Машина снов (СИ)

Почему я рассказал тебе всё это? Думаю, что, наученный горьким опытом общения с нашей семьёй, ты понял, что глупо ждать от кого бы то ни было из нас внезапного проявления доброты. Конечно, ты можешь предположить, что я так разболтался исключительно потому, что ты похитил моё тело. Но не льсти себе: оно охраняется, даже когда ты этого не видишь. Ведь сейчас ты спишь, а это означает, что твоё тело прямо сейчас столь же беззащитно, как и моё, не так ли?

Тут я вынужден признаться: ты нужен мне. Я не могу справиться с твоим двойником. Он пьёт меня. Он выпивает из меня жизнь. Он вытягивает мои соки. Он, как пиявка, тащит из меня самую сердцевину моего существа. Это невыносимо, мои силы на исходе. Тебе бы никогда не удалось похитить моё тело, если бы не он.Тебе бы даже не удалось поднять его…

Спаси меня.

Когда я поместил егов этот мир, то совершил ошибку. Я побоялся, что утрачу контроль над ним. За ним тянулись призрачные силовые линии, тонкие‑тонкие, нежные, как побеги анемоны, полые, полупрозрачные, похожие на нити спермы, внутри которых сновали мелкие, точечные разряды, словно вспыхивали и гасли светлячки. Я тащил его сквозь толщу чужих миров, постепенно обрывая эти перламутровые нити энергий и ветров, глядя, как внутри его существа пламенеют и гаснут сполохи тёмного огня. И когда он наконец возник здесь, в этой Вселенной, я зачем‑то удержал в себе последнюю нить. С одной стороны, я побоялся, что, когда нить оборвётся, он может не выжить, и все старания пропадут втуне, с другой, мне показалось, что я смогу воспользоваться этой почти невидимой линией как поводком, чем‑то, что позволит держать его в узде. Увы. Малодушие сыграло со мной дурную шутку. Наутро после той ночи, когда я ошарашил его видением похотливой девицы Чэнь… Это происшествие истощило его, он начал искать способ пополнить свои силы и… Линия вросла в меня, размножившись, разветвившись и разбежавшись по закоулкам моего разума, и Тёмный человек впился в меня.

Копируя тебя, следуя за тобой, пытаясь слиться с тобой, он черпал силы во мне. Проклятый паразит. Убей его. Ты должен. Ты должен сделать это. И тогда я помогу тебе сделать всё что угодно. Возвести на престол кого хочешь, свергнуть кого нужно, продлить жизнь отцу или окончательно отнять её… Убей его. И клянусь встать на твою сторону.

Ты должен сделать это. Ведь мы больше чем братья. Мы – части одного целого. Ты…

Марко сел. Лоб мучительно чесался. Голова раскалывалась. Каменьотлип от вспотевшей кожи и упал в подставленные Марком ладони. Взмокшая тряпица лежала поперёк них как повязка. Косые лучи светло‑зелёными копьями протыкали полосатый сумрак бамбуковой рощи. Всё ещё утро. Раннее утро. Сколько времени я спал, спросил он себя. Или я не спал? Какая разница. Жёлтое тело Чиншина по‑прежнему лежало безмолвно. И большой рыжий муравей по‑ прежнему ощупывал усиками кончик его заострившегося носа. Муравья Марко запомнил очень хорошо: последнее, что он собирался сделать, перед тем как провалиться в океан видений, – смахнуть наглеца. Значит, видение промелькнуло мгновенно. Что‑то разбудило меня. Что? Или кто? Раздался шорох. Что‑то еле слышно хрустнуло. Кто‑то крался рядом. Марко потянул из рукава стилет. Из высокого орляка поднялся человек. Марко тут же узнал его. Тяжёлое дыхание. Тёмная кожа.

– Ты Лян Простак? – спросил он.

Человек, сильно хромая, приблизился. Косой луч упал на тёмное лицо. Изуродованное, полусожжённое, изорванное. Единственный глаз горел жёлтым. Как у крупной кошки. Марко вскочил. Стилет блеснул яростью. Человек просительно протянул. Руку. Два пальца. Шевелились. Как клешня краба.

– Нравится? – прохрипел он, еле выговаривая. Язык разрезан пополам. Шевелится. Так же. Как клешня.

– Почему это должно мне нравиться?

– Убей его немедля, – сказал Лян. Показав двупалой лапой на тело. И внезапно упал.

– Лян?

– М‑м‑м, – промычал Лян. Единственный глаз источал муку.

– Я думал, ты будешь охранять тело.

– Стреляй, – промычал Лян, свиваясь в судороге.

