Земные наши заботы

Председатель другого колхоза решил перещеголять своего коллегу. Чтобы

обеспечить «фронтом работ» шефов, приехавших на заготовку веточного корма,

он дал команду... вырубить полосу под корень: зачем, мол, лазить, утруждать

себя. И шефы, любители природы, ни минуты не колеблясь, повергли к ногам

сотни деревьев: березы, дубы, тополя, вязы, ясени, клены.

Этот факт тоже запечатлен во многих документах: в актах, переписках и

отписках. Вот наиболее характерный из них:

«Из объяснений председателя колхоза и агронома следует, что повреждения

(!) лесопосадке причинены во время массовой заготовки веточного корма,

которая велась в период тяжелого климатического года, что все это делалось в

интересах колхоза и государства.

Таким образом, в действиях... отсутствует умысел, т. е. отсутствует

состав преступления».

Вот даже как... Лесополоса вырублена «в интересах государства»! И это

пишется в официальном ответе, вполне серьезно пишется. Естественно, что и

все другие инстанции прореагировали подобным же образом. Да и как

прореагировать иначе, если кормить скот надо, а выпасов нет — их распахали,

естественные сенокосы погорели, так как нет влаги ни в почве, ни в воздухе —

нет ее ни в осушенных болотах, ни в заилившихся речках.

Как видите, нарушители прикрываются щитом высоких принципов, высоких

государственных интересов. А в глазах привлекаемых к этому делу людей

(работников предприятий, студентов и школьников) заготовка веточного корма

превращается в дозволенное баловство:

— Руби-и!..

Согласен, рубили не в личных целях, а для общественного стада. Но зачем

под корень! Зачем же ошмыгивать ветки чуть не до вершины и обрекать тем

самым деревья на гибель! Ведь и рощицы и лесополосы нужны нам будут всегда,

и не столько для заготовки веточного корма в них; для чего-то более

существенного нужны — они те же засухи смягчают, защищают поля от эрозии,

культурный ландшафт создают, особенно в степных районах, и без того бедных

растительностью.

«Чудесный край, благословенный, хранилище земных богатств», как писал про

Башкирию С. Т. Аксаков, всюду видевший здесь травы по пояс, исподволь

превращается в зону рискованного земледелия, в зону, лишенную естественных

выпасов. А превращается по мере все большего нарушения соотношений между

пашней, лугом и лесом. На эти нарушения земля отвечает неурожаями, лысыми

пастбищами, скудным колосом. Эти нарушения так или иначе оказывают влияние

на быт, культурную и духовную жизнь народа.

Скажут, подобные «действия» единичны. Согласен, под корень вырубают

лесополосы и колки не всюду, а если и наносят им вред, то «без умысла», а во

имя развития животноводства. Но не похожи ли подобные действия на поступки

человека, для которого «после меня хоть потоп»? Я говорю о людях, которые

пусть и не лишены хозяйского расчета, но начисто лишены чувства гражданской

ответственности. Главное для них — откликнуться на призыв. Пусть и с

иронической усмешкой откликнуться, и даже с досадой. А что потом на месте

раскорчеванного луга пустошь получилась, что вместо веточного корма в кучах

остался хворост, пригодный лишь для растопки, то это, мол, не их вина.

Этого, мол, и следовало ожидать, так как аврал есть аврал, да и старание

было переключено на новую не менее важную кампанию,

Все реже бывают в родной моей стороне туманы, и росы здесь теперь не

часты. Да и откуда им взяться, если в этом гористом краю раскорчеваны

пойменные заросли и обмелели речки, осушены даже малые «блюдца» болот,

распаханы даже те склоны, на которых, чтобы не перевернуться, тракторист

вынужден пахать и сеять не поперек, а вниз-вверх по уклону, тем самым

обрекая землю на смыв и бесплодие. И чем сильнее старается человек, тем

больше усилий требуется от него, чтобы вырастить урожай даже на богатых

черноземах, чтобы скот обеспечить кормами. И похожи эти «старания» на суету

растерявшегося человека, у которого, что бы он ни делал, ничего толкового не

получается. А ему все же хочется доказать свою власть над землей, над

природой — распахивает, корчует, осушает — и только сильнее попадает в

зависимость от нее, все больше веток приходится готовить. Природа наглядно

демонстрирует, как нарушение в одном месте моментально сказывается не только

поблизости, но и на отдаленной территории.

