Камаэль (СИ)

Содрогаясь от боли и удовольствия, удовлетворения, я чувствовал, что вот-вот кончу и просто свалюсь на пол, не думая о том, что могу что-то сломать брату, что тем самым оставлю его совершенно неудовлетворённым. Моя собственная плоть болезненно ныла от возбуждения и стремительно приближающейся развязки, пульсировала и буквально липла к животу. Ноги подкашивались, а горло сжимали спазмы - острые вспышки боли вырывали из груди всхлипы. А Виктор всё не останавливался, то ли компенсируя долгий недотрах и отсутствие внимания, то ли пытаясь мне что-то доказать. Мысли метались в голове перепуганными птицами, а я не мог поймать даже одну самую медленную и больную мысль, чувствуя, что мир уходит из-под ног.

Удовольствие было настолько острым, что мне на миг показалось, что я не кончил, а буквально обмочился. Однако, напряжение, исчезнувшее в паху, говорило том, что я лишь кончил. Кончил, не притрагиваясь к себе. Перед глазами поплыли тёмные круги, и я стал медленно оседать на пол, не обращая внимания на возмущенный рык Виктора. Стиснув меня в объятиях, вампир медленно выскользнул из меня и вынес из ванной. Решительным шагом он направился к кровати, попутно бормоча под нос одно из простейших заклинаний разбавленного горячего воздуха, сушащего волосы. Уронив меня на кровать и закинув мои ноги себе на плечи, мужчина склонился надо мной, смотря в мои глаза. Его антрацитово-черная радужка могла бы испугать кого угодно, но только не меня.

- Я тебя не отпущу, Льюис. Слышишь?

Звуки доносились до меня как сквозь толщу воды, равно как и их значение, но я автоматически кивнул. Брат навалился на меня всем своим сильным телом, вновь врываясь в меня, буквально складывая пополам. Судорожно хватаю ртом воздух - он проникал в меня так глубоко, что мне оставалось только учиться дышать заново через многочисленные горловые спазмы - слёзы вновь покатились по щекам от удушающей боли и неловкого положения. Поддев руки мне под плечи, он буквально вжимал меня в себя, не давая толком пошевелиться. К собственному ужасу мне это даже нравилось. Безумно нравилось. Я звал его по имени, умолял не останавливаться и смущённо стонал в ответ на пошлые гадости, которыми он осыпал меня с ног до головы. Его мощное тело не ломало меня, наоборот - было ко мне бережно. Плоть Виктора вновь и вновь врывалась в моё тело, то выскальзывая, то проникая вновь, что оказалось безумно приятным. Налитая кровью головка члена мужчины с трудом выскальзывала из меня и с тем же трудом проникала внутрь, сильнее растягивая края ануса, отчего дыхание перехватывало, а тело дрожало, как осиновый лист.

По бёдрам у меня уже текло, а Виктор всё не останавливался, как заведённый продолжая трахать меня. Его губы вновь и вновь проходились по моему лицу, губам, щекам, лбу, шее, не пропуская ни миллиметра кожи. Вслепую тянясь вслед за его губами, я забывал обо всём - о смерти Аэльамтаэр, о нашем походе, о Джинджере, о матушке. Тело вновь начало крупно трясти, а дыхание стало ещё чаще, чем было. Пульсировала во мне и плоть Виктора, который с рычанием и постанываниями срывался на бешеный ритм, отчего я буквально елозил по мягкому, текучему покрывалу кровати. Стоны слились в один длинный крик, срывающий мой голос. Жар окутывал нас обоих, связывая наши сердца невидимой шёлковой нитью, оплетающей нас.

Горячая, вязкая жидкость наполнила меня изнутри, едва не обжигая. Виктор низко застонал, и стон его перерос в глухое рычание удовлетворённого хищника. Перестав обнимать меня и выпрямившись, он принялся лениво, расслабленно поглаживать мою плоть, подталкивая меня к разрядке. Его взгляд, горящий, довольный, хищный, вновь и вновь скользил по мне, обжигая и словно прослеживая мои стоны, движения. Ноги дрожали и болели, но опустить их с плеч мужчины я не смел, впиваясь пальцами в простыню и облизывая губы. Острое удовольствие обожгло тело, сладким ядом вливаясь в кровь, а горячее семя выплеснулось мне на живот густой, обильной волной. Выпустив из груди вздох, я откинулся а кровать и позволил себе закрыть глаза.

Виктор медленно покинул моё тело, заботливо отёр и только потом рухнул рядом, сгребая меня в объятия и зарываясь носом в мои волосы. Сердце срывалось на бешеный галоп рядом с ним, опутанное нитями нежности и страсти. Горячие руки брата жгли кожу, как и его дыхание, опаляющее макушку. Наконец отдышавшись, он поцеловал меня в затылок:

- Отдыхай, Льюис. Завтра тяжёлый день.

