Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Теперь его привычку подхватила Кейт, заставив в очередной раз пережить тот дождливый день, когда началась их с Терренсом общая история.

– Что? – глухо спросил он, сглатывая и чувствуя, как в висках пульсирует боль.

– Сегодня я с уверенностью могу сказать, что готова полюбить тебя. Даже не так. Скажу, что хочу это сделать, и, кажется, уже начала влюбляться. Надеюсь, когда-нибудь я услышу подобные слова и с твоей стороны.

– Я обещал сделать тебя счастливой, – произнёс Рендалл.

Кейт тихо засмеялась, провела ногтем по щеке, там, где недавно были царапины, а теперь и следа от них не осталось.

– Ты покраснел. Какая прелесть. Это так мило, на самом деле. Ты и, правда, золото, Рен.

– И я обязательно постараюсь сделать своё обещание реальностью, – добавил, не обратив внимания на реплику Кейт.

Закрыл глаза, вспомнив теорию Терренса о правде и лжи. Сейчас Рендалл не хотел, чтобы Кейт видела его взгляд, потому как посыл, в него вложенный, отличался от слов, что срывались с губ.

Рендалл обещал сделать счастливой свою невесту, но сомневался, что у него это получится хотя бы на одну сотую процента.

Она была готова его полюбить, а он её – нет.

Ни её красоту, ни ум, ни деньги. Ничто Рендалла не привлекало и не могло посодействовать зарождению большой любви, способной преодолеть все преграды на своём пути.

Невозможно сделать счастливым другого человека, когда сам патологически несчастен. А Рендалл именно таким и был.

Он мог попытаться распахнуть сердце навстречу новой любви, позволить Кейт постепенно отвоёвывать всё больше пространства. Но знал, что попытки заранее обречены на провал, ведь Рендалл ещё год назад нашёл своему сердцу хозяина.

И имя этому человеку было – Терренс Уилзи.

*

– Не хотелось бы этого признавать, но мы похожи на одну из многочисленных групп, поющих сладкие песенки о любви к единственной даме сердца, и завывающих мерзким тоном: «О, детка, моя милая детка. О, да. Я так люблю тебя».

Последние слова, коим предписывалось примерно отразить содержание текстов тех самых групп, Терренс произнёс уже не нормальным голосом. С долей иронии, а то и пренебрежением.

Он преодолевал расстояние от двери до середины зала, попутно надевая перчатки, так, словно вальсировал с кем-то невидимым. Замер посреди комнаты и переплёл пальцы, чтобы ткань легла идеально.

Энтони застегнул последние пуговицы на своём фраке и усмехнулся. Высказанная мысль была не так уж далека от правды. Хотя бы потому, что у всей четвёрки наряды оказались абсолютно идентичными.

Правда, совпадения под категорию случайных не подходили.

Само собой, в приглашениях не было указаний со стороны именинника относительно марок выбранной одежды, цвета самого фрака и рубашки, к нему прилагающейся. Следовательно, разнообразие в нарядах всё же должно было прослеживаться.

Но Энтони внезапно захотелось поиграть, подчеркнув мысль о вечной дружбе с определёнными одноклассниками, продемонстрировать схожесть мыслей и единогласное принятие решений.

Так он, Терренс, Мартин и Трой оказались в одинаковых нарядах, без минимальных отступлений. Одинаковая длина фалд, наталкивающих на мысли о ласточкином хвосте, белые розы в петлицах, белые перчатки, ботинки, приобретённые в одном магазине.

Терренс покрутил пальцем у виска, высказав предположение, что друг свихнулся в преддверии бала, но всё-таки не стал нарушать договор и сделал то, что от него требовалось.

– Не удивлюсь, если кто-то из гостей подойдёт ко мне, желая поинтересоваться, когда же мы поднимемся на сцену и будем их развлекать, – добавил, опускаясь на диван и глядя на Мартина, сидевшего в отдалении.

Младший брат практически не принимал участия в разговоре, размышляя о чём-то своём. Терренс не стал донимать его расспросами и перевёл взгляд в сторону Энтони. На диване, стоявшем напротив, вольготно расположился Трой, и на него смотреть было не особенно интересно.

