Агонизирующая столица. Как Петербург противостоял семи страшнейшим эпидемиям холеры

Особый упор был сделан на «усиленной чистке города», создании санитарных отрядов, устройстве в городских больницах дезинфекционных камер и особых изолированных палат для холерных больных. Подумали также об обеспечении малоимущих горожан «остуженной кипяченой водой», о просветительской работе – и поделом, представления многих о холере были еще вполне пещерными. Большевик Сергей Васильевич Малышев, тогда подросток, стоявший за прилавком в одной из петербургских купеческих лавок, вспоминал про события 1892 года: «Мой мозг усиленно работал и искал ответа на вопрос, действительно ли эта холера напущена врачами, как говорили старухи-шептуньи, или она явилась вне их желания».

Радикальное отличие установок власти от николаевских времен: решено было также «принять общим правилом немедленное направление всех холерных больных в подлежащие больницы; в тех же случаях, когда сами больные, или их близкие, непременно желали бы, чтобы лечение происходило на дому, допускать такое лишь при возможности неуклонного соблюдения профилактических правил».

20 июля 1892 года первые больные с похожими на холеру симптомами были доставлены в городскую Петропавловскую больницу, потом появление болезни в столице подтвердили бактериологически. В первые дни и недели, может быть, «грозных размеров» эпидемия не имела, но уже скоро картина переменилась: в августе холерой заболели 2893 петербуржца. Поскольку замалчивать очевидное стало уже вполне бессмысленно, газетам снова разрешили писать о холере.

И снова нагрянул страх, снова пошли в ход привычные средства предохранения от болезни. Алексей Николаевич Плещеев писал тогда Петру Исаевичу Вейнбергу, что «Мережковский ужасно боится холеры, надел набрюшник, принимает касторку». Что ж, Дмитрий Сергеевич и вправду был мнителен не меньше Тургенева. К счастью, холера и его тоже обошла стороной – потому, возможно, что обитал он в доме Мурузи на Литейном проспекте, а эта часть города традиционно была в числе самых благополучных по холере.

Из тех же августовских дней – история с посещением Александровской больницы для рабочего населения императором Александром III и его супругой императрицей Марией Федоровной. 24 августа августейшая чета «изволила посетить холерных больных, помещавшихся в бараках, и обратить особенное внимание на уход за больными и на их лечение». Главный врач больницы Василий Павлович Доброклонский позже так описывал этот визит, имевший несомненной целью успокоить народные тревоги: «Их Величества, сопровождаемые г. председателем больничной комиссии, г. попечителем больницы, главным доктором и врачами, служащими в больнице, останавливались у постели каждого больного, милостиво осведомлялись у них о ходе болезни и расспрашивали врачей о применяемом ими лечении и о результатах этого лечения. Обойдя два барака, в которых помещались холерные больные, Их Величества, узнав о заболевшей одной из сестер милосердия, ухаживавших за холерными больными, милостиво оказали ей Свое внимание – посетив и ее.

Александр III и его супруга императрица Мария Федоровна посещают холерных больных. 1892 г.

После посещения холерных больных Александром III и его супругой императрицей Марией Федоровной. 1892 г.

Покидая больницу, Их Величества осчастливили городское общественное управление изъявлением Своего удовольствия по поводу ухода за больными. Их Величества пробыли в больнице около часа и затем отбыли при криках „ура“ многочисленной толпы, собравшейся у ворот больницы».

Что ж, визит своей цели определенно достиг, да и сам по себе натиск эпидемии в 1892 году длился недолго: уже 3 сентября «Новое время» с удовольствием сообщило горожанам, что с похолоданием в северной столице эпидемия стала стихать: «Случайное ли это совпадение или нет, покажут дальнейшие наблюдения, но и в одну из прошлых эпидемий в Петербурге холера быстро стала ослабевать после грозы, в последних числах августа, с сильным понижением температуры и уже более не обострялась».

