Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

На это едва ли можно было ответить что-то толковое. Амор промолчал; врач постоял немного и ушел.

– А ты почему здесь сидишь? – набросился на него Эше. – Ты тоже иди! Убирайся! Иди отсюда! Тебе же по всему лагерю нужно бегать, всем в рот заглядывать, жопу лизать, и тому майору, и вообще… всем!

– Это точно, нужно. Вот, с тебя решил начать, – добродушно улыбнулся Амор. – Еще немного потерплю твое дурное настроение и побегу дальше. Ты позволишь?

– Да пошел ты… – обреченно буркнул Эше. – Иди к другим. Им нужней.

– Может быть. – Смиренно отозвался Амор и остался сидеть. – А я хотел быть летчиком, – неожиданно сказал он. Мне было лет одиннадцать. А потом я хотел быть пекарем. Печь хлеб. Мы были в какой-то жутко далекой деревне на ярмарке, и там стояла огромная печь, и пекарь в белой спецовке доставал противни и тут же ставил новые. Я тогда подумал, что это самая лучшая профессия в мире. Кстати о пекарях. Иге помогает на кухне сейчас. С самого раннего утра. Когда выздоровеешь, можешь присоединиться к нему. Там будут рады помощникам.

Эше слушал его внимательно; Амор начал думать, что он заинтересовался – и Эше, заметивший это, тут же резко дернул головой.

– Идите вы все со своими кухнями! Не хочу, пусть он возится в этой грязи. А я не буду, – зло огрызнулся он.

Этот рывок отнял его последние силы: Эше обмяк, снова закрыл глаза. Амор задумчиво смотрел на него: он, наверное, просто хотел в это верить, но Эше заметно полегчало. Подумав, Амор вложил ему в руку четки.

Эше поднял руку, посмотрел на нее мутными глазами.

– Что это за старье? – угрюмо спросил он.

– Четки. Прошли со мной пол-Африки и еще немного. Лет восемь они со мной точно. Если все-таки решишь стать священником, приобрети себе новые, а эти выбрось.

– А ты? – забеспокоился Эше.

– А у меня новые будут, – подмигнул Амор. – Попрошу ребят сделать. Они как раз что-то такое учатся вытачивать. Или ты новые хочешь?

– Нет, – надулся Эше. Вздохнул, сжал руку, прижал к груди. Амор потянулся и начертил прямо над кулаком крестик.

– Благословений тебе, будущий служитель, – мягко сказал он. – Набирайся сил.

Уже выйдя из дверного проема, он оглянулся на Эше – мальчик плакал. Рука лежала на груди.

Яспер появился через двое суток, снова около полуночи. Амор уже вымыл полы рядом со свечными столиками и стоял у свечного столика, задумчиво поправляя свечи. Он повернул голову на звуки, поднял брови, радостно, пусть и скупо улыбнулся. Яспер хмыкнул, склонил голову к плечу, сказал:

– Как хорошо, что я почти всегда знаю, где тебя искать.

Он зашагал прямо к Амору, остановился перед ним, поднял руку к его лицу, коснулся пальцами.

– Ты скучал по мне? – тихим, требовательным шепотом спросил он.

– Смею ли я говорить не то, что ты хочешь слышать? – улыбнувшись, отозвался Амор, прикрыв глаза, растворяясь в незамысловатой ласке.

– Ты смеешь все, милосердный отче, и даже многое сверх того. Разделишь со мной ужин?

Амор нахмурился.

– Вас не покормили?

– Ребята уже давно вышли из столовой и отправились по койкам, – успокаивающе погладил его по щеке, по плечу Яспер. – Я проследил. Но куда больше бренной пищи я возжаждал пищи духовной. Обеспечишь мне ее? Я попросил дам и господ кухонных работников и они с радостью согласились обеспечить отца священника и его презренного поклонника лучшими из яств.

– Никогда не меняйся, Яспер Эйдерлинк, – сначала закатил глаза, потом засмеялся Амор. – Подозреваю, ты вздернул из кровати половину штата кухни, чтобы они подготовили торжественный обед по якобы благородному поводу.

Яспер невозмутимо пожал плечами, отказываясь испытывать угрызения совести по такому пустяковому поводу.

– Дело уже сделано. Надеюсь, тебе не взбредет в голову пренебрегать их жертвами, – с вызовом прищурился он.

– Было бы бесчеловечно с моей стороны. Помоги мне прибраться.

