Камаэль (СИ)

Рана теперь была закрыта, я её заботливо перевязал и теперь глядел на вампира, что с такой неохотой и в то же время упоением рассказывал о своём совершенно не радужном погружении за мечом, который, как оказалось, обладает собственным разумом. Я покосился на длинный свёрток, что ехидно прислонился к стене у кровати и будто смотрел на меня в ответ, бросая вызов, мол, что, струсил, мальчик? Фыркнув ему в ответ, я провёл пальцами по шелковистым — теперь уже шелковистым после вечернего умывания — волосам брата, выдавил из себя улыбку:

— Что ж, по крайней мере ты хорошо отдохнул на курортах Аляски.

Вампир глянул на меня с таким возмущением, как будто собирался прямо сейчас взять и задушить после такой душещипательной исповеди, но быстро сменил гнев на милость и даже улыбнулся — кривовато, явно испытывая боль от раны. Не спрашивая разрешения, притянул меня к себе, усаживая на колени и запечатывая губы поцелуем. И мне казалось, что на нём до сих пор остались кристаллики океанской соли, не вымоются до самого конца его жизни. Что ж, может быть и так. Но, во всяком случае, целоваться за это время он не разучился.

— Если вы закончили изливать друг другу души, предлагаю собраться и выезжать. Одному из лазутчиков Тёмных мне уже пришлось свернуть шею, — нас с братом окатило холодом раздавшегося внезапно голоса Павшего.

— Знаешь, что? — внезапно сорвалось с моих губ, пока я будто со стороны смотрел, как вскакиваю с колен брата и надвигаюсь на мрачного и смурного Аэлирна, хватаю его за воротник рубашки и тащу обратно к креслу. – Проблемы и претензии здесь, видимо, только у тебя. И, надо сказать, безосновательные! Так что, молчи и получай удовольствие, а вечером у костра поговорим, ясно тебе?

Мужчина смотрел на меня удивлённо, едва не возмущёно, пока я усаживался ему на колени и принимался целовать. И, хотя губы Аэлирна были упрямо сжаты, он все равно получал удовольствие от этих настойчивых, страстных касаний, я даже слышал как он довольно хмыкнул, собственническим жестом хватая меня за талию. Виктор, словно почувствовав мою необходимость в поддержке, незамедлительно присоединиться к нам, принимаясь осторожно поглаживать Аэлирна по плечам, подбираясь к его ушку. Через силу приоткрыл глаза, смотрел на то, как вампир одаривает своей непривычной лаской удивительное и необъяснимое существо — в неверной утренней полутьме лицо Павшего излучало слабое, но едва ли не осязаемое сияние, тепло, к которому хотелось тянуться, которой хотелось касаться, к которой хотелось прильнуть, ощущать её прикосновения к собственной душе, самой сути. Белёсые ресницы мужчины мелко трепетали, улыбка дрожала, расцветая на тонких, строго очерченных губах, всю прелесть которых мне уже довелось ощутить. Хотелось ощущать их слегка шероховатую мягкость, обветренную прелесть и нежность этой сладкой грубости.

— Полагаю, утренние ласки окончены? — наконец, чуть передёрнув крыльями, проговорил Аэлирн, с лёгкой издёвкой вскинув тонкую чёрную бровь, точно рассчитывал на то, что может обмануть нас своей наигранно обиженной и ехидной интонацией жестов и голоса. — Мы можем отправляться?

— Думаю, да, — проговорил я, решив пустить в ответ лёгкие шпильки, отражая Аэлирна, — думаю, с тобой мы сможем поразвлекаться и после. Как думаешь, Виктор? Можно его оставить в таком состоянии?

— Безусловно — не будем же мы его баловать ещё больше? — подыграл мне брюнет, усмехнувшись и выпрямившись, но я видел, с какой осторожной и почти робкой нежностью коснулись его пальцы — мимолётным дыханием — щеки Павшего.