Так потребительское отношение к природе, когда важнее всего сиюминутная

выгода, может обернуться и оборачивается непоправимой бедой.

Нет, местные агрономы понимают, что пора бы убавить темпы работ по

осушению и корчевке мелколесий. Хватит осушать и корчевать, и без того

обезвожена земля. Но беда их в том, что как в хозяйстве каждом, так и в

целом по республике очень много лысых гор и крутых склонов, которые входят в

площадь сельскохозяйственных угодий. Однако издали этого никому не видно,

издали видны лишь ровные столбики цифр в отчете. А эти цифры свидетельствуют

о том, что доля пашни в сельскохозяйственных угодьях еще далека до «нормы».

Отсюда вывод: резерв есть, надо расширить пашню. А раз надо, значит надо.

Начинают прикидывать, где еще не распаханы, не раскорчеваны поймы и луга,

где еще «мешаются» дубовые, березовые рощицы и колки, где еще не подрублен

сук, на котором все мы сидим.

Между тем и сейчас уже около тридцати процентов пашни в Башкирии

находится под постоянной угрозой эрозии, в той или иной степени подверженных

ей. Это те земли, на которых после сильного ветра может остаться лишь

каменистая россыпь. Это те земли, которые нуждаются в залужении.

Это что же, уменьшить площадь пашни?..

Да-а, не знаю, что бы я ответил, будь на месте агронома. Наверное, что бы

ни отвечал, доводы мои не достигли бы цели. Я бы о природе и эрозии, о том,

что Башкирия начинает все больше напоминать выжженную солнцем, высушенную

ветрами степь, лишенную растительного покрова, а мне бы в ответ о конкретных

государственных нуждах. Я бы о том, что нельзя подменять специалистов в

решении вопросов, за которые они несут персональную ответственность, что

указания специалистов по вопросам технологии сельскохозяйственного

производства должны быть законом. А мне бы: мы тоже специалисты, к тому же

вышестоящие, а поэтому ситуацию понимаем лучше.

Да что там, нашлись бы с ответом, не я первый, не я последний.

Однако речка больше не шумит, заилилась и обмелела. Как же не прав я был,

написав однажды в повести о местах моего детства. «Реки — не люди, не

стареют, — не увяла зелень заливных лугов, разливов не поубавилось...» Не

думал я тогда, что всего лишь через год все здесь изменится. Где

«солдатиком» с разбегу дна достать не могли, там теперь вязкий, жирный,

смытый с полей чернозем, поверх которого — воды по колено. Чтобы с головой

окунуться, лечь на живот надо. Сейчас так и купаются лежа в тине, да и то

лишь мальчишки.

Потускнела, поблекла и оскудела местность, по которой речка моя

протекает. Словно оплешивела местность. Мне говорят: зато угодья теперь там

культурные, есть где трактору развернуться, овощи есть и травы. Есть,

согласен. Но нет теперь там ни калины, ни ежевики, ни смородины. А ведь,

бывало, все окружающее население, стар и мал, ведрами носили отсюда ягоду,

дикий хмель здесь рвали, без которого ни пироги не пеклись, ни хлеб не

замешивался.

Долго искал я встречи с человеком, по проекту которого лишили меня и моих

земляков речки, красоты и той неучтенной пользы, какой является ягодный

промысел. Очень хотелось поговорить с ним. И вот совершенно случайно,

встреча эта состоялась. Проектировщиком оказалась знающая свое дело, любящая