Камаэль (СИ)

- Ну всё, сучонок, допрыгался, - прошипел мужчина, срывая с себя подранную рубашку и буквально разрывая одежду на замершем от страха на полу Элерионе. - Ты получишь у меня.

Элерион молчал, понимая, что заслуживает наказание, что не должен был нападать на хозяина, что должен был всё стерпеть. Но Габриэль!..

- Не смей больше думать о своём ублюдском брате, понял?! - Рыкнул Джинджер, словно прочитав, о чём думал обращённый эльф. Влепив юноше смачную оплеуху, он затащил его на кровать и уложил лицом вниз. Стоя на коленях на полу и утыкаясь лицом в мягкую перину, Элерион мелко дрожал, ожидая всего и самого худшего. Скрипнул шкаф и раздался довольный смешок Джинджера. - Ты у меня запоёшь по другому. Думать забудешь об этом выродке.

Раздался стремительный свист, и боль обожгла спину эльфа, заставив его закричать и выгнуться в спине. Слёзы обжигающим серебром покатились по щекам, а дыхание перехватило - Джинджер редко брался за плеть. А значит, он был в полнейшем бешенстве. Снова свист и обжигающая боль, от которой туманится взгляд. Всхлипнув и поджав губы, обращённый сжал в пальцах покрывало, чувствуя, как первые струйки крови текут по спине. Судорожные вдохи и выдохи - лишь бы забыть про боль, лишь бы забыть о том, кто наносит эти жестокие удары. Лишь бы он успокоился как можно скорее. Но Элерион чувствовал запах ужаса, непонимания, а потому ему становилось ещё хуже - неужели что-то могло настолько напугать Джинджера?

- Хорошо тебе, сучонок?! - Рявкнул мужчина, вновь огрев юношу плетью и заставив его закричать в голос, срываясь на скулёж. - Забыл про руку хозяина, тварь?! Забыл, кто тебя спас?! Забыл, кто тебе дал возможность жить, шавка?!

Элерион не отвечал. Знал, что бесполезно. Знал, что сделает этим только хуже, а поэтому покорно подставлял спину под беспощадные удары мужчины, позволяя ему выпустить свою злость и ужас. Так будет лучше. Плеть отлетела в сторону, и Джинджер рванулся к своему эльфу, срывая с него брюки с бельём, затем с себя.

- Поднимайся, блядь, - рыкнул вампир, и обращённый послушно поднялся на кровать и встал на колени, чтобы не запачкать кровью постель мужчины, но зная, что всё равно запачкает и получит ещё больше боли.

Раздвинув ягодицы Элериона, Джинджер ворвался в него без всякой смазки, заставляя юношу заорать и выгнуться всем телом, вцепившись до хруста пальцев в покрывало. Тело юноши дрожало, а из груди рвались всхлипы и стоны - он привык к боли, привык к грубости и жестокости, но не к ненависти, с которой тот постоянно смотрел на него и уничтожал день за днём, раз за разом. Тёмные круги перед глазами вспыхивали алым, прожигая глаза. Комната наполнилась запахом крови и сирени - в камине явно были благовония, запах жёг губы и глаза, горло. Элерион терпеть не мог этот запах за его пленительность и яркость, за его удушающую сладость, за его прелестную нежность, за его сходство с ним прежним. Смачные, болезненные шлепки по ягодицам выбивали из ритма, доставляли боль и жгли кожу, ногти впивались в нежную кожу, оставляя кровоточащие царапины.

- Ты забудешь обо всем, сволочь, забудешь обо всём и будешь преданным служкой, будешь бездумной куклой, ублюдок, - шипел Джинджер, вновь и вновь врываясь в податливое тело эльфа и впиваясь пальцами в его волосы, с ухмылкой глядя на его боль, на его дрожащее тело, хранящее на себе следы от прошлых побоев. Но оно не теряло соблазнительности, словно сама Венера заглаживала его шрамы, исцеляла раны, заглаживала наросты на костях и возвращала ему прежнюю прелесть и соблазнительность, что ещё больше бесило вампира. Он двигал бёдрами, как поршнями, впиваясь в бёдра юноши одной рукой, а второй в его золотые кудри, заставляя запрокинуть назад голову. Стоны и крики всё больше возбуждали его, заставляя порыкивать от удовольствия и удовлетворения - Элерион вновь стал краток и послушен, двигался ему навстречу, постанывая и соблазняя всем своим видом. Хотя, видит Куарт, эльф совершенно не старался соблазнить мужчину.