Удовлетворённо кивнув, медленно поднялся с колен мужчины и направился к зеркалу, в котором видел напряжённое и немного даже злое отражение собственной весёлости — едкие слова возымели правильный эффект, нашли нужный отклик, которого я ждал с такой невероятной жаждой. Возвращая нашему странному ангелу его собственную утреннюю выходку. Застегнув все пуговицы белоснежной рубашки с золотистой тонкой вышивкой, с принялся с педантичностью, которую подсмотрел у своего «воспитателя», заправлять её в тугие тёмные брюки для верховой езды, поправляя узкие манжеты, которое, кажется, немного давили и тёрли запястья. Хуже было с серебряными запонками, но и они сдались перед моим напором, пока сзади возились Аэлирн и Виктор, явно собираясь и одеваясь, как и я. Натянув поверх рубашки жилетку, покрутившись перед зеркалом, я только благодаря этому и смог заметить приближение Павшего. Мужчина взял в руки гребень и принялся расчёсывать меня:

– Пока мы будем ехать по горам, тебе не следует показывать собственное лицо — никто не знает, как много Тёмных уже шастает и шпионит вокруг. Возьмёшь второй плащ Виктора с символикой дома Айнон — они древний, но маленький эльфийский дом, который почти и не влезает в политику, но держится на слуху. Если вдруг кто потребует снять капюшон — такое бывает на мелких постах, то я буду поддерживать иллюзию. Я возьму другой облик, тоже с нужной символикой. Виктор, если вдруг Тёмные спросят у тебя, кто такой и что делаешь рядом с двумя эльфами, то скажешь, что везёшь на допрос. На крайний случай — убьём, но трупы придётся убирать, а это занимает очень времени. Так, Льюис, хорошо?

Мне нравилось слушать его голос сейчас. Он нянчился со мной и Виктором, точно мы были маленькими потерянными детьми, за которыми требовался глаз да глаз. Хотя, может так и было на самом деле? Но впечатление создавалось совершенно иное – хоть Павший и держал марку, выдерживал свой ироничный тон и колкую улыбку, все сходилось на том, что это неподкупное создание старалось загладить перед нами с братом свою вину, хоть то и совершенно не походило на обыкновенного Аэлирна. Он словно бы проникся наконец некими чувствами к нам обоим. А меж тем – мы были готовы и настало время выезжать. Его умелые пальцы заплели мои волосы в тугую низкую косу, и, пусть сперва я и пытался возмущаться и рычать на него, то после перестал.

– Тише, Льюис, это не только женская причёска – в прошлом вашего мира мужчины с длинными волосами так же заплетали косы, парики были с косами, хоть и мелкими, неопрятными. А вне дворца тебе не стоит распускать свои чудесные локоны – это знак высокого рода, социального положения, – остановив мою руку, порывающуюся сорвать ленту с волос, улыбнулся Аэлирн и, мельком коснувшись губами моей макушки, принялся облачаться. Наглухо застегнул чёрную рубашку, накинул сверху кожаный с травлением жилет. Затем мужчина присел на край кровати, склонил на бок голову и принялся, точно русалка на острых зубьях подводных скал, расчёсывать пепельные волосы, явно получая самое настоящие удовольствие от процесса. А уж когда он принялся с улыбкой и проворностью вышколенной девушки заплетать «рыбий хвост», я едва мог понять, кто я, что я, что должен делать и о чём – думать. Просто глядел на шелковистую реку, что серебрилась между длинных пальцев мужчины, который выглядел столь безмятежно-счастливым, нежным – не верилось, что это один из грозных мстительных духов-воителей, которые пробираются в миры, дабы покарать тех, кто сотворил для них зло, кто опоил ядом боли.

Наблюдать за ним можно было веками, непрерывно и безостановочно. Однако время не желало ждать. Да и Виктор, уже полностью приведший себя в порядок, теперь поторапливал нас, заставлял спешить. И был прав. Наконец, Павший поднялся, закрепил у самого горла тёмный плащ с той же символикой, что и у меня, серебряной брошью, подхватил вчерашний куль из-под одежды, в котором ещё что-то осталось, и направился вперёд, ведя нас за собой. Мужчина привёл нас к местной конюшне, где уже нетерпеливо били копытами осёдланные кони, длинногривые и выносливые тяжеловозы, от вида которых у меня сердце начинало испуганно и восторженно замирать — такой могучий образ и потрясающая красота предстала передо мной! Самая главная проблема заключалась в том, что я никогда прежде не ездил верхом и даже то, что рядом буду брат и Павший ничуть не успокаивало, а потому в седло меня насильно подняли и усадили, даже не сказав, что делать, мол, конь умный, сам пойдёт за тем, кто едет впереди. Но я всё равно вцеплялся в луку седла и сжимал коленями бока своего «скакуна», боясь не то что шевелиться — моргать.