Портреты Пером (СИ)

В гостиной он застал наиживописнейшую картину. Его ненаглядный лидер плюс две пустые бутылки тёмного стекла у камина, плюс исходящий ароматным винным паром котелок, непонятно как подвешенный в камине. Заметив соизволившего прийти Арсения, Джек почти дружелюбно помахал рукой.

– Во, зацени чего придумал. – Внимание лидера снова оказалось приковано к котелку. Он сосредоточенно размешивал то, что там паром исходило, щепкой. – Металлической ложкой не стал, а деревянная лопатка у Дженни одна, не стащишь. Да ты садись, чего встал?

– И это умеешь… – Арсения долго упрашивать не пришлось: прошёл и сел на маленький пуфик рядом с Джеком. – Сначала чай, потом вот это… это что, пунш?

– Глинтвейн. Но пунш тоже могу. Потом. Вот! – Он торжественно стукнул щепкой о край котелка. Капли варева, сорвавшись, зашипели по металлическому боку. – Это я тебе. С днём рождения решил поздравить. Значит…

– Э-э-э, не-не, – запротестовал Арсений, замахав рукой, – ты погоди. Времени сколько?

– Ну... – Джек кинул взгляд на наручные часы, – четыре доходит…

– Вот через два часа и поздравишь, я в аккурат в шесть утра родился. Нечего заранее.

Джек затих и через несколько секунд почти обиженно поинтересовался:

– А глинтвейн как? Выкипит или остынет.

– Ну, он в шесть не рождался, его и сейчас можно… А пить из чего?

– Пойдём на кухню, стащим.

Глинтвейн за авторством крыса оказался просто шедевральным. Даже Джим-подпольщик оценил бы: кожура стащенного у Арсения же апельсина, немного гвоздики и – где достал? – мёда, а остальное – что-то настолько трудноуловимое, что и не определишь, но вкус рождало потрясающий.

Джек, пронаблюдав за сменой эмоций на лице подпольщика, сделавшего первый глоток, довольно заулыбался и сказал, что всегда подозревал наличие у своей правой руки неплохого вкуса.

С первыми стаканами оба расправились довольно быстро. Вторые пошли медленнее, Арсений даже, разойдясь, предложил тост.

– За свободу! – он поднял свой стакан, Джек сделал то же самое.

– За свободу, – повторил эхом и опрокинул в себя всё содержимое, больше половины.

– Это у нас что, почти ж всё доработали. Так что чуть-чуть осталось, – Арсений, пронаблюдав, как глава залпом выглатывает глинтвейн, а потом, закрыв лицо рукавом, шумно втягивает в себя воздух, допил и свою порцию.

Спать, как ни странно, хотелось уже меньше, хотя и действие алкоголя сказывалось – лёгкость в голове, ставшая удивительно чёткой комната. Арсений, прикрыв глаза, глубоко вдохнул и постарался вобрать в себя это мгновение как можно полнее. Джек рядом, в камине трещит огонь, щёлкают догорающие поленья, отсветы мерцают на ковре, на гранях стаканов. Полумрак гостиной пахнет стоящей тут же ёлкой, варевом и частично – чем-то лекарственным, со стороны стола Джима.

Странно притихший Джек разлил по стаканам третью порцию и, отвернувшись, зашуршал кочергой по угольям. Арсений, встрепенувшись и сообразив, что молчат они уже минут пять, хотел поинтересоваться насчёт причин такой резкой перемены настроения, но не стал. К тому же, опустошив четвёртый стакан, Джек заговорил сам.

– Свобода, свобода… Всё ради свободы. Я вот всё хотел сказать и всё… – он отмахнулся.

– Ага, несколько раз, – подтвердил Арсений, не давая ему снова уйти от темы. – Но это ж не дело, договаривай давай.

– Договаривать… А чёрт с ним. – Джек поставил на пол вновь наполненный стакан. – Вот смотри – свобода. А поневоле задумаешься – вот что она есть, эта свобода? Открытая дверь этого дома? Или то, что за ней? А вдруг, пока нас не было, там, снаружи… мы ни черта никому уже не нужны? Прежнее всё уже рухнуло, как новое строить – неясно, да и до последнего… – он невидяще уставился в камин, потом вздрогнул, – будешь надеяться, что тебя там ждут. Так может, это и не свобода вовсе, а? Хоть маньяка начинай, ей богу, слушать, да к брату переходи.

