Камаэль (СИ)

– Прошу тебя, уходи! Оставь мою семью в покое, – с надрывом, устало и, кажется, чуточку испуганно говорит мужчина, возникая в дверном проёме уже где-то на втором этаже особняка. – Они тебе ничего не сделали.

– Верно, – почти нежно улыбается Павший, касаясь бледной ладонью впалой щеки некогда любимого создания, проходясь по ней ногтями и оставляя розоватые полоски, – не сделали. Они мне не нужны. Но ты, ты, Дерек, не выживешь сегодня.

– Я убил тебя уже один раз. И убью во второй, – вспыхивает от злости мужчина и отпихивает от себя холёную руку. – А если понадобится – в третий.

Надрывный смех Аэлирна точно кнутом ударил по мужчине, по мне самому, пронзив тоской и полным отчаянием, сияющим от гнева и ужаса. Эхо подхватило клёкот и разнесло по дому, притихшему и замеревшему, заглянув в самые отдалённые и недоступные его уголки. Грохнула внизу входная дверь, и покой, шаткий, валкий, покачнулся под топотом десятков ног, под злобными криками, похожими на разъярённый лай гончих собак, которые взял след дикого зверя. Но этот зверь, это чудовище из глубин тьмы, не торопилось убегать и прятаться в нору, пещеру, гнездо – оставалось на месте, величественное и спокойное, хранящее на лице насмешливо-прекрасную улыбку, одним своим изгибом уничижающую всех вокруг, сравнивающую с землёй и ниже. Нельзя было напугать Павшего бранными криками и руганью, топаньем и целой армией. Точно божество он сиял праведным гневом, спокойным и мягким, но готовым в любое мгновение сорваться с цепи и обрушить свой огонь на весь мир, сжечь его до тла и дальше, до полного исчезновения, чтобы затем, из плодородной земли, вырастить новый мир, свой. Именно поэтому, когда Тёмные и Светлые, собравшись с последними силами, истощёнными войной и, видимо, сглаживаниями последствий визитов Павшего, ввалились на второй этаж и кинулись на бывшего эльфа, мне показалось, что сама материя содрогнулась от яростного, протяжного и прекрасного крика. Пламя охватило его, обступило со всех сторон, жадно и легко пожирая стрелы и магические вспышки. И мне казалось, будто я вижу в раскалённом добела огне не больше не меньше – феникса, который вот-вот раскроет свои крылья, возродится окончательно и уже ничто не сможет навредить чудесному созданию. Движения его рук, плавные, текучие, притягивали взгляд, завораживали, околдовывали, как и его голос, подёрнувшийся пеленой ярости и, кажется, досады. Именно досаду я разглядел в сапфировых глазах, когда пламя охватывало коридоры и лестницу, спешно удирающую «подмогу», Дерека.

– Я расстроен, мой дорогой, – почти нежно прошептал Аэлирн, поворачиваясь к возлюбленному, что корчился на полу в объятиях пламени, которое плясало в его крови, не трогая тело. – Ты стал столь слаб и беззащитен, что мне даже совестно. Любовь женщин размягчает, расслабляет. Посмотри, что она сделала с тобой, некогда сильным и прекрасным воином – ты стал похож на старика из людских миров. Ещё чуть-чуть и рассыпешься прахом, моя любовь. Твоя дочь красива и сильна, пусть ещё и не доросла до первого совершеннолетия, но уже крутит тобой, как хочет. Что с тобой, Дерек? Я запомнил тебя в последние мгновения истинным эльфийским рыцарем, а ты весьма жалок. Жаль, что ты меня так и не послушал.

– Аэлирн, перестань, – голос, едва не заставивший меня зарычать и броситься в атаку, раздался неожиданно. Ни я, ни Павший не заметили, как его обладатель оказался так близко к нам, почти что вплотную. – Оставь в покое Дерека.

– Тебя я вовсе не хочу слушать, мужчина, желающий воспользоваться любовью к женщине, чтобы получить силу и власть! – рявкнул, разворачиваясь, бывший эльф. Вампирская суть, кровавые отблески в глазах, проступали лишь более явно, заостряя черты его благородного лица. – Подойди сюда. Немедленно.

