Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Кэндиса это мало интересовало, как, впрочем, и личность невесты. О том, что она ему не просто новая знакомая, а именно невеста, он узнал ровно в тот момент, когда девушка вошла в гостиную.

– Познакомься, Кэндис. Это Линда. Твоя будущая жена.

– Линда, это Кэндис…

Он стоял неподвижно, будто изваяние изо льда или стекла. Подтолкни – упадёт и, несомненно, разобьётся, превратившись в осколки.

Линда подошла сама, протянула руку для рукопожатия.

– Очень приятно, – произнесла она достаточно низким голосом, без капли дружелюбия.

Кэндис принял это спокойно. Видел по глазам, что девушка, как и он, от перспектив совсем не в восторге.

Новость о грядущей помолвке получилась не то что удивительной, а откровенно шокирующей. У Кэндиса вообще весь рождественский вечер был наполнен каскадом неприятных открытий, и разговор, призванный отвлечь от бесконечно мрачных размышлений, не перебивал омерзительный привкус измены, усиливающийся с каждым словом.

Когда-то Кэндис столкнулся с предательством близкого друга. Теперь настала очередь родителей, и отец не заставил себя ждать, провернув всё в лучшем виде. Он не считал, что вогнал сыну нож в спину. Он верил, что творит благое дело, заботясь о будущем несмышленых представителей нового поколения.

Пока Кэндис и его наречённая пребывали в растрёпанных – из-за новых открытий – чувствах, взрослые развлекались и праздновали. Им, судя по всему, было довольно весело.

С первого этажа доносился смех.

Стоя на лестнице и не попадая в поле зрения остальных, Кэндис, попутно подслушивая чужие разговоры, наблюдал, как Тиша играла с лабрадором. Женщины обсуждали вопросы воспитания детей, беременность и прочие, не слишком интересные Кэндису вещи, мужчины делились историями своих достижений в деловой сфере. Суть: банально хвастали друг перед другом, кто кого перещеголяет, заткнув за пояс.

Кэндис не первый раз думал о том, насколько омерзителен Альфред, но сегодня эта мысль превратилась в навязчивую идею, от которой невозможно избавиться, сколько бы усилий не было приложено.

Постояв немного в укрытии, Кэндис решил вернуться в комнату, распахнул настежь балконную дверь, привлекая внимание к своей персоне.

– Чертовски неловко, не правда ли? – произнесла Линда, оторвавшись от созерцания ночного неба и переведя взгляд в сторону Кэндиса.

– Не то слово, – усмехнулся он.

Никто из них не знал, как поступить. Не представлял, что принято делать в таких случаях.

Их знакомство напоминало те самые жуткие случаи, наполненные запредельной неловкостью, когда девочку подводят к мальчику и предлагают им вместе потанцевать на детском празднике. И тут либо девочка включает режим принцессы, капризничая, либо мальчик припоминает все известные ему оскорбления, озвучивает их, тем самым провоцируя длительную паузу, и всем вокруг становится неудобно.

Так и их подвели друг к другу, заставив напороться на невидимую стену и оглушив заявлением о планируемой свадьбе. Не прямо сейчас, но в перспективе.

Как им следовало отреагировать на новость?

Гениальные идеи на этот счёт Кэндиса не посещали.

Если только прямо сейчас начать играть в образцовую семью, открыть каталог свадебных товаров и выбирать свадебное платье для невесты, попутно прикидывая, какой смокинг больше подойдёт жениху. Определившись с выбором нарядов, начать придумывать имена будущим детям.

На радость родителям.

Первой не выдержала Линда, разбив давящую тишину.

– Давай напьёмся? – предложила, окончательно уничтожая теорию о милых благовоспитанных леди.

Кэндис изумлённо вскинул бровь, без слов переспрашивая, не ошибся ли. Линда согласно кивнула, подтверждая правдивость всего услышанного.

– Давай.

Она исчезла на несколько минут и вернулась уже с вином – две бутылки, ни одного бокала.

