Сто процентов закона

Ну кто же из нас усомнится в том, что служение обществу и государству — высший долг советского человека? Что нам, построившим первое в мире государство свободного труда, где благо человека — альфа и омега бытия, нет ничего дороже общественных интересов? Ценность человеческой личности утверждает наша мораль, закрепляет наше право. Поэтому вслед за выдающимся криминалистом XVIII века Чезаре Беккариа мы повторяем: «Нет ничего опаснее принципа придерживаться общего духа закона и пренебрегать его буквой». И все же один из вечных вопросов, что же раньше спасать при пожаре: мертвую картину Рембрандта или живую кошку — в каждом конкретном случае решать очень нелегко.

Естественно, столь обнаженно, выпукло и категорично перед юристами этот вопрос не ставится. Но от этого существо дела не меняется. Все равно скальпель судебного исследования рано или поздно обнажит проблему — и тогда придется совершенно определенно сказать: буква закона или все иное, что ему противостоит. И ответ этот становится пробным камнем для служителей Фемиды.

В море житейском вздымаются не только «девятые валы» трагедий, в нем волнуется и зыбь повседневности. И судьям часто приходится определять, правильно ли уволили с работы Марию Петровну, виноват ли Иван Иванович в мелком хищении и какая доля наследства приходится Петру Сидоровичу. К сожалению, внешняя незначительность конфликта порой рождает небрежность и, что еще хуже, безразличие к людским судьбам. Так, холодный, формальный, разбитый на буквочки закон либо согревает людей справедливостью, либо замораживает души неправотой…

Ту общеизвестную истину, что люди в большинстве своем не ангелы, но отнюдь и не злодеи, еще раз убедительно доказывает семья Шумилиных.

Глава ее, Николай Семенович, участвовал в гражданской войне, в финской, партизанил в Великую Отечественную. В свое время женился на вдове погибшего брата с четырьмя детьми, да еще двое своих сыновей родилось. Работал Николай Семенович сторожем. Но сказать, что честно исполнял свою скромную должность, не могу. Судили в свое время старика: украл несколько банок варенья.

Два сына с ним живут. Егор и Иван. Об Иване в Истре услышишь только хорошее: демобилизованный офицер, учительствует, пример для многих. Егор же женился, не разведясь с первой супругой, — судили. Лошадь по его вине погибла — снова суд.

Как видите, примерной эту семью не назовешь. Если все суммировать и посчитать, минусов даже может оказаться больше.

— Только при чем тут жилплощадь? При чем индивидуальное домостроение, принадлежащее, вернее принадлежавшее этой семье? — такие вопросы я задавал прокурору Истринского района Антонине Ивановне Николаевой.

— Видите ли, — ответила Антонина Ивановна, — семья эта не очень… на высоте. Подозрительная какая-то семья.

— Что ж в ней подозрительного?

— Иван — тот, видать, человек хороший. А вот Егор… И жен все время меняет, и судили его.

— Но разве это повод для конфискации имущества?

— С домом они тоже махинации совершали.

— Именно?

— Уж я теперь не помню. Но что-то было.

Слабый, однако, аргумент для того, чтобы на его основании вершить правосудие. Мне, например, как и прокурору, тоже кажутся подозрительными некоторые поступки отдельных членов семьи Шумилиных. В 1953 году они приехали в Истру из Ново-Петровского района и перевезли дом, поставили его на участке очередной жены Егора. Заключили сделку: часть домостроения стала принадлежать отцу, часть — невестке. А потом Егору дали другой участок, и он начал строиться самостоятельно. Когда дом был на три четверти готов, Егор продал его своей сводной сестре Екатерине. Приемная дочь предлагает отцу продать свою долю старого дома, а деньги вложить на достройку нового, поскольку они с мужем уезжают и т. д. и т. п.

