Руина, Мазепа, Мазепинцы

Москву: поехали нежинский протопоп и генеральный есаул Грибович

с товарищами. Демьян Игнатович писал в Приказ снова о недог

204

разумениях, возникших с поляками по поводу рубежа; Андрусов-

ский договор устанавливал какой-то старый рубеж, а поляки в

старом рубеже считали Стародуб, Чернигов и другие местности

по ту сторону Десны. Это посольство разминулось с московским, которое ехало от царя к гетману.

Танеев приехал в Батурин 7-го марта и в тот же день

представился гетману, вручив ему царскую грамоту. Гетман Демьян

был в этот день в возбужденном состоянии и, кажется, пьян.

Приказавши прочитать грамоту4 и заметивши, что царь не велит

ему иметь никакого опасения, Демьян говорил: <Как нам всем не иметь опасения, когда его царское величе; ство тайно отдает в сторону короля польского свою вечную

отчину - преславный град Киев с малороссийскими городами и со

всем Войском Запорожским в вечную и нестерпимую неволю!

Были в Москве договоры польских послов с царскими боярами; по глуховским договорным статьям должны были с послами сидеть

и наши посланцы от Войска Запорожского; а наши посланцы, киевский полковник Солонина с товарищами, не допущены в

посольскую избу для прислушивания и для вольного голоса; держат

наших посланцев в Москве как невольников, отговариваются тем, будто польские послы и комиссары их не допустили, - называя их

своими холопами. Нет. Не польские послы и коммиссары, а

царские бояре и думные люди то учинили, - все для того, чтоб

Войску Запорожскому была неведома отдача Киева и

малороссийских городов! Этим вы Войску Запорожскому вечное бесчестие

нанесли и у поляков посмех учинили. Как польские послы и

коммиссары приедут в свою землю, король пошлет по Украине

сбои грамоты и в тех грамотах напишут: видите, что вам Москва

учинила! От этого настанет великое смятение в народе. Да и в

хроники свои поляки впредь для верности запишут, что Москва

в посольство Козаков не допустила. Коли кому на лбу учинят

рану, так после ту рану хоть и залечат, а знак от нее р,о смерти

будет оставаться! Так и у нас, в Войске Запорожском, это

бесчестье вечно забвено не будет! Его царское величество преславный

наш город Киев и малороссийские городы не саблею взял: поддались мы под его высокодержавную руку добровольно для единой

православной христианской веры и для обороны от

неприятельских иноверных сил. А когда великому государю город Киев и

малороссийские города и все Войско Запорожское не надобны, -

пусть велит государь своих воевод и ратных людей из Киева и

из малороссийских городов вывести; тогда мы с Войском

Запорожским сыщем себе иного государя. Бруховецкий, видя

московские неправды, много терпел, да не стало терпения, и хотя смерть

принял, а на своем поставил! И я, гетман, видя неправды ваши, уже велел Чернигов большой город от малого города отгородить: 205

что из того выйдет,

- про то Бог ведает! Видно время пришло

нам искать себе другого государя, только уж никак не польского

короля. Польский король был бы рад, еслиб мы под его руку

захотели идти: и теперь уже он призывает нас, -поступается нам

своей королевской вотчинььк малороссийскому краю по Слуцк и

по Березу-реку со всеми городами и землями и вольностями, только с тем, чтоб мы его королевских и сенаторских и шляхетских

маетностей не трогали. Однако, мы, козаки, полякам не верим

ни в чем, да и весь наш народ малороссийский не захочет идти

под власть польскую: хоть до ссущего младенца все помрут, а

под Польшею отнюдь не будут. Знаем мы и про то, что польские

послы в Москве выговаривали для усмирения Козаков Дорошенка

либо 30.000 человек московского войска, либо денег на такое

число войска, а бояре и думные люди приговорили дать им на 30.000

войска денег. И прежде, по Андрусовскому договору, переслали

уже из Москвы в Польшу сколько-то десятков тысяч рублей. Куда

как умно и мудро чинят поляки: продают то, чего сами в руках

не имеют и чего никогда иметь не будут. Мы, козаки, не

проданные и не купленные! Коли поляки, наполнившись московскими

деньгами, пойдут на Дорошенка, чтоб его усмирить и потом

принять под свою власть Киев со всеми малороссийскими городами, так мы, козаки, соединимся с турским войском и с татарами и

