Агонизирующая столица. Как Петербург противостоял семи страшнейшим эпидемиям холеры

Этим лысым господином, завершает свой рассказ Вельяминов, был товарищ министра внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин, за борьбу с холерой в немалой степени ответственный.

В 1893 году холера пришла в столицу 2 августа – и оставалась здесь больше полугода, до 9 февраля 1894-го. Пик эпидемии пришелся на сентябрь; если в августе число заболевших составило 271, то в сентябре – 1254. И снова вниз: октябрь – 393, ноябрь – 190, а вот декабрь снова дал подъем – 621. Всего в этом году холерой заболело 2888 человек, а умерло 1577. По словам доктора медицины Василия Бернардовича Бертенсона, «умирала от нее, как всегда, одна беднота».

И снова начальственный окрик, адресованный журналистам: «Ничего не сообщать о холерной эпидемии и о заседаниях больничной и санитарной комиссий при С.-Петербургской городской думе».

Без перерыва – год 1894-й. Холера продолжалась с начала года по 9 февраля, а затем вернулась 14 июня: июнь – 589 заболевших, июль – сразу 2570. Остановить холеру не помогло и то, что в воскресенье 8 июля прошло молебствие об избавлении от болезни перед Казанским собором.

Разумеется, городская власть в этом году принимала и вполне конкретные меры борьбы с эпидемией, тем более ввиду ее размаха. Принимала в том числе и нерядовые. Виктор Вильгельмович фон Валь писал в отчете о деятельности столичного градоначальства и городской полиции за 1894 год: «Из наблюдения за ходом холерных заболеваний убеждаясь, что одним из главных факторов, способствующих распространению болезни, является праздничный разгул, соединенный с чрезмерным употреблением крепких напитков и потому обусловливающий проявление жажды, которую простолюдин утоляет, без всяких предосторожностей, или водою, нередко недоброкачественною, либо более или менее сомнительным квасом, – я счел необходимым в течение августа и сентября месяцев отчетного года, воспретить торговлю крепкими напитками в воскресные, праздничные и табельные дни и, независимо от того, одновременно с распоряжениями о привлечении к судебной ответственности, на точном основании ст. 42 уст. о нак. нал. мир. суд., всех лиц, изобличаемых в появлении в публичных местах в состоянии опьянения, предавать гласности именные списки этих лиц.

Действительность не замедлила оправдать ожидания, вызванные применением указанной меры: с уменьшением праздничного разгула, весьма заметно сократилось и число заболеваний холерою в следующие за праздниками дни».

Разумеется, шли в ход и более традиционные меры борьбы с эпидемией. Подтверждалось уже заявленное два года назад: «в отношении лечения лиц, подвергшихся приступам холеры, было принято за общее правило заболевающих помещать немедленно в больницы, допуская пользование на дому лишь в исключительных случаях, при соблюдении особых предосторожностей и под надзором санитарного врача».

В городских больницах для холерных больных, как и прежде, отводились изолированные палаты; «кроме того, были приняты меры к освобождению общих больниц от хроников, с целью предоставить их места холерным больным». Вещи заболевших обеззараживались в дезинфекционных камерах; «экипажи, в которых доставлялись холерные больные в больницы, выпускались в город не иначе, как после тщательной дезинфекции их». Дезинфекция осуществлялась и в квартирах, где жили заболевшие.

Непременные санитарные отряды осматривали городские дома и торгово-промышленные предприятия, составляли протоколы о замеченных нарушениях, требовали их исправления.

Так или иначе, принятые меры дали результат: в августе число заболевших составило 747, в сентябре – 120, в октябре – 12. В целом же эпидемия оказалась самой сильной за последние годы: в медицинской статистике отмечен 4201 случай болезни, а число умерших составило 2288 человек – больше 56 %, процент заметно выше, чем в 1892 и 1893 годах, – отчего в отчете градоначальника фон Валя особо говорилось о «нарастающей интенсивности свирепствующей эпидемии».

