Русский гамбит генерала Казанцева

Для тогдашнего состояния общества эти инициативы предполагали недопустимо резкие и фундаментальные изменения. По ряду мнений, начавшаяся их практическая реализация так и не позволила в конечном итоге преодолеть наметившийся кризис существовавшей тогда системы управления, но прервала эволюционный процесс ее самоорганизации.

Впрочем, через короткий промежуток времени в российской государственной практике были реализованы такие преобразования, что мнения о чрезмерности преобразований «по Столыпину» были сразу позабыты. Кризису государственной власти способствовали, конечно, и другие факторы, но одной из важнейших причин явилось все-таки отсутствие официальной государственно-идеологической доктрины, способной адекватно заменить стареющую абсолютисткую монархическую идею политически привлекательной эволюционно достижимой альтернативой.

Между тем потребность в ее конкретно-исторических разработках с каждым витком усиления общественного кризиса резко возрастала, но война и неудачи столыпинских реформ явились непреодолимой преградой для проведения не только практических преобразований, но и теоретических обсуждений.

Революционные потрясения 1917 года как бы подвели этому черту. В разразившейся круговерти радикалистских перемен все противоборствующие силы в борьбе за власть вынуждены были опираться на сколоченные наспех программы государственного строительства, чаще всего составлявшиеся на основе заимствований чуждого опыта или умозрительных концепций, а иногда действовали вслепую.

Дореволюционное формирование государства Российского протекало в основном иным — «естественным» путем. В предисловии к своей «Истории государства Российского», изданной в 1815 году, Н. М. Карамзин, в частности, призвал «… с любопытством читать предания народа, который смелостью и мужеством снискал господство над девятою частию мира, открыл страны, никому дотоле неизвестные, внес их в общую систему географии, истории и просветил… без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями христианства в Европе и в Африке, но единственно примером лучшего».

Проблема формирования территориальных пределов Российского государства активно обсуждалась и в российской исторической публицистике. П. В. Киреевский в письме к М. П. Погодину, написанному еще в 1845 году, заметил, что на основе насильственного подчинения формировались страны Запада, но не Россия. К такому же заключению пришел и Н. Я. Данилевский: «…большую часть… пространства занял русский народ путем свободного расселения, а не государственного завоевания…», которое «… играло во всем этом самую ничтожную роль, как легко убедиться, проследив, каким образом достались России ее западные и южные окраины…» Развивая эту мысль, он обратил внимание и на то, что русский народ «терпел много неправд и утеснений… но сам никого не утеснял…».

Роль восточно-славянской колонизации в формировании целостности имперского пространства, получившего впоследствии название евразийского, оказалось замеченным в отечественной исторической науке еще во второй половине XIX века. Главным в русской истории, как установил С. М. Соловьев, было то, что «государство при расширении своих владений занимает пустынные пространства и населяет их, государственная область расширяется преимущественно средством колонизации…».

Этого же мнения придерживался и В. О. Ключевский, также указавший на расширение русской колонизации «вместе с государственной… территорией». При этом, как считал он, «происходило заселение, а не завоевание края, не порабощение или вытеснение туземцев».

С огромным влиянием восточных реальностей на особенности российской государственности призывал считаться крымско-татарский просветитель Исмаил-бей Гаспринский. Русские границы рассматривались им «как наследие татар». Учитывая складывающуюся конфессиональную ситуацию в России, Исмаил Бей Гаспринский полагал, что ей «… в будущем …суждено будет сделаться одним из значительных мусульманских государств» с сохранением вместе с тем на международной арене позиций «великой христианской державы»44.

В начале XX века развитие знаний о российской государственности получило дополнительную конкретизацию. В 1901 году С. Ю. Витте предложил разгадку многих ее специфических черт искать в «этнографической незавершенности». В дополнениях к познанию России в 1907 году Д. И. Менделеев обоснованно указывает, подтверждая наблюдения западноевропейских ученых, на одну из положительных функций империй, создавших «условия для общения народов…» Из-за укоренившихся негативных представлений на этот счет правомерность таких взглядов стала осознаваться лишь на исходе ХХ века.

Заслуживающим особого внимания звеном в становлении представлений об особенностях российской государственности являются размышления о ней в 1915 году философа Н. А. Бердяева. В противовес различным политическим проектам он предложил свое оригинальное понимание сущности России, опирающееся на признание ее в качестве великой реальности, входящей «в другую реальность, именуемую человечеством, и обогащающей ее «своими ценностями».

Таким же позитивным обогащением бытия в его суждениях признается и национальность, а космополитизм отнесен к разряду отвлеченных утопий. Характеризуя историческую роль универсализма, Н. А. Бердяев заметил, что «…в образовании Российской империи, в отличие от иных, была справедливость».

Доминирующим принципом в становлении всех известных в прошлом универсалистских образований (Римского, Византийского, Османского и др.) являлись завоевания. Однако были и исключения. Так, Австро-Венгерская империя создавалась в преобладающей мере при помощи династических браков, но в ней также существовало «господство в одной части государства и угнетенность в другой», а немцы не уступали местное управление другим нациям.

Колониальные империи (Британская, Голландская и т. д.) также формировались не только при помощи завоевания, но и коммерции, которая, тем не менее, несла еще большие разрушения, чем войны. При расширении пределов Китайской империи завоевание, напротив, сопровождалось ассимиляцией туземцев48.

По мнению Н. А. Бердяева, «географическое положение России было таково, что русский народ принужден был к созданию огромного государства. На русских равнинах неизбежно должен был сложиться великий Востоко-Запад, объединенное и организованное целое».

В. И. Вернадский в статье, посвященной задачам науки в связи с событиями 1917 года, формулирует положение о существовавшем в отличие от других империй равноправном статусе окраин и центра России. «Для нас Сибирь, Кавказ, Туркестан — не бесправные колонии», — подчеркивал он. Данное наблюдение также получило подтверждение в современных исследованиях.

Г. Дерлугьян, например, установил, что «в российской экспансии почти полностью отсутствует частный интерес при полном господстве интереса государственного…» и она по этой причине никак «не подпадает под квалификацию колониальной». На его взгляд, эта экспансия, скорее всего по преимуществу является беспрепятственным распространением юрисдикции на пространства, входившие ранее «в российско-степной мир».

А Р. Редлих считает, что к «Российской империи присоединялись не колонии, а губернии».

В. И. Вернадский считал естественным процессом российской истории уменьшение центробежных сил в «едином, связанном бытии этой сплошной территории…» Он указал на значение для России «огромной непрерывности… территории» и на ее не только территориальную, но и государственную взаимоувязанность. И эта «огромная сплошная территория, добытая кровью и страданиями…», по его мнению, «должна… охраняться, как общечеловеческое достижение, делающее более доступным, более исполнимым наступление единой организации человечества».

Однако установившаяся в советский период в 20–30-х годах ХХ века «общепризнанность» ошибочного по сути заключения о статусе российских имперских окраин как колониальных территорий находит и сейчас поддержку, в том числе в трудах зарубежных авторов. После распада в 1991 году СССР стали появляться «теории» преобладания «имперских интересов», подкрепленные исследованиями «тотальных карательных санкций», имевших, якобы решающее значение в становлении российской государственности. В силу отмеченных выше обстоятельств на Западе сформировалось мнение о неизбежности распада «последней империи».