выжить любой ценой, а жить. Солдат, который понимает: жить он сможет, если и только тогда, когда победит. Хочу, чтобы мои адмиралы и генералы были молодые. Такие же молодые - ну, чуть старше - как их солдаты и лейтенанты. Чтобы знали: там, дома, у солдата и лейтенанта, так же, как и у него, адмирала и генерала, молодая жена и дети, которым нужен муж и отец. Живой, а не ордена на подушке. Чтобы душа его была с ними, чтобы знал он, ради чего, почему и зачем. Хочу, чтобы всем - и солдатам, и генералам, и верховному главнокомандующему - было, что защищать, ради чего сражаться и на что надеяться. И никаких абстракций. Всё можно потрогать руками. Понял меня, Михаил Аверьянович? Усвоил?

– Усвоил. Всех учишь?

– Наставляю. Всех, каплей. Всех.