Пленник (СИ)

— Я же говорил, что будет интересно! — облизнулся Бел. Из-под длинной челки нездорово сверкали азартом глаза. Поначалу он не придал такого уж интереса к этому парню, но, мельком заглянув в повозку, где его ждала просто груда мяса, он не мог не проникнуться эпичностью момента.

В это же время к Виллани подскочил один из стражников и что-то сказал ему приглушенным взволнованным голосом.

— Ваше Высочество, неподалеку от столицы был замечен отряд повстанцев. Судя по всему, это Каваллоне, поэтому… — Его слова перебил громкий смех, тонущий в общем гомоне оживленных голосов. Бел, схватившись за живот и запрокинув голову, хохотал. Совершенно искренне, безумно, наслаждаясь смехом. Виллани еще не видел его таким.

А вот Вайпер, беспокойно оглядевшись и увидев, что на них никто не смотрит, просто покачала головой и вздохнула, принимая его поведение как нечто обыденное.

Бьякуран откусил ленточку пастилы и задумчиво прожевал ее, наблюдая за истеричным припадком принца.

Да уж, дни боев будут действительно насыщенными в свете последних событий.

========== Глава 48. Известие ==========

Местность вокруг Колизея неузнаваемо изменилась за какую-то пару дней. У входа стояли наспех собранные штопанные палатки и роскошные шатры, в которых торговали предприимчивые купцы и обычные ремесленники. Безделушки, изготовленные специально к этому дню, вроде брошей в виде скрещенных кинжалов или картин, изображающих сражающихся бойцов. Были и маски — разные, начиная от обычных разукрашенных рож до некоего подобия шлема. Торговцы зазывно кричали, услужливо кланяясь, предлагая той или иной товар, расхваливая их так, что поневоле захочется потратить немного золотишка. Более зажиточные и важные купцы заметно притесняли менее удачливых конкурентов, угрожали и ругались и даже порой отбирали заработанные деньги. Естественно, никто не вмешивался в подобные размолвки: ни стража, патрулирующая окрестности, ни, тем более, кто-то из более важных персон. Это ниже их достоинства, что уж сказать.

По парку прогуливались дамы в роскошных платьях, увешанные драгоценностями. Они жеманно кокетничали, общаясь с мужчинами, и брезгливо морщились, прячась от знойного солнца под легкими кружевными зонтиками и широкополыми шляпами, чтобы не опалить тонкую белую кожу и не пойти веснушками, как нищие простолюдинки.

То и дело слышался грубый мужской смех, полные бравады возгласы и снисходительное обсуждение грядущих боев. Это располневшие лощенные лорды, которые вряд ли даже смогут поднять своими пухленькими ручонками шпагу, посмеиваются над теми, кто вынужден сражаться за свою жизнь им на потеху.

Но здесь находились не только представители высшего сословия. Наверное, бои — это единственное событие в году, которое самую капельку объединяет два совершенно разных мира. Король никогда не препятствовал посещению Колизея простолюдинами, наоборот, даже приветствовал. Главное — оплатить довольно внушительный взнос в казну, взамен чего выдается письменное разрешение на посещение боев. Вот поэтому сейчас можно было увидеть и обычных людей — типичных представителей простого народа и мелкого дворянства. Они скромно прятались в тени деревьев, издали восхищенно наблюдая за важными господами, и шептались между собой, боясь повышать голос. Некоторые из них пришли сюда, даже не имея на руках разрешения, в надежде, что какой-нибудь скучающий благородный лорд милостиво разрешит им постоять подле них — так им хотелось глянуть на сражения хотя бы одним глазком.

Мукуро одинаково тошнило и от первых, и от вторых. Понятно, что простолюдины раздражали его просто фактом своего существования — это было врожденное и вскормленное годами воспитания чувство. Неприязнь и презрение к аристократии же — приобретенное им в процессе общения отношение. Эти люди, которые сейчас в предвкушении кровопролитных сражений, исходом которой для многих из бойцов будет смерть перед огромным скопищем напыщенных морд, едва ли не капают слюной, совсем недавно, буквально пару месяцев назад, возмущались и кричали на каждом приеме о том, как это отвратительно, о том, что это противоречит всем нормам морали, и о том, какой ужасный принц со своими безумными идеями и кровожадностью. Теперь они с охотой скупают символику боев, делают ставки, рискуя огромными деньгами и в ажиотаже без конца поглядывают на пока еще запертые ворота в Колизей.