В этом же отчете, кстати, отмечалось с некоторой меланхолией, что «при отсутствии положительных научных указаний на ближайшие причины возникновения холеры и невозможности, поэтому, воздействовать на них непосредственно», отчего, мол, меры борьбы с эпидемией «были, главнейшим образом, направлены на улучшение общих санитарных условий города».

Вроде бы уже и выяснены механизмы распространения холеры, и правильные действия предпринимала городская власть для борьбы с эпидемией, а вот поди ж ты: все равно не были уверены, что открытиям Роберта Коха можно полностью доверять.

Наконец, год 1895-й. В этом году эпидемия оказалась сравнительно невелика по масштабам, настоящий холерный хвост: 5 случаев заболевания в январе, по 52 в феврале и марте, 41 – в апреле, 64 – в мае, 35 – в июне, 18 – в июле, 14 – в августе, 28 – в сентябре. В октябре начался всплеск заболеваемости, однако уже скоро он пошел на спад – и новый столичный градоначальник Николай Васильевич Клейгельс констатировал в своем официальном годовом отчете: «Незначительна была вспышка холеры, проявившаяся в октябре месяце и вскоре потухшая, ограничившись всего 288 жертвами (против 2640 в 1894 году)».

Историк и публицист Павел Николаевич Ардашев эмоционально писал в дневнике 30 октября 1895 года: «В Петербурге появилась холера, хотя, в сущности, и без нее тошно так, что холера не производит никакого впечатления. По-моему, одна петербургская погода октябрьская стоит не одной холеры. Ничего подобного я еще не видывал. Какая-то мразь невыносимая висит в воздухе, от которой с непривычки просто задыхаешься, да и тьма кромешная царит весь день. Освещение в магазинах прекращается иногда только в 10 часов утра и снова зажигается в 2 часа, а в промежутке какие-то сумерки, мгла беспросветная, полярная ночь что ли. У окна с трудом читать можно. Просто заживо дохнешь, заживо чувствуешь себя в могиле. Что уж тут холера…»

Общее количество заболевших в тот год составило, по официальной статистике Городского общественного управления, 417 человек, умерших – 205 человек. Окончание этой эпидемии произошло уже в следующем году, 11 февраля 1896-го.

Отдельные случаи заболеваний случались и после этого. «Через 8 мес. после 11 февраля 1896 г., а именно 11.X, в то время, когда вся Россия была свободна от холеры, в одну из петербургских больниц поступил и умер единственный больной» (цитата из работы выдающегося бактериолога академика Даниила Кирилловича Заболотного).

Навязчивая это была азиатская гостья – холера.

1893 год. Чайковский, последние дни

Знающий читатель, ознакомившись с предыдущей главой, наверняка захочет спросить: а где же история болезни и смерти Петра Ильича Чайковского? Или автор все-таки согласен с мнением о том, что великий композитор умер не от холеры, и что причиной его ухода из жизни стало само убийство?

Что ж, есть такая точка зрения. Но она многократно и аргументированно развенчана. Холера была, именно холера. Со всеми ее клиническими особенностями.

Впрочем, разложим все по дням.

20 октября 1893 года, поход с друзьями в Александринский театр, а затем ужин в популярном ресторане Лейнера на Невском проспекте, 18. Некоторые мемуаристы пишут, что Петр Ильич был в тот вечер совершенно здоров, но народный артист СССР Юрий Михайлович Юрьев свидетельствует о другом: «Петр Ильич чувствовал легкое недомогание, жаловался на желудок, отказывался от тяжелых блюд. Он ограничивался устрицами и запивал шабли. Но никто не придавал его нездоровью серьезного значения, да и сам он не так чтоб уж очень жаловался, скорее был в хорошем расположении духа: был разговорчив, шутил».

Читатель помнит про «предвестники» холеры? Про то, как неважно чувствовал себя за несколько дней до заболевания Петр Петрович Пекарский? Очевидно, в тот вечер Чайковский уже носил в себе роковую холерную «запятую», а последовавшие события сделали болезнь из легкой – страшной.