Камаэль (СИ)

– Пусти, – неожиданно услышал я собственный хриплый, дрожащий голос, пытаясь вырваться из чужой хватки и пойти вслед за незримым зовом.

Слова Лаирендила я не мог понять и различить, они сливались в мерзкий, отвратительный шум, из-за которого я не мог разобрать сладкий шёпот, терял его в воплях рыжего эльфа, и вместе с тем пробуждалось желание – впиться в его горло клыками, разорвать, растерзать его тело и броситься прочь подобно дикому зверю. Кости начинало привычно жечь, как и при любой трансформации, а вместе с тем откуда-то издалека донёсся ещё один голос, наполненный непонятным отчаянием и страхом. Через пару мгновений кто-то вцепился в мои плечи, принялся трясти, но этого уже было слишком мало, чтобы привести меня в сознание и заставить остановиться. Вокруг становилось всё более шумно, слышались крики и вопли. Я терял желанный шёпот. Он ускользал от меня, как дым сквозь пальцы, а я этого не хотел. Из груди, обжигая и терзая, вырывалось рычание, зрение возвращалось, но на его место приходило иное – звериное. Тени становились резче, глубже, они метались по узкому коридору, но разглядеть их я не мог. Они лишь мешали мне, не давали сосредоточиться. Ослепляя, появлялись яркие вспышки, проносились мимо меня, рядом вскрикнул Лаирендил, его хватка ослабла вместе с той, второй, и я ринулся по коридору, перемахивая через тени и стараясь обойти их. Призыв становился всё сильнее, он выжигал кровь и разум, не оставляя никаких мыслей, кроме одной: найти источник. Коридоры и залы проносились мимо меня, не закрепляясь в памяти, одурманенной и приглушённой, я уже чувствовал, дуновение свежего воздуха, видел силуэты деревьев. Свобода ударила в лицо, пронеслась по тигриной шерсти ветром, и я вновь зарычал, рванулся было прочь от крепости, как внезапно горло обожгло. Сознание моё схлопнулось и растаяло, погрузившись во тьму.

В темноте веяло холодом и мраком, он сочился изо всех щелей и не приносил облегчения воспалённому телу и разуму, не доставлял удовольствия своей могильной прохладой. Сквозь пелену доносился тихий шелест реки, и я понимал, как безумно хочу пить – во рту было невыносимо сухо и горячо, но сил не было даже на то, чтобы элементарно открыть глаза. Резкая, горячая боль проносилась от шеи по спине и конечностям, которые я чувствовал лишь благодаря этому. Под щекой был прохладный камень, почти гладкий, но от меня он быстро нагревался, и я начинал ёрзать, вяло и медленно, пытаясь найти место попрохладнее. Словно сквозь сон я разбирал далёкие, возмущённые и испуганные голоса, но смысл разговора понять не мог и, если быть честным, не хотел. Только бы унять боль на шее, только бы окунуться в воду и напиться всласть, а затем как следует поспать. В висках пульсировала тупая боль, охватывая веки, и заставляя тихо, побито скулить, подобно дворовой шавке. Мир всё ещё был скован звериным зрением, когда я сподобился открыть глаза, неясный, бесприютный и совершенно незнакомый. С огромным трудом я заставил себя подняться на лапы, дрожащие и готовые подвернуться при первой же удобной возможности, и тут же всё пошло кувырком. Не потому что я упал, нет, просто всё вокруг закружилось, и я вновь заскулил. Голоса наверху стихли, хлопнула дверь, и я расслышал лёгкие, торопливые шаги, а через несколько мгновений разглядел силуэт Аэлирна. Павший замер, глядя на меня, сделал ещё два неуверенных шага и встал, как вкопанный. Серьёзный, но вместе с тем от него пахло страхом, липким и даже пьянящим. Решив, что он ждёт меня, я было медленно потрусил в его сторону, но не сделал и десятка шагов, как меня дёрнуло назад, и я повалился на камни, боль, опоясывающая шею, стала лишь сильнее. Хотел было перевоплотиться, но с ужасом осознал, что магия молчит, притихшая и уснувшая, убаюканная холодом двимерита. И тут же вновь поглядел на мужа, который замер и не торопился приближаться ко мне. В его взгляде читалась такая ненавистная жалость, что из груди с ворчанием вырвался рык, я медленно сел и принялся бить лапами себе по шее, силясь сорвать ошейник и освободиться.

– Тише, Льюис, – Павший приблизился ещё на несколько шагов, но окончательно сокращать расстояние между нами не торопился. – Я с тобой.

В ответ я мог только зарычать и вновь заскулить. Мысли ворочались в голове неохотно и лениво, никак не могли приобрести более менее приемлемый облик. И всё, что я мог делать – смотреть на мужа и жалобно скулить, ведь я не понимал, из-за чего оказался в подземелье, из-за чего на меня нацепили ошейник. Я помнил… помнил неясный мрак и безумные танцы теней, крики, наполненные ужасом и болью, и что меня неумолимо тянуло в неизвестность. Сейчас от этого остался только неясный морок, и мне хотелось только прижаться к мужу и потереться о его нежные руки. Когда я заскулил в очередной раз, мужчина тихо вздохнул и наконец подошёл ближе, присел рядом со мной на корточки и обнял, зарылся прохладными пальцами в шерсть.

– Знаю, что больно, знаю. Я не могу освободить тебя, – мужчина осторожно поцеловал меня в область уха и обнял лишь крепче.

Не зная, как ещё описать свои самые добрые намерения, я приподнялся на задние лапы, затем обнял мужчину, принялся вылизывать его лицо. Кожа его была солоноватой. Он неуверенно, тихо засмеялся, зажмурился, однако не торопился увиливать от моей звериной ласки. Дверь хлопнула снова, вновь раздались шаги, и я, уложив лапы на плечи Павшего, замер, поднял голову. К нам стремительно приближался Валенсио. Он выглядел встрёпанным и злым, точно встопорщенный кот, которого затискали дети – вот-вот начнёт испускать электрические искорки. На меня он смотрел, как на истинное проявление зла, и мне этот взгляд совершенно не нравился.

– Немедленно отойди от него, Аэлирн, – в голосе Советника слышалась ледяная сталь, но даже так я чувствовал аромат его страха.

– Ни за что, – тихо отозвался Павший, не переставая обнимать меня и перебирать шерсть тонкими, ласковыми пальцами.

– Отойди сейчас же! Ты же видел, что он не может себя контролировать. Он чуть не перебил половину наших людей, чуть не убил Лаирендила. Если так и дальше будет продолжаться, то нам всем настанет конец. Мало того, что Тёмные со всех сторон давят, так ещё и он…

– Он твой Король, – рявкнул Аэлирн так, что я немедленно заскулил и тут же плюхнулся на пушистую задницу, растянулся и накрыл морду лапами. Его голос был пронизан такой силой и властью, что я не мог противиться ему, чувствовал себя виноватым, но в то же время – под защитой. Мужчина стремительно подошёл к оторопевшему Валенсио и встряхнул его за грудки. – Ты думаешь, он просто так вышел из себя и начал всё подряд крушить? Думаешь, от хорошей жизни он сейчас скулит и воет? Твой Король, которому ты клялся в верности, который спас твою паскудную задницу, потратил все силы, какие у него были, чтобы у Светлых были лучшие клинки. Он отдал свою кровь на твою защиту и таких же, как ты – жалких стервятников. Семь лет продержались! А теперь он вынужден тащить вас всех на своих плечах. Знаешь ли ты, что он собирался отправиться к Тёмным самостоятельно? Нет? Тогда закрой рот, Валенсио, и выметайся отсюда, пока я не вырвал твоё сердце и не отдал своему Королю и мужу в качестве трофея.

Выпустив притихшего и перепуганного эльфа из хватки, Аэлирн вернулся ко мне и вновь обнял. Его колотила дрожь ярости, и я, перестав закрываться от него, всё же вновь поднял голову и насколько мог ласково заворчал, ткнулся в его грудь макушкой. Безусловно, двимеритовый ошейник причинял боль, но вместе с тем и отрезвлял, успокаивал, помогал мне обуздать свою суть. У него не было замка, чтобы открыть ключом, не было щелей и слабых мест, чтобы можно было воспользоваться ими и сломать. Не говоря ни слова, Валенсио удалился, но вскоре явился вновь в сопровождении Эйлерта, который нёс с собой щипцы. Этим инструментом вполне можно было бы перекусить мои кости, однако страха я не чувствовал и, выбравшись из объятий мужа, осторожно направился к кузнецу, послушно склонил голову. Двимерит жалобно звякнул и рухнул к моим лапам, и я не осудил Эйлерта за то, что он поспешно сделал несколько шагов в сторону. Медленно приблизившись к своему Советнику, заглянув на мгновение в его глаза, я лизнул его ладонь, а затем направился на шум реки. Лапы всё ещё дрожали и едва держали меня, однако я желал утолить, наконец, жажду, спрятаться от внимательных взглядов, наполненных испугом, ожиданием, что я развернусь и кинусь на них.