– Ты преувеличиваешь, – заметил Энтони.

– Как и всегда, – не упустил возможности отпустить колкое замечание Трой.

Он искренне полагал, что Терренс играет в большинстве случаев. Старательно, с самоотдачей, желая привлечь к своей персоне повышенное количество внимания. Когда получает то, чего хотел, моментально примеряет скучающее выражение лица и выгуливает его до начала следующего представления.

Тем и живёт.

– Хотя бы сегодня я прошу вас оставить все разногласия при себе и не устраивать публичные склоки, – произнёс Энтони, приглаживая волосы.

Они и без того были идеально уложены, однако Энтони цеплялся к каждой мелочи.

Он нервничал, но, разумеется, не из-за причёски или схожести нарядов. Просто свалить переживания на что-то такое было проще, нежели рассказывать о дурных предчувствиях.

Они не были хоть сколько-нибудь мистическими – простая логика.

Холодная голова, немного размышлений на тему, и вот уже перед ним разворачиваются неутешительные картины будущего, основанные на понимании основных принципов взаимодействия.

Душевное равновесие нарушали мысли о пересечении на празднике людей, откровенно друг друга недолюбливающих.

Энтони прикидывал, как развести их в разные углы, чтобы взрыв не грянул на виду у большинства присутствующих и не стал очередным поводом для активного обсуждения. Действенного на сто процентов плана в разработке не было. Так только. Жалкие наработки, не дающие никаких гарантий.

Одним из наиболее подходящих вариантов выступала мысль, предлагавшая постоянно отираться рядом с Терренсом, не отходя от него ни на шаг, и ему не позволяя удаляться на приличное расстояние.

Подходящих, да, но практически невыполнимых.

Хождение по пятам, будто они друг к другу привязаны, смотрелось странно и противоречило правилам гостеприимства.

Энтони, выступая в роли хозяина вечера, должен был не только получить порцию внимания со стороны гостей, но и ответить им любезностью, уделив каждому хотя бы несколько минут своего времени. Поинтересоваться состоянием дел, обменяться необременительными фразами, улыбнуться, рассказать французским родственникам, обещавшим прилететь по такому случаю, о планах на будущее.

Множество светских обязанностей, возложенных на него.

Терренс был свободен от этой повинности, а потому имел полную свободу действий и ходить мог, куда угодно.

Энтони представлял примерный разговор с другом и понимал, что это – абсурд. И не простой, а в абсолюте.

Даже думать об этом смешно и нелепо.

Что он скажет Терренсу, если решится на серьёзный разговор? Поделится соображениями и опасениями?

Я буду присматривать за тобой, чтобы ты не испортил праздник. Хорошо?

Реакцию Терренса предсказать было довольно просто.

Недовольство, раздражение и, как следствие, усиление риска получить в качестве кульминации вечера кровопролитие. Чем больше Терренс будет пытаться себя контролировать, тем сильнее разозлится, и одного неосторожного слова окажется достаточно, чтобы всё вокруг воспламенилось, подобно бензиновому озеру, в которое упала зажжённая спичка.

– Никто не ссорится. – Трой дёрнул плечом. – Я просто не понимаю, отчего эта милая авантюра воспринимается в штыки. И не пойму никогда.

– Уж не потому ли она милая, что принята с подачи Мишель? – спросил Терренс.

Старался говорить ровным тоном, но Энтони заметил, как потемнели его глаза.

Терренс уже сейчас находился в состоянии, далёком от спокойствия. По мере приближения торжественного часа его настроение менялось всё сильнее, притом не в лучшую сторону.

– Видимо, тебе она претит по той же причине.

– Нет.

– Сомневаюсь.

– Меня не волнует твоё мнение.

Трой хмыкнул и не стал поддерживать дискуссию. То ли сам понял, что скандал сам по себе не угаснет, если продолжать подкидывать в него дрова, то ли перехватил умоляющий взгляд Мартина, ненавидевшего скандалы, возникающие на пустом месте. Вообще-то он их все ненавидел, но такие – из воздуха – особенно.