Он прогибался в спине, не обращая внимания на боль и на страх, на унижение - сейчас существовали только прикосновения мужчины, его голос, надломившийся от удовольствия и злости, его грубые руки, способные помимо боли дарить безумное удовольствие, забирая разум и душу, сжимая сердце шёлковыми нитями. Его губы, касающиеся шеи, зубы, царапающие кожу и едва не разрывающие её, туго натянутую, на шее. Дыхание Джинджера обжигало кожу головы, он зарывался носом в золотые кудри эльфа и не мог не наслаждаться им, не терзать его столь влекущее тело. Если бы кто-то вдруг забрал его Элериона, он бы нашёл их. Нашёл и уничтожил вора, посмевшего украсть его проклятое сокровище. Такое ненавистное и безумно желанное.

Зарычав от мыслей, Джинджер прокусил кожу на шее юноши, заставляя его вновь закричать, принимаясь мелкими глотками пить его пряную кровь, отданную на пике блаженства и боли. Оторвавшись от шеи, перестав глотать кровь, мужчина языком закрыл ранку и, довольно рыкнув, принялся мощными движениями врываться в тело обращённого, буквально вздёргивая его на своей плоти, сжимая упругие ягодицы и разводя их в стороны, смотря на то, как тугая, раскрасневшаяся кожа обхватывает его плоть горячим кольцом, напрягается и расслабляется, влажная от возбуждения и удовольствия, от его собственной смазки. Он смотрел на стройные бёдра юноши, хранящие следы его пальцев, на его тонкие руки, сжимающие покрывало, на его волосы, разметавшиеся по кровавым плечам, по кровати, и едва дышал. Это существо обязано быть его до конца своих дней. И он будет его послушной куклой, его мальчиком для развлечений и козлом отпущения. Ненависть в груди вампира становилась всё более чёрной, всепоглощающей и не оставляющей места светлым чувствам. Хриплое дыхание вырывалось из его груди с трудом, хотя он и не переставал неутомимо двигаться в заднице эльфа, которую тот так услужливо ему подставлял. Элерион кричал в голос и позволял себе выкрикивать имя возлюбленного тирана, роняя одну за другой слёзы и терпя всё это только для этих моментов болезненной близости и жаркой страсти.

Его руки калёным железом проходились по телу юноши, по его волосам, животу, плоти, но надолго не задерживались на одном месте. Властные движения, сбивчивая речь, оскорбления, пошлые гадости, похотливое рычание - всё это ему безумно шло и не опускало в глазах Элериона. Обращённый не мог понять, почему именно он, почему именно именно они, но знал, что так надо, что это всё когда-то закончится. Но не чем-то плохим. Эта уверенность вспыхивала в нём и затухала, сознание скользило на грани между тьмой и светом, тело было на вершине удовольствия. Глаза закрывались, но он не мог позволить себе потерять сознание сейчас, иначе Джинджер будет ещё более зол, чем раньше, если такое вообще возможно.

Кровь запеклась на спине Элериона, и Джинджеру это совершенно не нравилось. Ткнув лицом в перину юношу, вампир принялся кусать тонкую корочку, слизывая выступающую кровь и заставляя обращённого кричать всё громче - от боли и удовольствия, от страха и невероятно счастья, которое, казалось бы, было не способно появиться у него после стольких мгновений боли и ужаса. Сейчас всё внимание мужчины было приковано к нему, все его чувства предназначены ему, а потому Элерион сходил с ума от непонятной радости, про себя то и дело повторяя: “Мой”. Может он и был прав.

Яркие лучи солнца пробирались под веки и заставляли морщиться и жмуриться, стараясь скрыться от подлого светила, которое целовало щёки и щекотало нос. Было подозрительно холодно и тихо. Тело окаменело, но вместе с тем болело несказанно, как будто бы тысячи раскалённых игл вводили в моё тело. С трудом заставив себя приоткрыть глаза и сесть, я увидел, что костёр давно потух, а наши вещи уже стоят собранными возле пепелища. Зуб на зуб не попадал, а спина ныла, как после долгой тренировки. Копчика я не чувствовал от того, как сильно он онемел. Дышать носом становилось всё труднее, как и глотать. Виктора рядом не было, и я поднял взгляд. Брат сидел возле могилы Габриэля, низко склонив голову. Плечи его едва заметно вздрагивали, а он старался скрыть слёзы, но не мог этого сделать. Тихо вздохнув и взяв плащ брата, я, перебарывая ломоту в теле, поднялся к нему и закутал в плащ: