Наследники по прямой. Книга первая.

Штольню в горе, которая вела к "объекту", успешно расширяли - необходимо было подготовить всё для съёмки, близкой по качеству к студийной. Чтобы всё было под рукой - если будет ещё, что снимать. Чердынцев уже полностью втянулся в новую работу, чему, как ни странно, очень помогали отношения с Верой, развивавшиеся не так быстро, как мечталось Гурьеву, но, без сомнения, в нужном направлении. Даша была в восторге - и от Веры, и от Катюши, и от развития отношений. Гурьев это видел - только боялся, что Даша спросит его о его собственных отношениях с молодой женщиной, а он - не сможет, да и не захочет солгать. Он не боялся, что Даша узнает - боялся, что почувствует. Интуиция у неё была - потрясающая. С такой даже ему, Гурьеву, приходилось нелегко.

Точно в срок, как и было рассчитано, в бухту Глубокую вошёл обещанный корабль - раскамуфлированный, балласт, увеличивший осадку на время пути, откачали уже в территориальных водах. Чердынцев, волнуясь, как мальчик, поднялся на борт. Приняв рапорт пожилого моряка - русского, но в американской форме, удивился, но виду не подал. Уж слишком был момент серьёзный для удивления. Гурьев тоже испытывал нечто, похожее на волнение: корабль просто поражал воображение. Одно дело - чертежи на бумаге, тактико-технические характеристики, и совсем другое - вживую. Семьдесят три тысячи тонн водоизмещения, силовые установки суммарной мощностью триста пятьдесят тысяч лошадиных сил, четыре башни по три шестнадцатидюймовых орудия, без малого три тысячи человек команды, включая техников и лётчиков, обслуживающих сорок два палубных штурмовика. Плавучая крепость, сам себе война. К Глубокой уже протянули железнодорожную ветку - базу для такой махины дирижаблями не обслужишь. Вот теперь у тебя начнётся настоящая работа, каплей, подумал Гурьев. Здесь и сейчас.

На "приёмку" явился и Октябрьский - с целой свитой. Оцепление, состоявшее в основном из людей Шугаева, комфлота "без распоряжения товарища Царёва" пустить отказалось наотрез. Гурьев, помариновав его для вящего взбалтывания административного восторга минут десять, сменил гнев на милость - велел пропустить, но одного. Красный от злости Октябрьский влетел на пирс и, натолкнувшись на страшный серебряный взгляд "товарища Царёва", резко сбавил и скорость, и тон. А потом - увидел корабль. Зрелище этого чуда инженерной, оружейной и кораблестроительной мысли проняло даже Октябрьского. С придыханием он спросил:

– А что с наименованием? Есть какие-нибудь указания из Москвы по этому вопросу?

– Есть, - кивнул Гурьев. - Корабль решено назвать "Андрей Первозванный".

– Что?! - опешил Октябрьский. - Что вы сказали?!

– А что такое?! - изумился Гурьев.

– Кха, - Октябрьский побагровел. - Это, кажется, апостол?

– Какой ещё к лешему апостол?! - вытаращился на него Гурьев. - Причём тут какая-то поповщина, товарищ Октябрьский?! Разве не слышали никогда эту фамилию?! Не может просто такого быть. Один из любимейших учеников Ленина, бесследно сгинувший в туруханских снегах, Андрей Савлович Первозванный. Несгибаемый большевик, искровец, член Троицкой боевой организации? Да что с Вами такое, товарищ Октябрьский?!

– А, - кивнул Октябрьский. - Да, конечно. Запамятовал. Действительно! Действительно. Заработался, товарищ Царёв. Сами понимаете - столько дел, буквально накануне…

Глядя на свекольную физиономию комфлота, Гурьев понимал: вот. Вот ради таких минут - стоило заваривать всю эту кашу. Ах, как же давно она заварилась. Как же, как же давно.