Камаэль (СИ)

– Аэлирн, послушай, – несколько даже вкрадчиво начал я, беря из буфета деревянную кружку и наливая себе молока, которое вдруг стало таким неимоверно интересным, что взгляд оторвать невозможно, – Морнемир говорил, что ты уже прежде… ну… воскресал. Это правда?

– А я смел надеяться, что ты не задашь этот вопрос, – мрачно и тихо выдохнул мужчина, передёрнув крыльями. – Да, было такое.

– А в чьём теле ты был? – столь же едва слышно поинтересовался я и вернулся на своё место, собираясь за приятной светской беседой закончить свой ужин.

– Тебе не стоит это знать.

– Аэлирн, я уже столько знаю о тебе, что неприлично скрывать такое.

Мужчина промычал что-то невнятное, а затем вышел из-за стола и бесшумной, почти что хищной походкой направился к камину. Его плащ и крылья приятно, почти убаюкивающе шелестели, но я держался и то и дело поглядывал на него. Во взгляде Аэлирна мелькали неопределённые тени, вспыхивали искры, но тут же гасли и замирали на дне сапфировых глаз. Медленно, точно это было чем-то трудным и невыполнимым, он скрестил руки на груди, прикрыл глаза. Есть отчего-то расхотелось. Что же ты медлишь, крылатый? Чем можешь меня удивить и поразить настолько, что тебе страшно об этом говорить?

– Я открыл глаза в лесу, – шелестящий голос Павшего окутал моё сознание, проникнув в него из самых глубин, даже мне неизвестных, неподвластных, но так легко покорившихся ему. Его слова складывались буквами, которые после расплывались, приобретали цвет и форму, окружали со всех сторон, а после складывались в ясную картину.

Там было сыро и темно. Отовсюду доносился вой оборотней и рёв ликантропов, вспыхивали заклятья эльфийских магов, а над верхушками вековых деревьев лаш-шиар сияла кровавая луна. Комья земли то и дело взмывали в воздух, а затем грузно опадали обратно, погребая под собой тела поражённых эльфов. Одна из этих сырых рыхлых куч пошевелилась, показались белые, холёные руки, которые затем напряжённо впились в огромный, выпирающий из земли корень, вытаскивая тело на воздух. Аэлирн медленно, шатаясь поднялся, прижимая ладонь к боку. На белоснежном плаще расплывалось алое пятно. Лицо эльфа исказило от жуткой боли, мужчина закашлялся и присел у основания дерева, тяжко дыша. Грохот и вопли кругом вызывали на моей коже тысячи и тысячи мурашек, было жутко, хотелось спрятаться под крылья Павшего, которых у него отчего-то не было. Он издал хриплый, сдавленный крик, и на него явилось несколько эльфов. Один из них принялся отбиваться от подоспевшего на запах крови вампира, а остальные, окружив Аэлирна и скрыв его от меня, явно принялись за целительство. Голова кровопийцы покатилась по земле и закатилась в одну из ям, тело рухнуло неподалёку.

– Жива? – обеспокоенно поинтересовался защитник, нависая над магами-лекарями, на что те ответили кивками.

«Жива? – рассеянно подумал я, топчась на месте и боясь куда-либо сдвинуться. – Жива?» Маги отпрянули, а Аэлирн с очередным гортанным стоном поднялся с земли, чуть нервно потряхивая головой, словно пытался очнуться от долгого сна. Рявкнул что-то, подхватил с земли изогнутые кинжалы и кинулся вглубь вековых деревьев, перескакивая через коряги, но стоило мне про себя возмутиться, (вяло, надо сказать) что этаким макаром я его не догоню, как он сам будто начал меня к себе притягивать, точно огромный магнит маленькую иголку. И противостоять этому притяжению я не мог. И не хотел. Вампиры и ликантропы шарахались от него в ужасе, а вот дроу не упускали шанса резануть разок-другой по нему своими острыми отравленными кинжалами. Словно глаза у него были и на затылке, Павший крутился волчком, парируя атаки, но такое непонимание отражалось на его лице в некоторые мгновения, словно он не понимал, что здесь вообще делает. Возможно, именно так всё и было. Но то не мешало Аэлирну с праведным гневом и яростью прокладывать себе путь через сотни и сотни Темных, оттесняя их без чужой помощи, хоть позади и слышались невнятные оклики – он оказался в кольце врагов и остался без прикрытия. Засвистела над ухом стрела, другая, следом массивный арбалетный болт. Раз рана на теле, два, выстрел в бедро, и лес содрогается от надрывного крика боли, а следом наступает тьма. В ней тоже холодно и сыро, страшно. Пусто. Будто в вакуум погрузили весь мир и всех существ.

– Эй, ты как? Жива? – поблизости брезжит едва уловимый огонек свечи и вместе с тем надежды – удержаться за грань и не свалиться в пропасть окончательно. Душу грызло отчаяние, каких прежде я не испытывал и не знал даже близко.

– Где я? – доносится до моего сознания дрожащий и слабый голос Аэлирна. – Что со мной?

Слова прервались тяжелым, хриплым кашлем, подернутым пеленой боли – горячей, сжигающей и пропитывающей изнутри. Словно касание дождя – ладонь на лбу. Мозолистая, холодная. В волосы зарываются пальцы, цепляют их кольцами, а одно так нестерпимо обжигает, что хоть дерись. Спутанные извинения, и облегчение, рука помощи и поддержки исчезает, перестает отгонять жар, но вместо того на лицо опускается прохладная тряпица, пахнущая чем-то сладким и терпким, точно выстиранная в старом вине. Несколько капель скользят к самым губам, скатываются в пересохший рот. В самом деле – вино.

