Полет к солнцу (СИ)

— Да, пожалуй, так будет лучше всего. От имени Визенгамота я попрошу представителей британской молодежи покинуть зал заседаний. Мы принесем директору Хогвартса извинения, что недооценили нравственной опасности данного процесса для юного поколения.

Осборн торопливо поднялся и стал суетливо пробираться между рядами стульев. Альбус не спеша последовал за ним. В общем-то, происходящее здесь напоминало дурной водевиль, и юноша не горел желанием смотреть продолжение, однако попытка Бейзила создать крестраж привела его в веселое недоумение.

Едва за ними закрылись двери, Осборн обернулся, возбуждено блестя глазами.

— Вот это процесс! Каков негодяй, а? Жаль, что нас выдворили. Думаю, его приговорят к Поцелую.

— Это вас радует? — спросил Альбус холодно, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Ему пришло в голову, что об убийстве Джаспера Роули не писали в газетах, и он гадал, что могло быть причиной этого: постаралась ли семья покойного — кажется, Роули были известной чистокровной фамилией — или же в прессу поступили указания не упоминать о процессе, касавшемся столь Темной магии.

— Разве может не радовать торжество справедливости? — Осборн покраснел и улыбнулся, словно только что признавшись девушке в любви. — Меня только удивляет выдержка профессора Сполдинга. Ведь этот мерзавец — его родственник? А профессор ведет себя, словно ничего и не произошло. Железный человек!

Это была правда: декан ничем не выдавал себя. Вспоминая его поведение в последние месяцы, Альбус и не подумал бы, что кто-то из родственников Сполдинга в тюрьме. Хотя, возможно, профессор просто был рад, что убийца его жены наконец будет наказан.

…Процесс над Бейзилом Сполдингом занял всего один день. Ему вынесли смертный приговор, который и привели в исполнение месяц спустя.

Триместр закончился необыкновенно быстро — может, потому, что сам Альбус с нетерпением ждал его окончания. На бал пришлось отправиться, однако он не стал никого приглашать: не мог себе представить, что будет с кем-то танцевать после того, как танцевал с Камиллой. А так как доверить открывать бал Айле и Лэму означало бы насмешить весь зал до неприличия, то первой парой на балу в этом году были Виктория и Гораций. Они, кажется, заключили временное перемирие… Впрочем, к их вечным размолвкам все привыкли. Как обронила однажды Клеменси, им ссориться, видимо, нравилось.

Альбус немного волновался за Элфиаса: тот становился весь серый, когда при нем Викки брала Горация за руку. Впрочем, друг показал себя молодцом и пригласил Миллисенту Боунс — веселую толстушку-шестикурницу. Танцевала она славно, так что Элфиас выглядел не хуже других.

Итак, пока Викки в роскошном кремовом платье кружилась по залу с Горацием, Айла и Лэм изображали подобие вальса где-то в сторонке, Элфиас плясал с Миллисентой, а что касается Альбуса, он устроился за столиком в углу и лениво потягивал лимонад. К нему быстро подсел Финеас, на сей раз также пришедший без пары.

— Где вы оставили Эллу? — скопировал Альбус нарочито-светский тон, в какой иногда ударялся Гораций. Финеас повел ладонью по мраморному лбу.

— Не поверите, как она мне надоела! Я не мог больше выдержать. После наших девочек слушать бесконечную болтовню о нарядах и сплетни…

— Понимаю, — кивнул Альбус сочувственно. — Вам захотелось отдохнуть.

— Да, — простонал Финеас. — Но теперь я уже боюсь, что разозлил ее. Видите ли, она осталась без кавалера. Я ее не пригласил, Гораций пошел с Викторией, Гектор — со своей маленькой невестой… А она одна! Подумайте, какое унижение.

Элла в самом деле в одиночестве сидела на стуле и нервно обмахивалась веером. Лицо ее пошло красными пятнами. Соседство подруги, Геспер, которую также никто не пригласил, кажется, не добавляло ей радости.

— Может, поймет, что надо развиваться, — равнодушно ответил Альбус. — Неужели вы ее жалеете?

Финеас замялся и покраснел.

— Она не виновата, что из нее воспитывали жалкое, ограниченное существо. А вообще… Боюсь, она может отомстить, — он опустил кудрявую голову, но тут же вскинул. — Посмотрите-ка! Бедная девочка… Все же, что ни говори, люди Востока вероломны.

