Снохождение (СИ)

Она, живая душа, почувствовала, что оставила вместе с этим сном неразгаданное. Он был нелеп, как все сны вообще, но столь светел, что взгляд сам устремлялся ввысь при воспоминании. В нём словно было сохранено всё самое светлое её жизни, светлая сторона; будто сном было высказано нечто мантическое, нет, надо взять выше — истинно пророческое, дано обещание, но вовсе не иллюзорное, а по-настоящему честное. Впечатление было великим, потому проснулась она в не то что бы хорошем расположении духа, ведь сразу пришло на ум вчерашнее, а каком-то мирном, всепонимающем, всепрощающем, уносящим.

Как выяснилось, заснула она со северным амулетом на шее. Сняла.

К этому утру собралось столько неразрешимых обстоятельств, и все в одно время, что Миланэ, вспомнив о них, учуяла ту самую тоскливую тяжесть, какую испытывает всякий, кто помнит о многих обязанностях, которые должно сделать и ни в коем случае — для своего же блага — не упустить. Праздные души — лёгкие души. Нет, не счастливые, это другое. Но именно лёгкие.

Дела мира делают нас тяжёлыми.

Следовало сделать несколько вещей. Зайти в Дом Сестёр — отметиться перед отъездом, взять какие-либо поручения в Сидну или ещё что, поскольку завтра надо уезжать, готовиться к Приятию — осталось без малого семь дней. Затем заглянуть к Хильзе, уделить внимание патрону и его делам, а ещё извиниться перед соседями, которые вчера хотели возжечь огонь Ваала и совершить им это, если ещё не передумали. Потихоньку можно будет собрать вещи и ждать завтрашнего полудня.

Нехитрые дневные дела, простой жизненный план.

Визит в Дом Сестёр не преподнёс никаких сюрпризов: отметили, что Ваалу-Миланэ-Белсарра отъезжает в Сидну проходить Приятие, традиционно благословили в Зале Огня, пожелав силы и твёрдой веры; Миланэ пришлось выслушать несколько напутствий, два пожелания и одну просьбу; дали небольшой пакет несрочных бумаг, которые следовало сдать в Админу Сидны, и тут же назначили служение после Приятия — придти в школу Нош после возвращения в Марну уже в качестве сестры Ашаи-Китрах и дать там несколько уроков по основам веры вместе с тамошней Ашаи. Миланэ была наслышана об этой школе, где учились дети старых патрицианских родов. Также были какие-то очень смутные полунамёки на то, что «кое-кто из сестринства хотел бы побеседовать с Ваалу-Миланэ о некоторых верных делах сестёр». Все попытки уточнить, о чём речь, оказались напрасными: было сообщено, что об этом побеседуют после Приятия, а прежде разговоры нежелательны.

Хильзе удивилась приходу Миланэ; она открыла дверь, утирая ладони полотенцем, как всегда, и обнаружила там дисциплару с виноватой улыбкой. Вообще-то, дочь Андарии очень боялась, что подруги, как обычно, не будет дома, потому по дороге к ней непрестанно читала энграмму на вызов. Как выяснилось позже, это не оказалось зряшным, так как Хильзе собиралась уйти по делам, но в последний момент просто передумала. Безусловно, Хильзе давно уже знала, что Миланэ в эти дни пребывала в Марне и ей был подарен дом. По всем приличиям, Миланэ должна первой посетить её и пригласить домой, либо просто заявиться; но в первые дни дисциплара не сделала сего, потому что жизнь завертелась очень быстро, забот и переживаний оказалось очень много, поэтому визит к Хильзе она откладывала с дня на день.

Сладной беседы не получилось, хотя Миланэ очень хотелось выговориться и выслушать хоть какие-либо суждения или советы. Во-первых, у Хильзе было довольно неважнецкое настроение, приправленное затаенной обидой на Миланэ, которая изволила придти лишь перед самым отъездом; во-вторых, и это главное, у Хильзе появилась дома новая жительница — ученица-найси, по имени Ваалу-Лаэни. Её наставница, Сталса, таки умерла после необъяснимой болезни, а поскольку Лаэни была полной сироткой, то Хильзе ничего не оставалось, как приютить её по завещанию Сталсы и стать наставницей. Бедная Лаэни должна была на днях пройти Круг Трёх, но к ней прицепилась такая печаль-тоска, что нечего было и думать показывать её в таком состоянии. Миланэ сразу отправилась в комнату найси, в ту самую, где когда-то ночевала сама, и взялась утешать несчастную ученицу.

— Я не хочу быть Ашаи, — почему-то повторяла она.