Непонятные сделки? Согласен. Но эти сделки между своими — извне денег не поступает. И все же подозрительно. Закон, верно, совершенно определенно говорит, что бремя доказательства вины лежит на обвинении. Не я должен доказывать, что я не виноват, а обвинение должно доказать, что я виноват. Это основа нашего права. Но в Истре пренебрегли этим требованием закона. Срочно снаряжается оценочная комиссия. И дом, который стоил 6 тыс. руб., вдруг стал стоить 13 тысяч.

— Где вы взяли такую сумму? — спрашивают у Шумилиных.

— Но оценка произведена неверно. Мы требуем повторной экспертизы, — просят Шумилины.

Однако их никто уже не слушает: «что-то было», «что-то подозрительное было».

Шумилины не согласны с решением суда об изъятии дома. Идут к районному прокурору — их не слушают. Едут в областную прокуратуру — тот же результат. Они обращаются выше. Заместитель Генерального прокурора беседует с Шумилиным около часа, а потом приносит протест на решение суда. Верховный Суд РСФСР отменяет решение об изъятии дома как необоснованное.

— Так как же вы ко всему этому относитесь? — продолжаю я беседу с прокурором. — Были все же основания конфисковать имущество у Шумилиных?

— Какие-то махинации они все же совершали, — стоит на своем Антонина Ивановна. — Очень подозрительная сделка.

— Очевидно, прежде чем выносить решение, суд установил истину? Раскрыл суть этой сделки? Доказал ее противозаконность? Объясните же, в чем тут дело?

Увы, выясняется, что никакой истины установлено не было.

— Учтите, — все-таки вырвалось у прокурора, — когда (!) разбиралось это дело. Вы что, не помните обстановку?

Вот это уже близко к истине. Да, всем известно, что в свое время начали изымать дома и дачи, построенные на нетрудовые доходы. И люди, получавшие по 50 руб. в месяц и возводившие хоромы ценой в сотню тысяч, лишились незаконно нажитого имущества. Однако кое-где право изымать ворованное поняли как обязанность подозревать всех и вся. Вот тогда и сложилась «обстановка».

Московский областной суд в конце концов принял постановление. В нем сказано:

Я представлял себе ход дальнейших событий так. Вызывают Шумилиных в горисполком и говорят:

— Уважаемые товарищи. В свое время случилась по нашей вине нелепейшая ошибка. Приносим вам свои извинения.

Ничего подобного не произошло. Когда один из Шумилиных пришел в горисполком, с ним даже не захотели разговаривать: «Некогда с вашим делом возиться».

— Удовлетворим иск Шумилиных, — говорил председатель горисполкома, — а нам что делать? У нас там детский сад. Куда его девать? Нет, неправильное это решение. Не будем его выполнять. Формалисты в областном суде сидят.

Вот вам и уважение к закону!

Ни минуты не сомневаюсь, что товарищи из горисполкома болеют за свой город, хотят наилучшим образом разрешить жилищную проблему, учитывают каждый метр жилья. Это само по себе весьма похвально. Но вот, руководствуясь этими благими стремлениями, они заведомо незаконно, или во всяком случае не строго придерживаясь закона, стремятся изъять чужую собственность. Когда же судебные инстанции восстанавливают справедливость, товарищи козыряют самым сильным аргументом: в доме Шумилиных мы разместили детский сад. Что же, ребятишек на улицу?

Законность и целесообразность, их соотношение и взаимопроникновение, взаимодействие — совсем не простые вещи. И судебные инстанции Истры, а потом городские власти все время пытаются сыграть на этом. Когда все аргументы исчерпаны, в ход пускаются даже дети — святое для каждого советского человека. В интересах, мол, общества, не обижать детей, прежде всего об их интересах заботиться!

В ответ мне хочется привести одну старую притчу.

В одном селе собрался сход и решил купить быка. Сложились крестьяне и вскоре привели такого быка, что вся округа им завидовала.

Как-то кузнец, который тоже славился своим искусством, напился допьяна и пошел, горланя песни, по улице. А навстречу ему бык. «Уйди с дороги! — кричит ему пьяный кузнец. — Уйди, говорю». Бык стоит и ни с места. Обозлился кузнец, махнул кувалдой, что в руке нес, и убил быка.