Снохождение (СИ)

«Нужно быть наивным, как пастух, чтобы приплестись в столь поздний час, и сидеть с этой весёлой ухмылкой», — думала Миланэ, вежливо полуулыбаясь ему и спускаясь по ступеням; Синга почему-то вовсе не торопился проходить в гостиную, топтался посреди прихожей, хотя Раттана явно упрашивала пройти и уже пошла что-то стряпать. Когда Миланэ сошла, стало понятным его намерение: он полез в обнимки, и дисципларе ничего не оставалось, как увильнуть и превратить всё в дружеский жест; нос уловил, что Синга чуть пьян.

Жестом пригласив его в гостиную, Миланэ олицетворяла собой чинность и вежливость; жесты, движения и взгляды её стали величественно-заученными, будто бы она находилась не у себя дома, а в зале с наставницами или на приёме.

Они сели за стол.

Синга сидел, барабаня по столешнице. Миланэ наблюдала за этим.

«Любовь зла…», — догадалась-почувствовала дисциплара, чуть поджав хвост, ближе к ножке стула.

За всё время она проронила лишь пару слов вежливости, да и он не отличился красноречием, вовсе не торопясь объясниться. Вошла Раттана, но взгляд Синги был столь многозначителен, что она поспешила удалиться.

— Что? Не ожидала меня увидеть?

В этой его фразе было всё: извинение; некий вызов; любопытство.

— По правде говоря, нет, — сказала, как есть, Миланэ. И добавила, возложив пальцы правой ладони на стол. — Но мне приятно, что ты зашёл. Хочешь чего поесть, выпить?

Синга глядел на огромные напольные часы, что громко тикали в углу; одинокая, большая стрелка указывала почти полночь. Миланэ тоже посмотрела на эти часы, которые она всё хотела переместить на иное место, вытянуть из угла — прежние хозяева выбрали очень нелепое место для такой вещи; но всё забывала это сказать Раттане, да и той придётся просить помощи у каких-нибудь львов покрепче. Добротные, дубовые. Огромный бронзовый маятник. Вообще, удивительно, что они не забрали часы с собой, эти хозяева, ведь такая вещь стоит огромных денег.

— Поздно, согласен, — отрывисто говорил Синга, сняв дорогой алый плащ и бросив его на спинку соседнего стула. — Просто так получилось… Меня к столь позднему визиту вынудили некоторые обстоятельства личного характера.

— Что за обстоятельства, Синга?

— Снова не смогу толком уснуть… Я не видел тебя эти два или три дня. Хочу извиниться. Я могу извиниться?

— За что, Синга? — навострила уши Миланэ, склонив голову вниз и влево.

— За всё, что у нас случилось.

— Ничего у нас не случилось, — со смыслами молвила она. — Это я в какой-то мере должна искать извинения за то, что ушла от Талсы раньше времени, без особых прощаний. Но, как говорили мудрые: дом, из которого уходишь без прощания, либо очень плох, либо очень хорош. Я плохого о Талсе сказать никак не могу.

Синга развёл руками, очень широко. А потом с бессилием опустил их.

— Мммда… — взволнованно почесал он длинную гриву, безуспешно убирая непослушные пряди со лба.

Он нервничал, и эта нервозность немного смешила Миланэ. Нет, она и малейшего виду не подавала, была невозмутима и плавна, как истинная воспитанница Сидны, вовсе не желая ставить его в неловкое положение. Решив помочь, дать передышку, она позвала:

— Раттана!

Та оказалась невероятно расторопной, и в дверях появилась почти мгновенно.

«А таки не зря я убила ту тварь ради неё», — вдруг жестоко подумала она. — «Превосходная служанка».

— Слушаю, госпожа.

— Вина какого-нибудь гостю. Я знаю — он любит чёрное, сладкое.

— Сейчас, госпожа.

— Интересно, почему у тебя только она? — спросил Синга.

— Много — не значит хорошо. Кроме того, традиции не одобряют иметь дисципларам прислугу более двух голов.

— Она дхаарка, да? Я могу тебе подобрать очень хороших Сунг, а то как-то не смотрится, — засмеялся Синга, но взгляд Миланэ был холоден, а выражение лица — чрезвычайно, пугающе отстранённым, поэтому он неловко умолк.