— Наставница Сталса желала, чтобы ты стала ею.

— Я не хочу быть Ашаи.

— Дитя, нам не суждено выбирать нашей тропы.

— Не хочу…

Наконец, после нежности и утешений, Лаэни весьма успокоилась — заснула на руках Миланэ.

— Я точно так же делаю, — сказала Хильзе после того, как Миланэ осторожно закрыла дверь комнаты. — Вгоняю в спячку то страйей, то настойкой четырёхлиста. Ну и доколе мне так поступать?.. Она уже неделю такова. Дух её очень ослаблен. Просто не знаю, как она пройдёт Круг Трёх. Миланэ, послушай… Надо решать вопрос. Сталса очень хотела этого, а я хорошо знала её. Достойная была сестра, очень.

Они прошли в столовую; Миланэ уселась, Хильзе встала возле стола.

— Надо подождать, она должна это пережить.

— Время не терпит, Миланэ.

— Почему не терпит? — чуть сузила взгляд Миланэ. — Сколько ей лет?

Хильзе посмотрела вверх, что-то высчитывая.

— Двенадцать.

— У неё в запасе ещё целый год, — с облегчением молвила Миланэ. Пройти Круг Трёх можно и в тринадцать. И даже в четырнадцать, но это уже поздновато.

— Миланэ, тебе легко говорить, — с большим обозлением сказала Хильзе, начав бестолково перемещать подсвечник по столу. — А я не могу с нею возиться столько времени.

— То есть? — не поняла Миланэ.

Нет, взаправду не поняла. Но Хильзе смотрела на неё так, будто пытаясь понять: «Не шутит ли? Не издевается?».

— У меня свои намерения к жизни! — развела руками. — Я должна была поехать в Мистфальн с одним… с одними… в общем, поехать. Теперь всё перевернулось: в её нынешнем настрое она однозначно провалится на Круге, а потому её нужно обхаживать; а если не пройдёт и потом, чего я весьма боюсь, то что делать?.. Кто будет наставницей? Хоть в приют Призрения сдавай…

Последнее прозвучало без сарказма, а словно бы внезапное озарение.

— Хильзе, ты что, с ума сошла? — серьёзно изрекла Миланэ, облокотившись о стол и взмахнув ладонью. — Какое ещё Призрение? И Сталса, она ведь…

— Да, да, да. Да. Все вы очень любите поговорить; а как сами испробовать сей жизни — так ни-ни.

Поглаживая себя по носу, Миланэ начала глядеть по сторонам, растерявшись. На самом деле, у неё не было слов. Она не знала, что сказать. В Андарии львица, отдавшая дитя — неважно, своё или чужое — в сиротский приют Призрения, считалась особой значительно меньших достоинств, чем любая неприкрытая блудница. Принимать такую в доме — хуст; это крайне не одобряется. Но более того, каноны Ашаи велят всячески заботиться о будущем поколении, и забота о найси умершей наставницы — скорее честь, нежели обязательство. Но каноны канонами, а в жизни — как видимо — всё проще.

— В общем, чего я бы смела просить: похлопочи о хорошем Круге Трёх, когда вернёшься из Сидны, ладно? — примирительно начала Хильзе, увидев, что её речи произвели на подругу неизгладимое впечатление. — Ты — Ашаи рода сенатора, связи у тебя появятся вмиг… Так что вспомни мимолётом, пожалуйста, о просьбе Хильзе.

Откровенно говоря, Миланэ могла здесь не больше, чем Хильзе. Пока. Но она не могла ответить иначе, кроме как:

— Хорошо, попытаюсь помочь.

— И прости, если что сказала не так. Я очень устала…

Извинение было неискренним.

— Ничего. Понимаю.

Миланэ попрощалась с Хильзе, не холодно, но сдержаннее, чем обычно; ещё раз уверила, что попытается помочь, и вышла.

В целом, она начала понимать проблему и беспокойство подруги. Как ни крути, а ситуация непростая: если эту найси отдать сейчас на растерзание трем сёстрам, то путь в дисципларий ей будет закрыт. Конечно, можно пойти на хитрость и попробовать пройти Круг трёх в ином месте, что весьма непросто по многим причинам; но это может всплыть и плохо закончиться — такие случаи Миланэ знала. Если ждать, пока она станет готова, то о львёне нужно заботиться; опять же — нету никакой уверенности, что она и потом пройдёт Круг. В таком случае Хильзе должна или сама взять над нею наставничество, или найти ей наставницу, что ой как непросто в развращённой Марне и её окрестностях.