Рядовой свидетель эпохи.

Приехав в Москву, сразу перебрался на Савеловский вокзал, взял билет до Рыбинска. Тогда четко было налажено трамвайное сообщение между вокзалами, перебраться с одного вокзала на другой не составляло труда. Это сейчас московские власти совершенно не думают о развитии общественного транспорта в жизни огромного города. Транспорт находится в ненадежных руках, господствуют спекулянты-частники. Автомобильное движение в городе в часы пик практически парализовано, Москва перенаселена. Додумались лужковские чиновники до того, что собрались выносить Савеловский и Рижский вокзалы за черту города. Тогда жди очередной большой беды. А если в городе серьезная катастрофа? Как быстрее всего эвакуировать за город народ? Ведь совершенно очевидно — только поездами. А каково придется столичным садоводам, дачникам?

Съездил на короткое время в Рыбинск в гости к своему студенческому товарищу. Этой поездкой замкнулся маршрут моих случайных путешествий, начавшийся осенью 1941 года.

Тогда, пропутешествовав из Рыбинска в Уфу, из Уфы через Оренбург, всю нашу Среднюю Азию, через Ташкент, Самарканд, Ашхабад, Крас- новодскдо Баку, был свидетелем великого передвижения народа, переселения, вызванного большой войной. Теперь стал невольным свидетелем послевоенного большого движения народа в направлении воссоединения разбросанных войной людей, поиска трудоустройства, мест, где приткнуться бездомным из разрушенных войной городов, в поиске краев, где видится лучший образ жизни, где теплей и сытней.

Сработало все это, в конце концов, на более глубокое мое понимание сущности и последствии войны, жизни своего народа в критические моменты его истории.

ПОСТИГАЮ АВИАЦИОННОЕ ДЕЛО

В конце февраля 1947 года все, принятые в декабре 1946 года в серпуховское авиатехническое училище, возвратились из столь долгожданного и щедрого отпуска, кто чуть раньше, кто чуть позже. Обмениваясь впечатлениями, перезнакомились поближе. Снова — гитара по вечерам, снова: «Над нивами широкими, над долами глубокими летит У-2,расчалками скрипя...»

Но вот день возвращения истек. Нас всех переобмундировывают во все новое, разбивают на взводы, на каждый взвод назначается офицер из постоянного состава училища — наши непосредственные командиры. Потом представляется нам наш командир роты. Из нашей же курсантской среды каждый командир взвода выбирает себе внештатных помощников — помкомвзводов. Из курсантской же среды назначается внештатный старшина роты. Это — самая ответственная в армии фигура. Он с утра до ночи в солдатской, в данном случае — в курсантской среде, с него спрос за дисциплину в роте и за все остальное. Он проводит все построения роты от утренней поверки до вечерней, отвечает за самовольно отлучившихся.

В танковой школе старшина роты был у нас штатный, довольно приличный старшина, по пустякам не придирался, но с нарушителей дисциплины взыскивал строго. Старшина роты сам карает и милует, к нему в первую очередь льнут все подхалимы и приспособленцы. Очень редко старшина роты бывает всеми уважаем. Обычно для кого-то он хорош, для других плох и даже нередко — ненавистен. Уважаем, как правило, тот, кто строг, но справедлив. Временная неприязнь к такому у того, с которого он строго спросил, рано или поздно пропадает. К нашим ротным и взводным командирам еще вернемся в конце этой главы, когда с ними поживем полтора годика. А сейчас, в начале нашего пребывания в училище будем только присматриваться к ним.

Сразу, правда, бросилась в глаза одна удивившая странность в экипировке наших авиационных командиров-офицеров. В парадную форму у них входила обязательная длинная кавалерийская шашка. Нынешнему читателю, наверное, будет трудно представить кавалерийскую шашку на боку офицера — авиатора.

Но такое было. Когда там, в Серпуховском авиатехническом училище, я в первый раз увидел шашку на боку у офицера в авиационной форме у меня, наверное, как говорится, отвисла челюсть от поразившего удивления. Человек в летной форме при лихо одетой фуражке с «крабом» и с кавалерийской до земли шашкой на боку! В танковых войсках такое было немыслимо. Быть может шашка входила, как обязательный атрибут формы, лишь тем офицерам, которые участвовали в военных парадах, я точно не знаю.

