Полет к солнцу (СИ)

— Ты ничего для него не значишь, — повторил он с расстановкой. — Ты ничто в его жизни, и ему на тебя — плюнуть и растереть. Так с какого пикси ты тут раскомандовалась? Дам — не дам… Дура! Ему было плевать, что тебя травили за вашу дружбу. Ему будет плевать, если ты меня убьешь, и тебя посадят в Азкабан. Ему будет плевать, умри ты завтра. Неужели ты этого не понимаешь?

Герда побледнела, отступила на шаг.

— Не надо называть меня дурой, — прошипела она, закусила губу, отвернулась и медленно побрела прочь.

— Так ты этого заслуживаешь! — крикнул Альбус ей вслед.

На следующее утро Герда появилась за завтраком подавленная и заплаканная. Ее соседки шушукались, парни посмеивались между собой, но Альбус на сей раз только фыркнул в ее сторону. Она была сама виновата, что на балу начала угрожать ему и важничать, будто бы может решать судьбу Саида. Правда, Айла потом по дороге в Хогсмид, оставив Лэма, подбежала к любимице устраивать допрос и всю дорогу не разговаривала с Альбусом, сердито на него поглядывая, — но это можно было пережить.

Дом, отсыревший за осень и выхолодившийся за декабрь, показался Альбусу совершенно нежилым. Кендра и Ариана мелькали, как два призрака. Альбус заметил, что у матери потемнели кисти рук, сосем как на фотографиях post mortem (Викки все же показала ему однажды эту мерзость), а кожа на лице странно истончилась и пожелтела. Ариана еще прибавила в росте, теперь почти доставая ему до плеча, но совершенно не поправилась: сквозь ткань платья остро ощущались ключицы и ребра. Платье, кстати, стало ей уже коротко, открывая ноги почти до середины икры.

«А ведь ей в апреле будет четырнадцать», — вспомнил Альбус и подавил болезненный вздох. Его подруги в четырнадцать лет зубрили уроки, работали в больничном крыле, гуляли в Хогсмиде, шушукались и кокетничали с мальчиками. У нее ничего подобного не будет. У нее не будет даже того, что есть у Герды Энслер — это тяжело, но все-таки тоже настоящая жизнь. «Для чего она только продолжает жить? — думал Альбус за обедом, наблюдая, как сестра тычет вилкой мимо куриного мяса у себя на тарелке: хоть Аберфорт и покрошил филе мелко, как только мог, но Ариана, кажется, опять не намеревалась съесть и кусочка. — Просто дышит, просто ест, просто спит… Настоящей помощи от нее никакой, одни хлопоты. Ради чего все это, в самом деле?»

Вечером, в рано спустившихся сумерках Альбус различил силуэты Арианы и Аберфорта наверху, на лестнице. Они стояли, обнявшись, брат гладил сестру по волосам и шепотом рассказывал про одну вредную девчонку, которая подкидывает первокурсникам в суп слизняков и улиток… Речь могла идти, конечно, только о Лисандре Яксли.

Альбус гадал, уйти потихоньку или заявить о себе, когда перед ним вдруг выросшая высокая фигура Кендры. Мать поманила его за собой, привела на кухню, зажгла свечу.

— Вот что, — вздохнула она. — Пожалуй, видимся мы с тобой в последний раз, так надо попрощаться. Я тебе прощаю все, чем ты меня огорчал. Ты меня тоже прости.

— Мама… — Альбус и растерялся, и растрогался. — Зачем ты так… Ты де еще долго поживешь! Ты же еще молодая!

— Это неважно, в конце концов, — тихо ответила Кендра. — Ты разве забыл наш с тобой уговор? После школы чтобы ноги твоей в моем доме не было. Ты де от меня отказался, и я от тебя тоже.

— А, вот ты о чем, — Альбус взлохматил волосы. — Ну, это же когда было… Да мы оба тогда злились, наговорили глупостей. Что старое вспоминать?

— Захотел и после школы у меня на шее сидеть? — усмехнулась Кендра зло. — Нет уж, довольно. Ты меня, голубчик, уездил, как школьного фестрала. Эти каникулы живи здесь, а после я тебе и двери не открою. Уговор есть уговор.

Альбус некоторое время боролся с желанием чем-нибудь в нее запустить.