пойдем против польских сил; хоть все помрем, а Киева и

малороссийских городов Польше не дадим! Не станем дожидаться, пока поляки соберутся с силами: тотчас после Светлого Воскресения

сами пойдем в польское государство великим собранием! Города

один за другим будут нам сдаваться, потому что во всех городах

православных-людей много. Устоит разве один

‘Каменец-Подольский, да и то не на долгое время! Ни одного поляка не останется

у нас, - только православной веры люди, и те будут под

державою турского султана. Те времена приходят, что, конечно, тому

быть! Ну, а как над Польским государством что-нибудь учинится, тогда и кому-то иному достанется>.

Такая смелая речь, сказанная в глаза московскому

посланнику, по тогдашним понятиям была уже поводом к подозрению в

измене. Демьян в эти минуты высказал весь свой характер. Он

говорил то же, что некогда Богдан Хмельницкий Киселю, но

правду надобно сказать, что при своем положении показал в своей

речи еще более смелости, прямоты и геройства, чем Богдан

Хмельницкий.

После этой решительной речи Танеев вел с гетманом разговор

о других предметах и между прочим насчет договоров, какие

велись в Москве польскими послами, сказал, что великий государь

сообщит ему через Солонину список с тех статей, какие будут

постановлены у бояр с польскими послами.

206

Демьян сказал: никаким спискам вашим мы не верим; чего

наши очи не видали и уши не слыхали - ничему тому не верим!

Много к нам писаного из Москвы присылают, только бумагою да

ласковыми словами нас утешают, а подлинного ничего не объявят.

С польскими послами толкуют, а границ не проведут, и поляки

мало-помалу .малороссийский край заезжают (захватывают).

Больше всего полковник Пиво нам пакостит: около Киева все за-

пустошил, людей побивает, а царский воевода Козловский не дает

ему никакого отпора и не обороняет бедных людей.

Зашла речь о Гомеле. Демьян сказал:

- Мне гомельских жителей нельзя не принять; Войско

Запорожское никого от себя не отгоняет; если и иные города станут

к нему склоняться, гак не откажет. Время пришло мне свой разум

держать!

- Что ты, гетман, писал о Дорошенке и о запорожцах, так

о том обо всем будет тебе царский указ прислан вскоре с головою

стрелецким, Михаилом Колу паевым.

- Знаю я, - сказал подозрительно гетман, - зачем Колупаев

приедет! Пусть нездоров уедет!

Танеев стал уверять, что Колупаев прибудет не с

какою-нибудь секретною целью, но Демьян перебил его и сказал: - Все вы набрались от поляков их лукавых нравов; и ты, Александр, коли еще раз приедешь ко мне с неправдою, то будешь

в Крыму.

Свиделся Танеев с Нееловым и этот ему сказал: <гетман совсем

не тот стал, что прежде был; уже, конечно, соединился с Доро-

шенком; и со мною, и с моими сотниками, и со стрельцами

обходится не по-прежнему; по се время стояло на карауле у ворот

и у форток малого города стрельцов человек по сту и больше, а

теперь велит ставить только человек тридцать. Старшины: обозный, судьи и Дмитрашко Райча великому государю служат верно

и мне обо всем дают ведомости, только опасаются видаться со

мною в день, потому что гетман приказал своим челядникам

надсматривать за ними, чтоб они ни со мною, ни с тобою и ни с

кем из наших московских людей не сходились; поэтому, если