Позднее мелькнула догадка — шашки в форму офицерского состава Советской Армии после войны ввели потому, что их, шашек, за многие предвоенные годы, когда в нашей армии было много кавалерийских частей, наделали невообразимо большое количество, а когда после воины кавалерия почти полностью была расформирована, шашек без надобности скопилось несметное количество, девать некуда. Даже хранение их стало проблемой. Надо теперь для них иметь не только складское место, но надо еще их время от времени осматривать — не заржавели ли, чистить и смазывать, если заржавели. Вот и додумался кто-то из высокостоящих чиновников — раздать их на руки офицерам, спрашивать с них, чтобы шашки у них не заржавели, и провели этот замысел через приказ Наркома Обороны.

По хорошей традиции серпуховского училища каждая рота сбрасывалась и покупала в свою казарму радиоприемник, что мы сразу же и сделали, купив великолепный «ВЭФ» производства рижского радиозавода. Стоил он тогда недешево. Радиоприемник был нужен, в основном, дневальным и дежурному по роте в ночное время. Он удерживал от засыпания, очень интересно было пробежаться по всем крупным радиостанциям мира и выбрать для себя интересную радиопередачу или мелодию.

Тогда же, в конце февраля, начался и учебный процесс. Поскольку срок обучения для нашего набора из младших авиаспециалистов, был вдвое сокращен по отношению к сроку обучения в нормальных средних авиаучилищах, а специальность довольно сложная и, наредкость, многопрофильная, то главное внимание — учебному процессу. До минимума сокращены все остальные учебные дисциплины общеармейского профиля: строевая подготовка, изучение уставов, наставлений, стрелковая подготовка, физическая подготовка, хотя все эти дисциплины и были в программе обучения в училище. Были в программе и тактика ВВС, и медицинская подготовка, и химическая подготовка, и даже такой предмет, как военная администрация. Все эти дисциплины значились в программе курса обучения, но по некоторым из них выставлялся лишь «зачет» или «незачет», а по строевой подготовке, физической подготовке, уставам ВС СССР, тактической подготовке, политической и стрелковой подготовке были строгие экзамены и оценки по ним входили в список дисциплин, заносимых в свидетельство об окончании авиаучилища. Но основное внимание в серпуховском авиатехническом училище все же уделялось изучению электротехники, радиотехники, электрооборудованию самолетов, радиотехническому оборудованию самолетов, устройству и принципам действия гироскопических, анероидно- мембранных авиаприборов, автоматическим системам — автопилоту, автомату пикирования, автоматическому электросбрасывателю авиабомб, кислородному и фотооборудованию самолетов, светотехническому оборудованию самолетов и аэродромов.

С небывалым интересом включился я в изучение всех этих новых для меня, интересных дисциплин. Великолепные преподаватели, опытные методисты училища умело возбуждали интерес у курсантов к новым для многих из них предметам. До сих пор с благодарность и искренним уважением вспоминаю серпуховских преподавателей: Спасокукоцкого, Константинова, Соколова, Кочеткова, Панаева, преподавательницу английского Романову. К сожалению, не помню и нигде не записаны у меня их инициалы. Конспекты по радиотехнике и по радиооборудованию самолетов хранятся у меня до сих пор. Радиооборудование самолетов был самым любимым у меня предметом, да, наверное, не только у меня. Целыми вечерами на самоподготовке водили мы указками по огромным схемам радиополукомпасов РПК-2Б, РПКО-Ю М, радиостанций РСИ-У, РСБ-2бис АД, разбирая каждый элемент принципиальных схем этих радиотехнических устройств, прослеживая цепи токов разных частот, не оставляя ни одного невыясненного вопроса. Много внимания еще в курсе радиотехники уделялось устройствам и работе всех существующих тогда радиоламп: диоды, триоды, пентоды, гептоды, электронные трубки катодных осциллографов и другие электровакуумные приборы.