— Хорошо, — процедил он, наконец. — Только, матушка, если вас не станет, как же я буду о братце и сестрице заботиться? Поневоле придется их куда-нибудь сдавать обоих, раз уж вы не изволите, чтобы я здесь появлялся еще раз…

Мать от души залепила ему пощечину. Альбус стукнул кулаком по столу.

— И не смей меня больше бить! — взревел он так, что сверху мгновенно примчался Аберфорт.

— Ты чего на мать орешь? — напустился он на брата. Кендра отошла в сторону. Парни уже схватили друг друга за грудки, но в этот момент дом затрясся, и посыпалась штукатурка. У Арианы от испуга начался припадок.

Окончания каникул Альбус дожидаться не стал: на следующее утро, оставив матери короткую записку, аппарировал в Лондон и снял комнату в «Дырявом котле». У него было немного денег, которых, по его расчетам, должно было хватить на десять дней, но их хватило только на пять, так что оставшееся время пришлось ночевать в участках и таскать булки с маггловских прилавков, предварительно наложив на себя чары невидимости. Он мог бы, в общем, завалиться к Лэму, но не хотел устраивать тому неприятности: успел за годы дружбы понять, что в семье Принц не любят чужих. Перед отъездом, однако, ему удалось тайно проникнуть в какую-то заброшенную маггловскую квартиру, где он, заглушив все звуки и подсвечивая себе Люмосом, кое-как помылся и поскреб лицо найденной там тупой бритвой (своей еще не заводил, все надобности не было). Даже получилось кое-как простирнуть вещи и более-менее согнать вшей и блох (сколько же их набежало за пять дней, удивительно). Главное было, чтобы девчонки и Элфиас ничего не заметили, иначе не избежать расспросов, а посвящать в собственные семейные дела Альбус никого не хотел.

У друзей, кажется, и без того на каникулах не все было ладно. Когда он зашел в купе, на него едва обратили внимание: все, особенно девочки, с состраданием смотрели на Финеаса, который полулежал в углу. Вид у него был изможденный, словно он, как и Альбус, бродяжничал несколько дней.

— А, ты вовремя, — обернулся Гораций, поманив друга пухлой рукой. — У нас, кажется, скоро будут серьезные проблемы. Элла Крейвуд оказалась отнюдь не такой дурой, как мы о ней думали.

— Вот как? — Альбус присел напротив Финеаса. — И в чем же это выразилось?

Тот мрачно усмехнулся.

— На каникулах я не удержался и отправился к Клеменси. Отцу сказал, что буду у Горация. Как раз в это время к Луизе зачем-то заявилась Элла… Она вообще что-то опять набивается ей в подруги. Видимо, прослышала, что я буду там. В общем, она узнала, что меня у Слагхорнов нет, и, разумеется, донесла моему папаше, — Финеас болезненно поморщился. — Тот быстро понял, где я могу быть.

Элфиас погладил его по руке, Лэм смотрел с жалостью. Викки зло насупилась, Айла аккуратно поправила кузену зимний плащ. Альбус немного подумал, соображая, что произошло дальше.

— С Клеменси что-то случилось? — с расстановкой спросил он. Финеас зло улыбнулся.

— Нет уж! С ней теперь ничего не случится, я об этом позаботился. Папаша стал угрожать, что устранит ее — ну что ж, пришлось выдать, что мне все-таки известны некоторые семейные тайны…

Он снова прикрыл глаза, словно борясь с болью.

— Мой брат Сириус — насильник, последователь маркиза де Сада. Имеет по крайней мере двух бастардов. Мой отец заплатил их матерям за молчание. Сам он содержит любовницу из числа учителей — Элеонору Фортескью.

Глаза Викки сверкнули.

— Я знала, что с ней не все так просто!

Блэк кивнул.

— Арнольд Розье был молодым любовником тетушки Элладоры. Чтобы он молчал, отец позволяет ему теперь совращать студенток.

— Довольно, — резко возразил Гораций. — Он все-таки ваш отец.

Финеас тонко усмехнулся.

— Пусть так. Но если он причинит Клеменси или ее семье малейший вред, наши семейные тайны немедленно попадут во все газеты. Я знаю отца, он слишком дорожит репутацией рода, чтобы рисковать из-за меня одного.

— Разумно, — согласился Альбус и поправил очки. — А что с вами сейчас? Вы плохо себя чувствуете?

Айла побледнела.

— Отец наказал меня Круциатусом, — прошептал Финеас. — Кузина дала мне настойку, успокаивающую нервные окончания, так что скоро последствия должны пройти.