Раттана принесла вино. Миланэ молча кивнула, мол, оставь нас и оставь бутыль, и та удалилась вовсе. Тем временем Синга всё ерзал на месте, ни на что не решаясь, а потом вдруг изрёк:

— Я вот недавно слышал речь глашатаев возле Сената. Мне кажется, что будет новая война на Востоке. Сколько этих войн было за последние пятьдесят лет? Раз, два, три, четыре… — начал загибать он пальцы.

— Инцидент Карса не принято считать за войну, — поправила Миланэ.

— А у разных историков — разные мнения, — поднял Синга указательный палец с большим перстнем, радостный оттого, что Миланэ подхватила разговор.

Но этому учат в дисциплариях: подхватывать разговор.

— Пожалуй. Неотрадно слышать новости о войне. Но к чему они?

— Так… — махнул он, будто сам удивляясь, зачем об этом упомнил.

Миланэ закинула лапу за лапу с кубком в руке, отпрянув от стола:

— Желаешь поучаствовать в исконном деле Сунгов?

Она спросила без задней мысли, даже вполне серьёзно, хотя и не без предположения, что Синга — далеко не воин по складу личности.

— Нет-нет, я не хочу никого убивать… — даже испугался он. — И не хочу оказаться убитым сам.

Миланэ посмотрела вверх, нечто разглядывая в уме.

— Это выгодная стратегия жизни, но до определённого момента, — уверенно молвила, посмотрев на него.

Но он тоже посмотрел на неё:

— На иную мне не хватает духа.

Нельзя сказать, что Миланэ зауважала его после этих слов; тем не менее, сказанное немного сместило её точку зрения, и она вняла, что Синга вовсе не назначен для жизненной борьбы, но для созерцания жизни. Вообще, стало вмиг ясно: он глубоко несчастен, не зная, как изобрести выхода своим склонностям.

— Мне всегда нравилась твоя честность. Правда. Наверное, это и мне позволит быть с тобою до конца честной.

— Вот как, — навострил он уши.

Встав, Миланэ протянула ему бутыль, а сама взяла чаши.

— Идём наверх, на воздух.

В её доме, в той самой комнате, где она собиралась сделать экзану, находилась небольшая лоджия. Поманив его за собой, Миланэ пошла через прихожую наверх; вход к лоджии преграждала сплошная дверь, окованная железом. Миланэ она страшно не нравилась, ибо выглядело это совершенно по-дурацки; но в этом был свой резон — предыдущие владельцы дома явно боялись воров. Дисциплара решительно отворила эту тяжеленную несуразность, и они оказались в мире звёзд, ночных звуков и огней Марны, что виднелись повсюду: дом стоял на возвышенности, поэтому вид оказался хоть куда.

Здесь Миланэ вовсе закрыла глаза на всякие условности этикета. Достав два стула из комнаты, она водрузила их в лоджии, предложила сесть Синге и полувозлегла на своём, откинув лапы прямо на перила; пласис расправила и подоткнула повыше, чтобы было посвободнее, и её лапы, выше колена, оказались открыты миру и взору. В целом, это выглядело смело, в чем-то — вызывающе; но таким же несогласным со всякими приличиями был и ночной визит Синги, да и его способ поведения, поэтому Миланэ перестала церемониться и обратила атмосферу в непринуждённость, если не сказать — раскованность.

Тем более, что Миланэ к нему не питала плохих чувств; она видела в нём несостоявшуюся, но личность.

— Раз всё откровенно, то скажи: это ты захотел, чтобы я стала вашей Ашаи рода?

Видимо, её деяния и лапы чуть сковали его ум (самцы-то могут думать лишь об одной вещи одновременно), поэтому Синга ответил не сразу:

— Что? Нет-нет… Это дело матери и отца.

— Ты не знаешь, зачем я нужна твоему отцу? — Миланэ хлестнула вина в кубок гостя, а потом и себе. Опомнившись, Синга перенял у неё бутыль и помог с этим.

— Как зачем?.. Для чего нужны Ашаи рода? — отпил он, глядя на звёзды. — Тебе виднее.

— Я знаю, что он долго не хотел брать над кем-то патронат.

— Это верно, это да. Он всегда опасался сестринства. Знаешь, я немногое об этом знаю. Мать и отец всегда скрытничали со мной насчёт дел, а особенно — столь щепетильных. Это мой брат всегда знал: что, где, как. А я… Меня всегда за придурка считали. А ты, Миланэ, как считаешь — я придурок?