Амор мыл полы, Яспер составлял стулья. Сначала он возмущался, что в таком большом лагере не найдется человека, который взял бы на себя такую пустяковую обязанность и тем самым освободил отца священника от этого груза. Когда Амор сказал, что следует рассматривать эту нехитрую работу как отвлечение от тяжелых дум, а не тяжелое и неприятное бремя, Яспер начал негодовать, что в этом треклятом лагере до такой степени яростно эксплуатируют пришлого священника, только что вырвавшегося из зоны боевых действий, между прочим, что у него только около полуночи и есть время, чтобы разгружать голову и немного отвлекаться на радости простого труда.

– Иными словами, твой рейд был неуспешным? – поинтересовался Амор, закрывая чулан.

Яспер за секунду изменился из доброго приятеля в усталого старика.

– Как сказать, Амор, – мрачно сказал он. – Исходя из частных целей и задач, вполне успешный. Если глядеть в перспективе – бестолковый совершенно. Пойдем-ка. Сначала ужин. Или завтрак? – задумался он, глядя на часы. – Первый же прием пищи в новом дне. Завтрак, м, отец священник?

Амор отказывался думать, как именно Яспер распорядился насчет романтичного ужина в пустой столовой для себя и приблудного священника, и еще меньше он не хотел думать о том, как ему смотреть в глаза работникам при свете дня. Чушь какая, мелочи, мелькало у него в голове. С этим можно будет разобраться завтра. Или когда-нибудь потом. Пока же – у него впереди бесконечно много времени с Яспером. И пусть Земля задержит свой бег; Амор даже подумал, не следует ли проверить, сколько в нем от Иисуса Навина, раскинуть руки, задрать голову к небу и потребовать, чтобы луна прекратила свой бег по нему. Пары столетий наверняка бы хватило, чтобы насладиться каждым мгновением их ужина.

К изумлению Амора, их не только ужин – или завтрак – ждал, но и бутылка вина и бокалы. Работник кухни, сонный, но вполне довольный жизнью, отдал Ясперу распоряжения, как обойтись с грязной посудой, бодро пожелал Амору спокойной ночи и убрался досыпать. Яспер налил вина.

– Знал бы ты, дражайший Амор, каких трудов мне стоило совместить мои служебные и мои личные планы, – говорил он, пододвигая Амору бокал. – Но у меня получилось, и за это стоит выпить. За мою изобретательность.

Амор недовольно нахмурился.

– Перестань, – ухмыльнулся Яспер, наклонился и поцеловал его в щеку. Совсем легко, но так, чтобы Амор не ошибся. – Я всего лишь воспользовался удачным совпадением планов, сделал эту комбинацию чуть более удачной, и вот он я здесь. Просто на пару недель раньше, чем планировалось. – Он уселся, хмыкнул, добавил, виновато прищурившись:– И на сотню километров восточней, но к черту эти тонкости. Я счастлив видеть тебя, Амор. Искренне, неподдельно счастлив. Потому что учитывая, что творится сейчас в твоей провинции, могло случиться, что тебя первым обнаружил бы Тафари. Допрашивая бандитов, знаешь ли. И изучали бы твое тело судмедэксперты, если бы, разумеется, смогли найти место казни.

Он потянулся к Амору, сжал его руку – крепко, болезненно, и глаза его жадно всматривались в лицо Амора, и лицо было неожиданно серьезным, брови тревожно сдвинуты, морщины на лбу обозначены слишком глубоко по сравнению с тем, что Амор помнил.

– Счастье, что твои благословения распространились и на тебя. И я тебе честно скажу: на меня они действуют безупречно, – кажется, удовлетворенный тем, что разглядел, сказал Яспер, отпустил руку, откинулся назад. Поднял бокал: – Твое здоровье, отец Амор, и за твои благословения. Ты ведь вспоминал обо мне?

Амор невольно улыбнулся. В мире всегда найдутся незыблемые вещи. Самоуверенность Яспера Эйдерлинка – одна из них. Как только он без белых перчаток обошелся – тоже ведь любил носить. Чтобы избавиться от странного, меланхоличного и лениво-счастливого настроения одновременно, Амор спросил:

– В моей провинции все действительно так плохо?

– Об этом же сообщают регулярно, Амор, – поморщился Яспер. – Военное положение во всех городах, регулярные посты на всех дорогах, не менее тридцати поселений до сих пор удерживаются бандитскими группами.