Он указывал на Герду Энслер. Саид, видимо, хоть и пришел без пары, пригласить ее не счел нужным, и бедняжка уныло бродила вдоль стен. Раджан, увлеченный разговором с профессором Кеем, совершенно не замечал ее.

— Погодите-ка, — Альбус живо поднялся и поспешил в ту сторону, где темнело платье Герды. «Сейчас, если я с ней буду танцевать, то привлеку внимание Саида. Он не упустит свое счастье и будет всегда мне благодарен. И она тоже».

— Танцуешь, Герда? — он поклонился, приложился губами к ее мягкой ручке. Девочка грустно посмотрела на него и кивнула. «А ведь у нее красивые глаза. Что Саиду нужно, в самом деле?»

Играли быструю польку, и они промчались как раз мимо Раджана и Кея. Профессор прищурился, но маленький индус даже не повернул головы. Альбус крутанулся с девочкой там же еще раз, и еще — пока не заметил, что она низко опустила голову и едва сдерживает слезы. Он остановился.

— У тебя что-то болит?

— Нет, — Герда покачала головой. — Но ты зря стараешься. Я знаю, что неинтересна Саиду. Ему нравится Иллария Малфой; я видела, как он рисовал ее на пергаменте в библиотеке.

— Малфой? — фыркнул Альбус. — Да она похожа на испуганного пуделя!

Иллария, очень маленького роста, худенькая и с тонким голосом, в котором проскальзывали визгливые нотки, была ему смешна и отчего-то немного противна. Она была глупа и как-то странно подобострастна. Он в жизни бы не поверил, что уважающий себя человек мог влюбиться в такое существо, тем более, когда рядом с ним была личность куда более интересная.

— Это неважно, — ответила Герда и поджала губы. — Знаешь, я должна тебя благодарить, — добавила она, помолчав. — Но я ведь понимаю, что ты это сделал не для меня и не для Саида, а для себя. Мы оба зачем-то тебе нужны.

— Вы? Мне? — Альбус подбоченился. — Прости, но не много ли ты на себя берешь?

— Не больше, чем ты, — Герда прямо посмотрела на него, и лицо ее на миг напомнило Ариану в спокойные минуты. — Саид упоминал, что ты вроде как хочешь устроить революцию. Если так, то тебе нужны сторонники. Это всем понятно. Ты хочешь завербовать Саида… Ну и меня заодно. Не боги ведь обжигают горшки. Вам потребуется, если что, исполнители, правда?

— Продолжай, — Альбус скрестил руки на груди: болтовня Герды вдруг показалась ему забавной. Она, кажется, это почувствовала.

— Можешь смеяться, пожалуйста. Можешь сказать однокурсникам, чтобы возобновили бойкот. Им ведь только дай повод… Это все равно что бросить кость с мясом стае собак. Только имей в виду одно: к Саиду я тебя не подпущу. Я ничего для него не значу, но он должен делать научную карьеру, а не бомбы бросать, и я жизнь положу на то, чтобы это было так.

— Если ты для него ничего не значишь, — спросил Альбус неожиданно ядовито, — как же ты сможешь помешать ему решать свою судьбу?

— Очень просто, — лицо Герды побледнело, — если ты втянешь его в свои планы, я убью тебя.

Он рассмеялся и положил девочке руки на плечи.

— Начать с того, что ты меня никогда не убьешь — я как волшебник превосхожу тебя во много раз. Но даже если бы ты смогла — подумай, каково Саиду придется в таком мире, как сейчас? Жить под постоянными косыми взглядами, терпеть, как какие-то ничтожества ставят ему палки в колеса… Не я, так кто-то другой объяснит ему, что он сам может изменить мир, подстроить под себя.

Герда вскинула брови, у нее на щеках выступили пятна.

— Революция — тупиковый путь. И кровавый. Каждая капля крови будет на тех, кто ее организовал. А ты знаешь, что убийство разрывает душу? Так вот, твоей души мне не жаль. А его — не дам.

Альбус удивленно поправил очки. Ему вдруг на секунду показалось, что ожила старая колдография, оставшаяся после отца и затерявшаяся где-то в книжках: мать, молоденькая, тоненькая, в форменном платье, стоит в школьном дворе, у фонтана, строго сложив руки и поджав губы. Внутри поднялась знакомая волна злости.