Марко рванул на себя лук, перекатился за камушек и навскидку послал стрелу туда, куда показывала искалеченная рука вора, в листве что‑то всхлипнуло, Марко послал вторую стрелу и посмотрел на Ляна, тот вытянул руку чуть левее, Марко выстрелил, услышал характерный удар стрелы о живую плоть, что‑то упало в кустах, последний, нечётко промямлил Лян, махнув рукой куда‑то вверх, Марко развернулся, с камня прямо на него падал человек, по виду из тех, что охраняли усадьбу Чиншина, Марко упал навзничь и всадил стрелу ему прямо в промежность, откатился в сторону, добил упавшего стилетом, встал, вытер пот с лица, руки сильно тряслись.

– Есть ещё. Далеко. Придут через пару часов. Прочёсывают лес. Тебя ищут. Его ищут, – всё так же нечётко пробормотал Лян своим разрезанным надвое языком и снова упал, корчась от боли. – Он наказывает меня, – прохрипел он, указывая клешнёй на тело. – Я его раб. Убей его, пока можешь. Потом сам рабом станешь. Посмотри на меня. Не боишься? Сам так же. Будешь. Скоро.

Марко быстро добежал до кустов. Отодвинул ветви. В гуще листвы лежал человек. Охранник. Кираса воронёная. Как у тех, с усадьбы. На лбу что‑то темнеет. Древний иероглиф. Татуировка. Странно, что не сразу заметил. Марко вернулся к телу Чиншина. Перевернул второго охранника. Тот же знак. Как у Чиншина. Метнулся к телу. Отодвинул руки. Разрезал одежду. Так и есть. Поверх места, называемого «хвост голубки», бумажный обрывок. На нём иероглиф.

– Тебе трудно? Говорить? Трудно? Мысли кусочками, да? – прохрипел Лян Простак. О чём он. О. Чём. Он. Го. Во. Рит.

– Ответь! – снова Лян. – Ответь. Особенно трудно. Если. Ну?

– Да, – ответил Марко. Господи. Не могу губ. Разнять.

– Убей, – шепнул Лян. Показывая. На тело. Чиншина.

– А ты? – спросил Марко.

– Не. Не могу. Прибли. Зиться к. Нему.

Только теперь Марко увидел. Что Лян хрипит и корчится от боли. Когда пытается подойти к телу. Поближе.

Преодолевая.

– Помогай. Не могу прикоснуть, – просипел Лян. В нескольких локтях. До тела.

Мысли кусочками.

Марко схватил Ляна. Оттащил его за ноги. Подальше в чащу. Уффф. Сразу стало легче дышать, воздух показался каким‑то особенно свежим, сладким, словно выходишь поутру на морской берег и порыв бриза распирает лёгкие как парус. Лян Простак, мокрый от слёз и пота, дрожал, приходя в себя, но его всё ещё пробивали мелкие судороги, очевидно, болезненные. Он морщился, ругался и вскрикивал, разговаривая сам с собой на каком‑то юго‑восточном диалекте, ещё более непонятном из‑за искалеченного языка вора. Марко смотрел на его изуродованное лицо и мрачнел: Темур на славу отыгрался на бывшем слуге. Безухий и безносый, Лян казался скорее демоном, чем человеком, и только искусные воровские татуировки, сделанные минеральной краской, смешанной с чернилами каракатицы, выдавали в нём принадлежность к человеческому роду, причём к не самой лучшей его части.

– Я для него кукла. Но я негодная кукла, – проговорил Лян, отдышавшись. – Не знаю, успел ли он тебе что‑то сказать, но… Ты должен знать одно: Чиншин – великий маг. И пусть ты – Убийца с Луны, но… Он всегда говорит тебе то, что хочешь услышать больше всего на свете. Он всегда даёт тебе то, что ты хочешь больше всего. Хочешь золота? Он скажет тебе, где оно лежит и как его взять так, чтобы никто и никогда не заподозрил ничего. Хочешь знать мысли своих врагов? Он тебе их расскажет. Хочешь женщину? Он толкнёт её в твои объятия и научит тебя распознавать её тайные желания, которые можешь прочесть и удовлетворить только ты один. Он будет управлять тобой как кукольник. И потом возьмёт тебя в плен навсегда. Думаешь, это ты его нашёл? Точнее… Ты сумелнайти его, и, значит, с его точки зрения, ты достоинстать его новым рабом, его новым телом.

Внезапно Ляна скрутил сильный приступ, белок уцелевшего глаза закатился, вор захрипел и упал на четвереньки, сблёвывая пену. Марко внимательно смотрел на него, ничего не предпринимая. Только песок волновался вокруг его сапог. Лян с трудом перевернулся на спину, обхватил себя руками и заорал куда‑то вверх, туда, где стрелами сходились верхушки бамбуковых деревьев: