Успокой моё сердце (СИ)

- Это я, это я, - шепчет кто-то из них, обнимая меня, - давай-ка, всего пару глотков.

Ледяная поверхность касается губ. Меня подбрасывает на кровати.

- Н-н-е-т… нет, п-по-пожалуйста!

Напрасно. Поздно.

Они практически силой заставляют выпить.

А потом целуют. Так, как хочу, так, как мечтаю.

- Вот так, - и обнимают… они обнимают меня?! - Все, все пройдет. Тише.

И проходит, вправду проходит!

Медленно, постепенно, но проходит…

Джеймс у дивана…

Хью гладит по спине…

Черный Ворон целует грудь, скользя черными прядями по коже…

Рауль стискивает пальцами…

Оковы, сковавшие и тело, и голову, исчезают. Глаза закрываются, отпуская на волю последние, жалкие остатки слез. Темнота принимает меня к себе, как напуганного маленького ребенка. Укладывает в плетеную колыбель, покачивая из стороны в сторону. Шепчет бархатным баритоном, прикоснувшись ко лбу:

- le montagne saranno forti*, tesoro.

*

Самое лучшее время дня – утро. Под только-только проклевывающимися лучами солнца, под голубым небом, какое обычно видно из окна, от легкого ветерка, пробегающего по лапам елей, как никогда хочется жить.

И как никогда верится, что это возможно.

Простынь, на которой я лежу, мягкая. Взбитая подушка с чистой белой наволочкой приятно ласкает кожу. А одеяло теплое. Большое, теплое и безопасное. Под ним можно переждать самую суровую зиму.

Устроившись в прежней позе, разве что теперь лицом к окну, а не к Эдварду и Джерри, как обычно, я медленно освобождаюсь от пут Морфея.

В горле саднит, глаза печет от соленой влаги, выпущенной ночью в таком жутком количестве, а голова и тело налились свинцом. Не самое лучшее самочувствие, но вполне ожидаемое. Вчера, сгорая среди бесконечных, бескрайних видений, я думала, что лучше не будет. Ошибаться приятно.

Я осматриваюсь вокруг, стараясь отвлечься от головной боли и попытаться восстановить картину событий. Помню только отдельные куски всего рассказа, а уж после признания, как заключался чертов договор, вообще все темным-темно. Я рассказала ему, да? Все рассказала?

Но если ответ положительный, почему я не помню?

А что он сказал?..

От проскочившей мысли – очередной насмешки над самой собой – становится страшно. Я ведь не слышала ответа, не видела реакции. Может быть, Эдвард уже давным-давно… отказался от своей затеи. От всех затей, касающихся меня.

Болезненное желание узнать, что все-таки случилось на самом деле, становится сильнее страха. Если мне и есть ещё чего бояться, то только слов мистера Каллена. Все остальное уже случилось – он знает, он видел, он слышал, он понял…

Я хочу повернуться. Всей душой надеюсь, что сплю в кровати не одна. И что как бы то ни было, эта история не повлияет на наши с Джерри отношения и никогда ему не откроется – даже через двадцать лет. Это будет невыносимо.

Однако после первого же моего движения из ниоткуда взявшаяся на талии ладонь – достаточно сильная, дабы удержать меня – оживает.

Теплые губы, появившиеся из-за спины, целуют мои волосы.

- Ш-ш-ш, - просят, поглаживая кожу, - тише.

Этот голос, этот запах может принадлежать лишь одному человеку.

Собственной ладонью, заставляя её слушаться, пробираюсь под одеяло, отыскивая руку мужчины. Длинные пальцы… он!

- Доброе утро…

- Доброе, - в его голосе слышится улыбка, - но ещё не совсем утро. Ты не хочешь поспать хотя бы до семи?

Хочу ли? Не знаю. Ничего не знаю.

Прикусив губу, хмурюсь, обдумывая, что собираюсь сделать.

- Можно мне обернуться? – спрашиваю, осторожно проведя линию по тыльной стороне его ладони.

Моим вопросом Эдвард явно удивлен. Недоумение так и рвется из него наружу.

- Конечно, - с готовностью убирая руки, сдерживающие меня, он позволяет. Чуть-чуть отстраняется, освобождая немного места. Без единого сомнения – хороший знак.

Теперь у меня есть возможность видеть малахиты. Они сонные, пусть и искрящиеся пониманием. В их уголках спряталась усталость, а в самой глубине, воюя с нежностью, гнев. И как бы сильно он его не маскировал, я все равно вижу. Осталось только выяснить, на кого он направлен.

- Привет, - шепчу, ощущая как щеки совсем некстати пунцовеют.

- Привет, - Каллен улыбается, пробежавшись пальцами по моим скулам, - вот так уже лучше.

- Как?

- Когда они сухие, - он усмехается, чуточку прищурившись. Теперь улыбка кривоватая. Как раз та, которую больше всего люблю.

- Ты спал сегодня? – я не решаюсь прикоснуться к синеватым кругам под его глазами, но оттого вижу их ничуть не хуже.

- Я найду время выспаться, Belle. Не беспокойся.

Ясно. Значит, шансов у меня все меньше. Немного сбивает с мыслей его теперешнее отношение – поглаживания и поцелуи, как и ночью – но оно вполне может испариться, как только разговор коснется болезненной темы. Быть может, не до конца ещё проснувшись, он просто не вспомнил.

Я должна сказать. Я должна напомнить, потому что по-другому ничего не решится. Сколько бы он ни смотрел на меня и сколько бы ни гладил, рано или поздно подобная мысль всплывет. И будет лучше, если я её озвучу. Так, по крайней мере, все пойдет быстрее.

- Что? – интересуется Эдвард, наверняка заметив мою нерешительность. Он в принципе очень наблюдательный.

- Я рассказала… вчера?

- Что рассказала, viola?

«Фиалка» придает решимости. Хватит.

- Про все. Про Джеймса, про «Урсулу»?

Черты его лица заостряются и суровеют. Сонливость мгновенно с них пропадает.

- Рассказала.

Рассеяно киваю. Ну конечно, ещё бы.

Я стараюсь смотреть куда угодно, кроме его глаз. Обвожу взглядом всю комнату: замечаю Джерома, по-прежнему, как и ночью, спящего, входную дверь, тумбочку, лампу, призрачный свет из зашторенных окон – уже не темно, но ещё не светло, Каллен прав, рано, – подушки и одеяло. Охватываю взглядом всю картину целиком. И только затем возвращаюсь к малахитам, кое-как набравшись смелости:

- И что ты думаешь?

Эдвард смотрит на меня в высшей степени серьезно.

- А разве я не сказал вчера, что думаю?

- Но ты слышал про договор и про Маркуса?..

- Я все слышал, - подтверждает он, - но от этого ничего не изменилось.

- Совсем ничего? – не могу поверить, слишком невероятно, - а кровь?.. тебе не было противно?

- За этот договор, - мужчина кривится на последнем слове, малахиты страшно пылают, - я сам её у него выпью. До последней капли.

…Наверное, тому, что я чувствую после его слов, нет ни описания, ни объяснения. Наиболее приближенно можно сказать: любовь, но мне кажется, это куда больше. Куда сильнее и куда, куда приятнее. Совмещенное с восторгом облегчение, тихая радость, которая способна перевернуть горы, разливающееся по телу тепло, парочка оставшихся, сохранившихся со вчера слезинок…

Может, я тороплюсь, может, зря так быстро принимаю все за чистую монету, но мне кажется, что он вправду меня не бросит. Он меня не отдаст. Он не презирает, как обещал. Ни капли.

- И что ты… ты ничего мне не сделаешь? – голос дрожит, а оттого шепот превращается едва ли не в шелест. Теперь не боюсь на него смотреть. Только этого и желаю.

Этот гнев – не мой. Ярость – не моя. Она против Кашалота. Она его испепелит.

Самое невероятное ощущение на свете – защищенность. Не думала, что значение выражения «как за каменной стеной» может воплотиться в реальности.

Наконец-то вижу смысл того, что сделала. Даже если к этой теме мы ещё вернемся, даже если ещё не раз увижу и Кашалота, и даже Каллена в кошмарах, справлюсь. С такой-то поддержкой!

Если он и сейчас меня не презирает, то вряд ли возможно вызвать в нем это чувство и в будущем. По-моему, ничего более жалкого, ничего более отвратительного, чем рассказанная история, не существует.

- Ну как же, сделаю, - он притягивает меня к себе совсем близко, крепко, как ночью, обнимает, - я столько всего сделаю… и знаешь, с чего начну?