Статистика подтверждает, что успокаивающие интонации возникли не на пустом месте: в сентябре в Петербурге холерой заболели 958 человек, в октябре – 199, в ноябре – 183, в декабре – 36. Последний случай заболевания холерой в столице отмечен 18 декабря; всего за время эпидемии в городе отмечено 4269 заболеваний холерой, а число летальных исходов составило 1363 (данные приведены по официальному отчету Виктора Вильгельмовича фон Валя о деятельности столичного градоначальства и городской полиции за 1892 г.).

В трех храмах города окончание этой эпидемии впоследствии отмечалось крестными ходами: 19 июля из собора Введения во храм Пресвятой Богородицы лейб-гвардии Семеновского полка, 18 августа из церкви Рождества Иоанна Предтечи при Каменноостровском дворце, 8 сентября, в праздник Рождества Божией Матери, из собора Пресвятой Троицы на Троицкой площади.

Эпидемия 1892 года была не самой большой по петербургским меркам, но первой после длительного перерыва – и именно поэтому она стала поводом провести в столице съезд врачей, принимавших непосредственное участие в борьбе с холерой по всей России, который проходил с 15 по 20 декабря 1892 года; съехались туда депутаты от всех губерний страны; говорилось на нем немало полезных и правильных слов. Впервые прозвучали и слова – казалось бы, парадоксальные! – что страх перед холерой совсем даже не губителен, а полезен. Потому что он «делает свое дело и в самом деле много способствует к оздоровлению наших городов».

Эти слова произнес лейб-медик Иосиф Васильевич Бертенсон, уже знакомый читателю благодаря своей борьбе с холерой в 1866 году, и он был во многом прав: поняв, что одной из причин разгула холеры является антисанитария вкупе с низким качеством питьевой воды, власти сделали немало, дабы эти проблемы побороть. В том числе и столичные. Солидные средства они вложили, например, в развитие водоснабжения: с 1890 года водопроводы принадлежали Городскому управлению, действовала городская исполнительная комиссия по водоснабжению Санкт-Петербурга, в 1889 году на Главной водопроводной станции начали работу песчаные фильтры – пусть и не самые эффективные с точки зрения борьбы с холерой, но воду все равно очищавшие.

В этом же русле – проводившиеся в городе мероприятия по дезинфекции присутственных мест, больниц, дворов, свалок, выгребных ям.

Впрочем, все это были лишь первые шаги в нужном направлении. Оставались и районы, совершенно не охваченные целительными мероприятиями, – скажем, Васильевский остров, население которого пользовалось очень загрязненной водой и уже поэтому находилось в зоне повышенного риска. И совсем не случайно известный хирург лейб-медик Николай Александрович Вельяминов вспоминал один свой эмоциональный разговор с великим князем Сергеем Александровичем, великой княгиней Елизаветой Федоровной и неким «лысым господином», состоявшийся в ту пору: «Великий Князь спрашивал меня, как идет холерная эпидемия в Петербурге, о причинах слабых результатов борьбы с ней и т. п. Я говорил, конечно, совершенно откровенно, не стесняясь, бранил порядки Городской думы, слабый надзор правительственных чинов, халатное отношение Министерства внутренних дел к санитарному состоянию столицы и России вообще и т. д. Великий Князь, любивший иногда поговорить с врачами о медицинских вопросах, очень заинтересовался тем, что я говорил, и поддерживаемый Великой Княгиней, тоже интересовавшейся медициной, все более и более вызывал меня на откровенности. Меня удивило, что лысый господин был, видимо, в курсе дела, знал разные подробности о ходе эпидемии, несомненно был знаком с деятельностью городских дум Петербурга и Москвы, во многом соглашался со мной, подтверждая передаваемое мною, и т. д. В этом я увидел подтверждение моих предположений и окончательно решил, что это один из крупных московских городских деятелей и не особенный поклонник Министерства вн<утренних> д<ел>. Разговор принял очень оживленный характер, и я, уже совершенно не стесняясь, критиковал Медицинский департамент, Медицинский совет и некультурное отношение к санитарным вопросам министерства и его представителей».