Камаэль (СИ)

Туман стелился низко, оседал на траве влагой, лип к одежде и лицу. Он был густой, почти что магический, если бы не один немаловажный факт – с утра возле реки Нира всегда было так. А в это время года он почти не проходил, лишь в ветреные или жаркие, сухие дни. Я покинул особняк ещё до рассвета, не желая никого будить, не сообщая о том, куда двигаюсь, а сам направился сторону Беатора, навстречу Велиане. Если бы я успел перехватить её до того, как она устроит массовое уничтожение, мне бы удалось вразумить её, направить по правильному пути. С момента неприятного разговора с Аэлирном возле одинокого дерева Джосмаэла прошло четыре дня, и с тех пор он не сказал мне ни единого слова, я тоже не торопился заводить беседу. Но по ночам он всё равно охотно прижимался к моей груди спиной, и я начинал подозревать, что он совершенно не спит, однако же, не рушил безмолвия, возникшего между нами. Некоторые откровения и тайны должны всегда оставаться внутри тебя, иногда лучше не показывать их даже самому близкому и родному человеку. Сам процесс обнажения сокровенных мыслей причиняет боль, что же говорить о том, чтобы услышать что либо об этом из чужих уст? Когда мы лелеем свои секреты, выпестовываем их бесконечными часами одиночества, они становятся частью нас. Порой, даже чаще всего, это гнойный нарост, почерневший, болящий, отравляющий существование. Вскрывать и прижигать такие раны всегда больно, всегда приносит невыносимую муку. Я знал, что после операции пациенту необходим покой. А так же – уход. Но уход обеспечивает не врач, не тот, кто не так давно отточенными движениями вскрыл нарыв. Иными словами, я понимал, что сейчас Аэлирну нужен не я.

Я думал о том, чтобы пригласить Лаирендила составить мне компанию, но великолепно понимал, что после инцидента с пожаром он не слишком хорошо смотрит в мою сторону. Всем нутром я чувствовал его безмолвное неодобрение, так и кричавшее: «Остерегись, Король, ты на кривой дорожке». За время, проведённое с мужем, я несколько отвык от одиночества, а потому дорога поначалу казалось мне мучительной и тоскливой, но постепенно память, принадлежавшая мальчишке Льюису, который проделал долгий путь до Совета, стала возвращаться ко мне. Я вспомнил, каково это, засыпать возле корней деревьев, с тщательно затушенным костром, просыпаясь от каждого нехарактерного звука, с окоченевшим, замёрзшим телом. Вспомнил, что такое осторожность и предусмотрительность, хотя, я бы не сказал, что юноша, бегущий от Тёмных, был особенно аккуратным. Он не умел заметать следы, не умел скрывать своё присутствие и следить за конём, чтобы не убрёл ночью восвояси в пасть хищного зверя.

Побыть одному, перебирая свои мысли и воспоминания, как дракон из легенд хранит свои сокровища, превосходный способ привести себя в порядок. Даже не так. Это помогает не потерять, не забыть, кто ты есть на самом деле. Находясь в гуще событий, я как-то выпускал из вида, как веду себя, как говорю, о чём думаю. Как правило, я не думал ни о чём, кроме насущных проблем – где пополнить припасы для Светлых, как установить равновесие между Тёмными и Светлыми, как добраться до Джинджера. Что самое забавное, про своего брата во время долгого перехода я даже не вспоминал, у меня и в мыслях не было, что мне стоит развернуться и броситься в Лар-Карвен, пока меня не остановили, чтобы окончить войну единственным ударом. Более того, в те мгновения это показалось бы мне дикостью. Получи такую власть в свои руки, Светлые бы мгновенно решили отомстить и выбить Тёмных со своих территорий, загнать их в такие глубокие норы, где даже червям будет некомфортно жить. Это было дикостью. Это было неправильно. Это было безумием.

