О Грузии (СИ)

Вплоть до середины 30-х годов XIX века продолжался процесс присоединения грузинских княжеств к России, последней под руку российского императора перешла Сванетия. Этот процесс перемежался маленькими, локальными бунтами и выступлениями, которые заведомо не имели ни шансов на какой-либо успех, ни особенного резонанса - до 1828 года шла война с Персией, потом с Турцией, потом были бесконечные военные экспедиции против аварцев, черкесов, чеченцев и т.п. Слабое грузинское сопротивление попросту опасалось жесткой военной реакции русских. Кроме того, на грузин сильное влияние оказал генерал Ермолов, его огромный авторитет и сама личность легендарного первого наместника Кавказа. Ермолов легко воспринял восточный образ мысли грузин и всячески старался действовать в соответствии с ним - генерал был мягок и либерален всюду, где это только позволяли обстоятельства. Чтобы приручить грузинскую знать, он легко раздавал им чины, зачислял в армию на офицерские должности, брал в свою свиту. Но малейшее неисполнение уже утвержденных Ермоловым норм и порядков каралось немедленно и с наглядной жесткостью. Именно при Ермолове были ликвидированы все внутренние таможенные барьеры в Закавказье, ему принадлежит остроумное решение имущественных и торговых конфликтов - не имея еще собственного судебного аппарата, он ввел за правило назначать посредника в тяжбах по обоюдному согласию сторон.

В 1842 году, желая упорядочить процесс адаптации Кавказа к России и наоборот, Николай I учреждает Комитет по делам Закавказского края и специальное VI отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии для разработки административной реформы на Кавказе. А уже в 1844 году было создано полноценное Кавказское Наместничество, которое возглавил князь Воронцов, позже смененный князем Барятинским. В это двадцатилетие - до окончания в 1864 году кавказской войны - управление Грузией, разделенной на две губернии (Тифлисскую и Кутаискую), по-прежнему было одновременно и весьма либеральным, и суровым, ориентированным на местные нравы. Так, впервые прибыв в свою резиденцию в Тифлисе, вникнув в дела и обнаружив, что за время "переходного периода" в Грузии сильно оживилась традиция грабежей и набегов, наместник велел повесить всех, уличенных в грабежах. Эта мера оказала большой воспитательный эффект, массовые грабежи в Грузии немедленно прекратились. Другой пример: Николай I в середине сороковых годов даже советовался с Воронцовым - не освободить ли, в качестве предварительного эксперимента, закавказское, в особенности грузинское крестьянство от крепостной зависимости, памятуя об удивительном плодородии тамошних земель и желая сильнее расположить население к русским? Князь ответствовал в том духе, что в Грузии это даст обратный результат, потому как местные крестьяне являются потомственными подданными своих владетелей, а освобождение станет бедствием и для тех, и для других.

И Воронцов, и Барятинский старались - каждый, впрочем, в меру своего разумения - сохранять на Кавказе оригинальные общественные и сословные отношения, но с отставкой Барятинского и завершением кавказской войны эти усилия показались российскому правительству излишними. Полномочия и права Наместничества были урезаны, в Грузию и на Кавказ устремилась новая, не адаптированная к местным нравам администрация. Фактическая, хотя урезанная и разделенная с "огрузинившимися и окавказившимися" русскими, автономия завершилась. Началась действительная перестройка системы чиновного управления по российским стандартам. И немедленно, в ответ, началось грузинское "национальное возрождение".

В 1860 году в Тбилиси был основан комитет по восстановлению грузинского церковного пения, через три года самый, наверное, знаменитый грузин конца XIX века Илья Чавчавадзе организовал журнал "Вестник Грузии". Вокруг Чавчавадзе еще в 60-х годах начала собираться прогрессивная грузинская молодежь, получившая российское образование; эта группа назвалась "Теркдалиули", т.е. "испившие воду Терека", побывавшие в России, а в 70-х годах это был уже широкий, разветвленный круг общественных деятелей, просветителей, деятелей культуры и будущих революционеров.

Вот в этот период - от 60-х годов до первой русской революции - и сложилась окончательно грузинская националистическая традиция в подходе к собственной истории и политике, и в отношениях к России и русским.

Строго говоря, именно тогда, а не при царице Тамар, возник миф о великой Грузии от моря до моря, о запредельной древности грузинской цивилизации, ее бесчисленных страданиях и богоизбранности. Надо заметить, что феномен "национального возрождения" или "национального освобождения" вообще обладает удивительным действием на интеллигенцию. Она, если не сказать - дуреет, то, по крайности, маргинализируется, превращаясь из хранителя культуры в ее воинствующего распространителя. Так, начинания блестящего Ильи Чавчавадзе через годы обернулись резней, которую устраивали в Грузии и ее окраинах представители следующих поколений национальной интеллигенции - Ной Жордания и Звиад Гамсахурдиа.

Октябрьская революция 1917 года дала возможность Грузии заявить о своем суверенитете и после полугодичного переходного кризиса 26 мая 1918 года учредить независимую демократическую республику, которая просуществовала до марта 1921 года, когда части Красной Армии принесли в Грузию советскую власть. В российской историографии эта республика, прожившая три года, называется "меньшевистской Грузией", но, по сути, господствующей идеей того времени следует считать национал-демократическую.

Вообще, начало двадцатого столетия в Грузии, как и в России, можно считать "серебрянным веком" национальной культуры, а эти три года были, наверное, периодом наибольшего расцвета: открывается консерватория, оперный театр; грузинская интеллигенция, жившая и работавшая в России, устремляется в Тбилиси; такие имена как Тициан и Галактион Табидзе, Паоло Яшвили памятны, хоть и смутно, даже современной российской публике, а еще совсем недавно, при советской власти, были хорошо известны большей части нашей интеллигенции.

Грузины за эти три года успели поразительно много, и не только в сфере культуры. В сущности, политика грузинских национал-демократов ничем не отличалась от ленинской политики - такой же террор, такая же неразборчивость в средствах. Так, объявляя о собственной независимости от Российской империи и выходя из войны, Грузия вместе с Арменией попала под удар турков, которые едва не дошли пятидесяти километров до Тбилиси. Чтобы защититься от Турции, пришлось спешно заключать договор с Германией и впускать ее военые части на территорию республики. Следом в Закавказье потянулись британские и американские эмиссары. Пока тянулась вся эта неразбериха, в 1920 году, буквально за несколько недель, грузинскими войсками было уничтожено более 5 тысяч человек в Южной Осетии, сожжено около 50 деревень, больше половины осетинского населения было изгнано в Северную Осетию, их земли заняли грузинские переселенцы. С помощью военной силы, хотя и с гораздо меньшими жертвами, была присоединена Абхазия. В 1920 же году, во время очередного наступления турок на Армению, грузины демонстративно объявили о нейтралитете, толкнув, тем самым, армян в объятия РСФСР. И так далее.

Строго говоря, ничего особенно из ряда вон выходящего в этих действиях не было. Точно так же поступали все закавказские государства и княжества в период своего многовекового пребывания под рукой турков ли, иранцев ли, арабов или римлян. Да что там - закавказские; на Востоке вообще не очень распространено такое понятие как предательство друга или товарища, можно предать лишь владыку. Или, что еще хуже, свои интересы. Но эти три года навсегда прикрепили к подобной политике благородный ярлык национального возрождения, идеи которого вызрели в благополучнейшие времена российского владычества на Кавказе. Впрочем, и российские большевики исповедовали ту же политику, но, в отличие от грузинских меньшевиков, полагали, что несут свободу и возрождение всем народам без исключения.