– Эй, да ты чего? – Арсений слегка потыкал его в плечо. Но из результата – только досадливое подёргивание плечом. – Выйдем, а там уже по ситуации, чего щас-то…

– Вот и выйдем… А там – что? – Джек, невзирая на повторившееся тыканье, угрюмо воззрился куда-то вглубь тёмной жидкости в своём стакане. – Вот – что? Из университета меня точно отчислили, домой сам не поеду. Куда идти? Что делать? Я, пока тут был, почти все знания порастерял.

– Сначала помыкаешься, а потом точно найдёшь. У тебя тут куча практики была.

– Кому она без корочек сдалась? Джиму хорошо, у него образование закончено.

– Поступишь снова, – предложил Арсений. – Пусть не Сорбонна… ну, мало ли куда ещё можно. Я вот так и собираюсь.

– Ну ладно, пусть так. Поеду в Париж, поступлю куда… А Эжени? Ждёт она меня? Почти год ведь прошёл. Нужно ей это? Если и ждёт… – Джек, с тоской зыркнув в стакан, снова опрокинул его в себя. Правда, на этот раз полностью не осилил, только до половины. – Ещё хуже.

– Почему это?

– Давай начну сначала. То есть… С того, как получил письмо брата. Маньяк ведь не идиот, когда он мне это братово письмо переслал… Там ни слова о плене, о том, что влип он… просто – приезжай, мне очень нужно, одну теорию проверить там, всё такое… Вроде как совет ему нужен был. Ну, он же и раньше периодически всякие идеи безумные славливал, на него похоже…

– Вот уж точно, – тихонько пробормотал Арсений.

– Но дело в том, что… я ж на последнем курсе уже был. Брат и раньше к себе звал, а я так, отмахивался. Говорил – потом. Два года писем не было. И тут, когда всё достало – именно это письмо. Понимаешь? Именно это чёртово письмо! Я сразу понял, что поеду. Думаю, то есть, оправдываюсь: свалю на недельку, вернусь быстро, потому не стал Эжени ничего объяснять, просто сказал – к брату съезжу, в Йорк… И всё.

Он снова ненадолго замолчал. Арсений кинул на лидера внимательный взгляд. Нет, совершенно точно – переживает. Чудилось, это всё его уже несколько месяцев грызло. Но сейчас лучше было молчать.

– Короче, – заговорил Джек снова, опустив голову, – представь теперь: она меня ждёт. Неделю, которую я обещал, две, месяц… год. Волнуется, ищет, может, подняла на уши родителей, моих друзей. Положим, всё-таки меня, сволочь такую, ждёт. И я даже возвращаюсь. И, как честный человек после такого обязан на ней жениться. И женюсь! – Последнее почти с наездом. – Потому что люблю её! И начнётся, – снова тоскливый взгляд в камин. – Свой дом, свой уголок, обустройка. А вот тут совсем плохо… я, как только немного на месте обживёмся, начну… как тебе сказать… уходить. Так же, как сбежал из Сорбонны под предлогом братова письма. Так же, как из дома сбегал в детстве… Три раза было. Как теперь из особняка рвусь. Куда угодно, только не эти стены осточертевшие… Короче, у меня вообще не будет желания в дом заходить, буду на работе, на учёбе, с друзьями, по делам… да где угодно, лишь бы не дома. И теперь прикинь: после всего – после года ожидания, после… она получит вот это – где-то вечно пропадающего мужа. Хреново мне, Арсень. Даже думать об этом хреново, а что будет, когда…

Он поморщился, не договорив, залпом допил остатки из стакана.

– О как, – Арсений отставил свой опустевший стакан и внимательно глянул на собеседника. – Ну ладно особняк, ладно от родителей – я вон вообще в восемнадцать в другую страну сбежал. А свой-то дом тебе чем не угодил… то есть, не угодит?

Джек упорно старался на него не смотреть. Выходило так, будто он свою историю стакану рассказывает.

– Да с детства так, говорю ж. Всегда и везде. Вот если есть место, которое я могу назвать своим: моя комната, моё жилище, так мне там как будто… магнит тем же полюсом ставят, понимаешь? Не могу там находиться, хоть убей, да ты сам видел, я свою комнату как склад использую. Куда угодно – только не к себе. В общежитии постоянно у друзей ночевал…

Арсений слегка прищурился и перевёл взгляд на пламя в камине. Если уж Джеку надо, чтоб на него не смотрели.

– Всегда, значит… – протянул он задумчиво. – А ей ты об этом рассказывал?

– Да не, ну ты чего! Нечего ей такие ужасы! И потом… ну кому захочется встречаться, когда… такие перспективы? Я всё надеюсь, что переборю.