И я был в самом эпицентре, в сердце этого сумасшествия, пытаясь удержать мир от краха. Но тогда я об этом ещё не знал. Впрочем, зверь, дремавший внутри меня, всё чаще пробуждался, предчувствуя беду. Сложнее всего было в долине Хэрэргат. Я не мог позволить себе сон, не мог остановиться ни на мгновение – неупокоенные души не приближались ко мне, пока я был в движении, пока я бодрствовал, но стоило мне хотя бы допустить мысль об отдыхе, как они начинали кружить вокруг, точно хищники, предчувствуя пирушку. Там я распрощался со своим конём, и продолжил путь уже на четырёх лапах, хотя валился от усталости, а припасы мои подходили к концу – здесь ни росли ни ягоды, ни грибы. По крайней мере те, что можно есть без опаски. Словом, когда на середине пути к Лесам рассвета я встретился с Велианой, что вела армию, вид у меня был тот ещё – шерсть свалялась, лапы дрожали от усталости, а сам я мало что соображал. Они сделали привал, я вяло пожевал сырое мясо, украденное у поваров, а затем задремал у первого же костра, невероятно развеселив компанию дроу. Но, надо отдать им должное, попыток дёргать меня за усы, хвост, уши или будить они не предпринимали.

Когда следующим днём я смог, наконец, принять привычный человеческий облик и получил одежду, мы с Велианой долго и муторно беседовали в ставке командования. Здесь так же были её подчинённые. Генерал Линиир Фреана, высокая дроу с коротко стрижеными волосами, по большей части молчала, выслушивая мои долгие и муторные, немного спутанные после долгого одиночества, объяснения. Капитан Алькорэйн Маэр показался мне весьма забавным малым, хотя в его алых глазах то и дело плясали искорки ничем неприкрытого безумия. Мужчина-дроу без титула, назвавший лишь своё родовое имя, Годвир, задавал мне больше всего вопросов. Было видно, что Джинджера он, безусловно, недолюбливает, однако же, и мне доверять не спешит. Велиана смотрела на меня с молчаливым неодобрением, но не начинала ругаться, решив дослушать меня до конца. Как я понял, она вообще была не слишком вспыльчивой или эмоциональной, зато разумности в ней хватило бы на всех моих Советников вместе взятых.

– То есть, ты предлагаешь занимать исключительно военные форпосты? – после долгого молчания поинтересовалась оборотниха, наливая себе очередную порцию вина. – И обходить города стороной?

– Верно. – Я кивнул, расхаживая туда-сюда возле огня. – Совет желает выбивать Тёмных абсолютно отовсюду, но я против. И, если память мне не изменяет, я до сих пор Король, а, значит, моё слово сколь-нибудь да весит.

– Армия подчиняется тебе. Не то чтобы я не одобряла твоего решения, Эмиэр, – кивнула Силь, чуть сухо улыбнувшись. Она столь легко называла меня на «ты», по имени, что я был спокоен насчёт её искренности. – Но я почти всю жизнь прожила среди Тёмных.

– Во имя Куарта, перестаньте говорить о нас так, словно нас здесь нет или мы не слышим! – со смехом возмутился Алькорэйн, заставляя нас вспомнить об их присутствии. – Позвольте, Эмиэр? Мои собратья привыкли подчиняться Императору, это так. У нас всё время военное положение. Так жизнь кажется веселее, не успеваешь расслабиться. Да, у нас каждый ребёнок с детства знает, как правильно ткнуть во врага ножом, чтобы он умирал медленно и мучительно. Но всё же, и нам не чужда мирная жизнь. Я бы, например, очень удивился, если бы мой дом, где я развлекаюсь со своим гаремом, вдруг подожгут. Не то что бы я не смог сразу нанести ответный удар.

– Ближе к делу, Рэйн, – холодно обронила Линиир. – Ты только запутаешь его сейчас.

– Верно. – Он хлопнул себя по лбу. – Что хочу сказать, Король? Насилие крайняя мера даже для нас. Если ты действительно собираешься сделать так, как говоришь, если ты держишь своё слово так же, как твой отец, можешь быть уверен, мы последуем за тобой.

На мгновение я скривился, как от зубной боли. Мне была отвратительна мысль, что меня сравнивают с Кристофером. Им двигали корысть и гордыня, он желал вознести себя на вершину. Мне же хотелось установить робкое, шаткое равновесие – это всё, на что я был способен сейчас.

– Я сдержу своё слово, – всё же кивнул я, не став заострять внимание на том, насколько мне не нравится сама идея стать похожим на отца. – Мои инстинкты кричат, что я не должен этого делать, но я доверяю вам.

– Рано или поздно тебя предадут. – Подал голос Годвир, выпрямляясь и подходя ко мне почти вплотную. Пепельная его кожа была гладкой, без изъянов, строгое лицо дышало спокойствием, хоть в алых глазах и плясало пламя, дикое, неудержимое. – Такова сущность абсолютно всех. Сколь бы правильным и светлым ни было существо, если ему что-то не понравится, оно предаст.