И Кристофер подошёл. Он был таким же, каким его впервые увидел я – похожий на короля, сошедшего с картин, с презрением и насмешкой, затаившимися в тёмных глазах. Но только в этот раз он не напоминал богача с сигарой в руках; он был воителем, не собирающимся терпеть поражение или что-то ещё, готовым в любое мгновение нанести смертельный удар. Но за собственным величием он не разглядел истинной сущности Аэлирна, его глубинной злости, раскалённой до бела ярости, наполненной жаждой убийства и мести. Возможно, не будь мой отец хорошим воином, он бы обязательно погиб в этом столкновении, не выдержал напора Павшего. Возможно, не отрезви его резкий удар, рассёкший его грудь, он бы так и не выбрался из пучины неумолимо настигающего его пламени.

И всё же Кристофер учуял опасность, едва ли не нутром. После первого удара Аэлирн не смог нанести ему более ни одного. И пусть утекающая кровь быстро лишала Тёмного сил, он уклонялся от атак ослепленного яростью Павшего с неописуемой грацией. Оно и понятно – от злости Аэлирн действовал неуклюже и предсказуемо, точно медведь, ослабевший за долгие месяцы спячки. Победа, к величайшему сожалению, осталась за моим отцом. Павший, вместе со своим хрупким драгоценным сосудом, оказались пленены.

Я не мог толком понять – тьма это разума моего хранителя, его хозяина или холодного, сырого подземелья, в котором они оказались, но понимал, что и сам начинаю медленно замерзать. Пытки не отличались разнообразием – всё это я уже испробовал на собственной шкуре. И двимеритовые оковы, и лицо любимого человека, истязающего плетью и калёным железом, и жестокие слова, пробирающиеся в самые глубины души, сокрытые даже от её обладателя. Мне было больно это видеть, однако мой Аэлирн почти потерпел поражение, хоть и принимал его с холодной несломимой гордостью в слезящихся от боли глазах. Даже распростёртый на широком камне, с пробитыми серебряными кинжалами ладонями, он держал голову высоко поднятой. Кем бы ни была женщина, приютившая его в своём теле, он её трепетно берёг, принимая всю боль на себя, не позволяя услышать тех слов, что произносил её возлюбленный.

Отец не видел никаких границ своей жестокости, считал, видимо, что подобными пытками заставит Павшего сбежать. Тьма клубилась вокруг липкими, густыми комками; вдоль стен пещеры, точно её части, истуканами стояли Светлые и Тёмные – вперемешку. Молчали. Не вступались. Не останавливали. С жестокостью и ненавистью глядели на почти безвольное тело, мелко вздрагивающее от ударов и слов.

– Заканчивай с этим, Кристофер, – раздался тихий голос.

Ослеплённый своим бешенством, упивающийся властью над Павшим, наследный принц Тёмных даже забыл о лицемерии перед теми, кому говорил о своей безграничной любви к женщине, о том, что брак положит конец бесконечным распрям между расами, о том, что теперь настал конец кровопролитиям. Рявкнул что-то, выхватил из рук притихших эльфов аспидно-чёрную, тонкую саблю, мрачно поблескивающую изогнутой рукоятью. Затихли тени, дыхание, а сумасшедший блеск в глазах Кристофера стал лишь ярче, заметней, но никто не кинулся останавливать его руку. Острое лезвие слилось с тенями, будто по маслу скользнуло по бледной, тугой коже на шее. Аэлирн не всхлипнул, не закричал, не захрипел – до последнего мгновения глядел в лицо палача, пусть кровь его и пошла ртом, потекла по тонкой шее. Взгляд сапфировых глаз мутнел, заволакивался тоской и холодным желанием, намерением – вернуться и закончить эту партию честно, как полагается.

Он будто покорно уронил голову, вздрогнул, издал тихий, прощальный хрип и замер, обмякнув. Точно неуловимый дым он соскользнул с безвольного, холоднеющего тела, исчез, не дал поймать себя в магические сети, насмешливо огладив лёгким сквозняком взмокшие лица присутствующих. Тяжкий запах крови и пропитавшегося ею двимерита давил на горло, на разум, не давая даже моргнуть – все взгляды были прикованы к хрупкому женскому телу, поломанной куклой лежащему на камне. Кристофер первым пришёл в себя, вырвал кинжалы из ладоней жертвы, откинул прочь и замер над ней, едва дыша. Дрожащей рукой он толкнул её в плечо. Женщина скользнула по камню, упала на пол, повернулась на спину. Тёмные её волосы, залитые кровью, разметались по холодному камню. Мягкие, такие милые черты лица стали ярче, мертвенная бледность рождала в груди острую боль.