Они сидели на балконе, глуша вино прямо из горлышка, не обращая внимания на то, что капли стекали по подбородку, окрашивая воротнички рубашек в цвет бордо. Линда рассказывала о своей жизни, о школе, одноклассниках и планах на будущее.

Кэндис думал о своём, потому чужую речь воспринимал избирательно, через слово, два, три. Через пять-десять предложений, а то и больше.

Ему было наплевать на жизнь этой девушки. Ей на него, в общем-то, тоже. Она просто хотела выговориться.

Единственное чувство, которое Кэндис к потенциальной невесте испытывал, находилось на огромной дистанции от того, что жаждали увидеть в их исполнении родственники.

Ни единого намёка на любовь.

Да и о какой любви может идти речь, когда они знакомы несколько часов? Знают друг о друге самый минимум информации и поговорить толком не способны, поскольку нет общих тем.

Ни единой точки соприкосновения, равно, как и шансов на кардинальные перемены.

Только жалость к девушке, неспособной сопротивляться обстоятельствам и с готовностью прогибающейся под волю родителей.

«На себя посмотри», – советовало подсознание.

Кэндис смотрел и приходил к неутешительным выводам.

Живя в двадцать первом веке, они вынуждены были подчиняться правилам Средневековья, когда всё решали представители старшего поколения, а дети не имели права голоса.

Ему это не нравилось, и он понимал, что с каждой минутой всё ближе к принятию решения об уходе из дома.

Пусть Альфред выставит его за порог. Уж лучше так, чем всю жизнь подчиняться, ломая себя в угоду чужой воле и теряя собственное «я».

То ли алкоголь добавил ему храбрости и позволил иначе посмотреть на ситуацию, то ли просто вытащил наружу все истинные желания и умозаключения, прежде отходившие на второй план…

Причины появления решимости были не столь важны. Большее значение имело то, что Кэндис уверился: он не пропадёт без остальных Брайтов.

Напротив, так им будет лучше. Он сам по себе, они сами по себе.

Идиллия.

Он откажется от прав на наследство, от титула, о котором большую часть времени и не вспоминает вовсе, от привычной жизни. Он не сдастся, несмотря ни на что. Не получится с писательством? Ничего страшного. Он пойдёт на любую работу. Да хоть полы мыть. Только бы не зависеть от Альфреда и его денег, что встали поперёк глотки после неоднократных укоров.

Да. Именно так он и поступит. Осталось только пережить эти полгода. Каких-то полгода. Главное – не свихнуться за это время окончательно.

*

Чтобы нарушить привычный ход жизни нужно совсем немного. Иногда хватает одной досадной мелочи, и мир моментально теряет краски, превращаясь в мрачную чёрно-белую картину, где первого цвета в разы больше, чем второго. Яркость смывает растворителем, она сползает некрасивыми ошмётками, съёжившись, превратившись в омерзительное зрелище, заставляя недоумевать, что именно заставляло восхищаться прежде.

Вдребезги, оглушая и лишая возможности дышать, как острые когти, вонзившиеся в тело, не получившее наркоза, а потому ощущающее каждый минимальный отголосок боли, каждую царапину, полученную в ходе сражения. Впрочем, здесь и противостояния особого не было, программа такого не предусмотрела.

Взгляд скользит по равнодушным, отстранённым строчкам текста, напичканным официозом, а когти резко вспарывают, пробивают лёгкие, сердце и прочие внутренние органы, а потом поднимают вверх и всё так же стремительно швыряют вниз, не оставляя шансов на спасение.

И пусть всё – только ощущения, а не реально пережитые события. Лучше от осознания этого не становится.

Шумный вдох, резкий удар, кровь на окровавленных костяшках, размах, звон битого стекла и крик, не находящий выхода, а потому раздирающий горло изнутри. Полосующий его острыми лезвиями.

Шаги, секунды тишины, тень за спиной и голос, желающий достучаться до сознания. Так просто догадаться, что именно он собирается произнести. Очевиднее не бывает. Разумеется, сейчас начнут взывать к совести и напоминать о правилах поведения в обществе, будто он – малое дитя, ничего не смыслящее, не умеющее проводить черту между тем, что можно, и тем, что нельзя.