В его словах и голосе была и страсть, и строгость, нежность, власть, которой невозможно было противиться, и я послушно соскользнул в сон, позволяя усталому телу отдохнуть.

Мягкая тьма вокруг и шелест ветра на листве высоких деревьев, чьи макушки упирались в самое звёздное небо. Где-то вдалеке ухал филин, выли волки, а рядом уютно трещал костёр. Я сидел на мягкой траве и всматривался в бешеную пляску огня, охватывающую всё вокруг. Тихий шелест ткани, и кто-то сел рядом со мной. Я постарался повернуть голову, но узкая ладонь, которая легла мне на затылок, не дала этого сделать. Тонкие пальцы зарылись в волосы и встрепали их.

- Тяжело тебе, Лу-лу?

До боли знакомый голос обжёг слезами глаза, и я вновь дёрнулся, чтобы глянуть на его обладателя, но мне вновь не позволили этого сделать. Костёр продолжал трещать, ветер выть, а я - смотреть в безумный танец пламени, в его страсть и ненависть. Я молчал и пытался подобрать слова, но почему-то понимал, что у меня ничего не получится сказать, даже если захочу - губы слиплись, в горле всё пересохло до боли.

- Вижу, что плохо. Но это пройдёт. А я буду рядом, чтобы помочь тебе вынести эту ношу.

Он. Определённо - это он. Мой светлый эльф, мой Габриэль. Над ухом слышится усмешка, и он кладёт голову мне на плечо. Я чувствую прохладный шёлк волос, что щекотали мои плечи, грудь, шею. Вздохнув и выдохнув, я приобнял собеседника, которого не мог видеть, а видел лишь пляску огня. Мы продолжали молчать и вслушиваться в звуки окружающей природы. Всё было настолько живо и реалистично, что мне на миг показалось, будто я вновь оказался в лесу, у озерца, возле могилы возлюбленного эльфёнка. Возлюбленного ли? Слова эти больно кольнули что-то такое внутри меня, а затем растворились в треске костра.

- Не мучь себя, Льюис, - мягко смеётся Аэльамтаэр. - Это правильно. Так было суждено, значит, так должно было случиться, чтобы я умер, а ты остался с Виктором. Он, конечно, тот ещё говнюк, но всё будет хорошо. Вот увидишь, король. И не возражай. Я вовсе не сержусь на тебя, тебе незачем искать для себя оправдания передо мной и извиняться, винить себя. Тебе это ничего не даст. Нас отделяет одна понятная грань - ты сейчас живёшь и дышишь воздухом, а я нахожусь за гранью, но пока держусь за твою память. Только помни меня, идёт, шалопай?

Я молча кивнул, вновь попытавшись расклеить слипшиеся губы, но у меня ничего не вышло. Снова. Снова я не могу ему ничего сказать, а он, видимо, улыбается. Так тепло и нежно - я чувствую это тепло, что расходится от него. Нежное, мягкое, как и он сам. Я знал его всего ничего, но понимал, что моё первое мнение, сложившееся о нём, было самым что ни на есть ложным. Возможно, ледяная скорлупа была для него всего-лишь защитой, но передо мной он раскрылся. Вся его строгость, холодность ушли, а далёкая, предполагаемая родственница Снежная Королева, осталась за бортом. Аэльамтаэр что-то тихо напевал себе под нос, подпевая огню и ветру, лаская мой слух. А затем вновь тишина.

- Постарайся справиться, Льюис, - неожиданно-строго и властно произнёс эльф. - Прорвись к Дворцу, победи Тёмных, и… молю, молю тебя, спаси Элериона.

Он ещё что-то говорил, но голос его растворялся в тьме, костёр медленно затух, а тонкие, прохладные пальчики вновь огладили мои волосы, а затем всё растворилось.

- Вставай, соня, мы проспали, - громкий голос брата над ухом заставил меня подскочить и распахнуть глаза.

Возмущение в стиле “почему соня я, если проспали МЫ?!” потонуло в ярком солнечном свете, ударившем мне прямо в глаза. Голос брата резанул по ушам. Тело болело и молило ещё немного дать ему отдохнуть, но я понял, что времени на это нет. На электронных часах ехидно светилось время: “11:34”. Судорожно чертыхнувшись, я с кряхтением поднялся с кровати и принялся одеваться. Виктор уже собирал рюкзак - встрепанный, сонный, внимательный и строгий. Не только ко мне, но ещё и к себе. Пожалуй, к себе он относился куда как строже и жёстче, чем ко мне, если такое только возможно. Впрыгнув в брюки (впрыгнув - слишком громко сказано!) и накинув рубашку, я поднял взгляд на брата, показывая, что готов. Мужчина как раз снимал с зарядки ноутбук, а затем принялся обуваться. Стукнув себя по лбу и поняв, что до сих пор стою босяком на полу, я принялся натягивать носки, а затем - кеды. Всё высохло и даже приятно пахло каким-то ароматным порошком.