– Ты так сражалась, едва правый фланг в одиночку не разорвала. В чем дело? Опять раны болят? – голос низкий, глубокий, точно жидкий бархат, ласкает слух и доставляет нестерпимое удовольствие своим незримым обаянием.

– Как я здесь оказалась? Помню, что дроу меня исполосовала и свалила в яму, а теперь… совершенно другая боль. Кто вы?

– Тише, не части, валькирия, – почти смеется мужчина. – Не знаю уж, что там с тобой сделала эльфийка, но ты прорвала кольцо, которое мы сжали вокруг Аяра, изничтожила добрую сотню самых крепких воинов, и не останавливалась до тех пор, как тебя истыкали стрелами. Сейчас… ты в Лар-Карвен.

– Что? В замке Темных?!

– Да, по ту сторону реки Нира.

– А ну отпусти меня, мерзавец, я тебе сейчас яйца оторву! А-ау!..

Тяжелое, сиплое дыхание и болезненные стоны – наверняка открылись раны, а мужчина вновь принимается отирать лицо холодной тряпицей, смоченной старинным вином. Тьма все не отступает, теснее стискивает сознание и горло, хрипами дерет слух и пустотой унимает жар от боли.

Аэлирн ступает по лестнице неуверенно и почти что робко – оглядывается по сторонам, то и дело замирает в отсветах пламени множества свечей. Свет не достает до потолка, не видно конца винтовой лестницы – она все стремится и стремится ввысь, не зная границ и неба. И Павший шел по ней, почти не дыша и вытягиваясь в напряженную струнку. Наконец, бесконечный подъем закончился, и мужчина замер у высоких дверей, так и искрящейся в неверном пламени – пропитана серебром, от нее несет кровью и огнем, но хуже всего этот тяжкий, едкий запах почти что жидкого железа, испарившегося и пропитавшего собой весь воздух. Судорожно захрипев, Аэлирн прижал к лицу широкий рукав собственного плаща, вторым неуверенно и быстро толкнул двери, скрылся в темном помещении. Глаза его лихорадочно блестели, отражая ярость и страх, абсолютное безумие и непонимание происходящего. Медленно закружились посреди помещения, поднимаясь к потолку, мелкие пульсары, освещая его и отгоняя неестественный мрак. Точно ожившие чудища из теней выдвигались книжный шкафы, стеллажи, заполненные книгами и свернутыми пергаментами-свитками. Пальцы Павшего, дрожа будто от лихорадки, заскользили по корешкам книг, печатям свитков, взгляд его зашуршал по полкам, выискивая что-то. Наконец, мужчина потрясенно замер, только кончиками пальцев касаясь гравировки на ребре полки.

– 387 год шестой династии Мерт? – тихо прошептал он одними губами и покачнулся, но тут же с пугающей ясностью разума впился взглядом в талмуды. – Так вот, что.

Схватив несколько темно-алых томов, мужчина сложил их на одноногом круглом столике и легким движением холеных пальцев притянул к себе кресло с высокой спинкой. Зашелестели ветхие страницы, Павший принялся нашептывать и бубнить себе под нос слова на языке дроу – диалекте светлоэльфийского языка, более грубом и зычном, совершенно не ласкающим слух. Морщинка прочертила тонкую полоску на высоком лбу, посверкивающим капельками испарины. Дышать ему было трудно, а на плаще вновь начали проступать алые отпечатки-отражения полученных в бою ран. Мерно тикали напольные часы, с ними переплетался шепот Аэлирна, шорох страниц, далекий отзвук капающей воды, приглушенные, почти призрачные крики боли и мольбы о помощи. Равномерные, едва не автоматические, они лишь усугубляли и так давящую на психику тишину, точно китайская пытка. Приложив ладонь к губам, Аэлирн глухо закашлял, закрыл глаза, слезящиеся от испарений серебра, от пыли, что слетала в его сторону со страниц книги. Но безумец упорствовал. Крик стал громче, мужчина дернулся и поднял голову, повел ладонью, и двери библиотеки и архива в одном с мерзким скрипом захлопнулись. Если бы не глубокая ночь, смотрящая в окна замка черными глазами, здесь бы уже была дюжина Темных, готовых защищать свои тайны до последнего вздоха. Даже если они ничего о них не знали. Еще сто двадцать долгих щелчков секундной стрелки, восемьдесят разбившихся капель воды и столько же криков, и Аэлирн вновь уткнулся взглядом в витиеватые строки, провожая их пальцами, взглядом и едва слышным шепотом, шевелением бледных губ. С каждым щелчком, каждой каплей, мольбой о прощении, перелистнутой страницей, приближался рассвет, а Павший слабел и то и дело потряхивал головой, отгоняя что-то прочь. Возможно, кого-то, кто пытался ему сопротивляться, загнать обратно вглубь сознания и тела, чтобы перестал делать свои «темные делишки». Одна книга отлетела прочь, Аэлирн принялся за другую, то и дело тяжко кашляя, хмурясь. Несколько раз он явно был на грани того, что бы вывернуться наизнанку. Первые лучи солнца пробрались в пыльные окна, поцеловали пол, стеллажи и только тогда, когда коснулись босых ступней Аэлирна, он дрогнул, встрепенулся, отложил книгу и, неловко ступая, направился прочь из башни, глухо кашляя в рукав плаща.