Нет, не то чтобы Мукуро жалел заключенных, был ярым сторонником соблюдения закона и человеческих прав или не любил подобные игры, наоборот, очень даже приветствовал их. Может, поэтому Бел, сам обожающий такие зрелища и нашедший в нем некую родственную душу, относился к нему чуть более благосклонно, насколько это вообще было возможно с его стороны. Просто Мукуро никогда не претендовал на звание светлого героя. У него в графстве были одни из самых суровых наказаний за преступления, даже самые легкие, казни проводились открыто и даже часто, и он с охотой участвовал в военных походах (а если быть более точным, обычных набегах с морем крови и горящими деревнями) против близлежащих мелких государств. Он признавал это — можно сказать, даже гордился, и абсолютно не видел ничего в этом аморального. И Хром, в общении с которой он немного корректировал свое поведение, была прекрасно осведомлена об этих его не самых прекрасных качествах, и, хоть она была этим и недовольна, но принимала его таким. Именно потому, что сам Мукуро не мог назвать себя лицемером, он ненавидел это сборище никчемных надутых индюков, которые говорят одно, а видно, что думают совсем другое. Уж если и взялись врать и выворачиваться, то следовало бы делать это так, чтобы никто ничего не заметил.

Наконец, открыли ворота, и в Колизей хлынул шумный поток людей. Стражники, закованные в тяжелые латы, напряженно выстроились вдоль коридора, ведущего на зрительские места, и падающий на них мерцающий свет горящих факелов делал их похожими на каменных истуканов.

Мукуро устроился на скамье в самом ближнем к арене ряду. Рядом с ним и чуть позади рассаживались представители высшей знати, как он сам, на самых дальних местах устраивались мелкие дворяне и зажиточные простолюдины, а в самом низу, у ограды, отделяющей зрителей от арены, — там, где даже не было скамей, — толпилась обычная чернь, еле-еле наскоблившая золота на пропуск или заработавшая на него унизительным служением какому-нибудь феодалу.

— Занял лучшие места, Мукуро? — улыбнулся Бьякуран, приближаясь к нему. Его голос тонул во всеобщем нестройном гомоне, который в основном исходил со стороны невежественных крестьян, торчащих внизу. — Бельфегор еще не показывался народу?

— Разумеется, нет. У него должен быть эффектный выход, а время для него еще не настало, — усмехнулся Мукуро и взглянул на королевский балкон, возвышающийся чуть ли не над самой ареной. Тяжелые темные портьеры все еще были задернуты, и о скором появлении принца говорило лишь присутствие стражников на подходам к ложе. — Занзас не с тобой?

Бьякуран развел руками и вздохнул. Рядом с ним с мученическим видом опустился Ирие, взмокший и изнывающий от жары.

— Занзас психанул из-за того, что ему не разрешили увидеться со Скуало, размазал рожу одного из стражников по стене, и я увел его от греха подальше. В бордель.

— Даа. От греха подальше, — хохотнул Мукуро. Он тоже хотел проведать Кею после его прибытия, но чертов Виллани сказал, что это никак невозможно из-за нехватки времени. Инструктаж и тренировки, распределение по блокам и так далее — все это не имело особого смысла, когда так хотелось увидеться с кем-то. И Занзас, похоже, его чувства разделял. Желание увидеть Хибари усилилось еще и от известия, что он сотворил со своей группой в дороге. Словоохотливый стражник, что сопровождал последнюю партию заключенных, в которой и находился Кея, с ужасом рассказывал о том, как из повозки в один момент вывалился мужчина, а Хибари удержал его за руку, наблюдая, как он бьется о камни, волочась позади. Это так будоражило. Мукуро все время представлял и никак не мог выкинуть из головы его невозмутимый взгляд, которым он наверняка одарил мертвеца, когда отпустил его руку.