Татуировка с тризубом (ЛП)
Татуировка с тризубом (ЛП) читать книгу онлайн
трана, находящаяся в состоянии забуксовавшей войны, не в состоянии провести реформы, но одновременно потихоньку формирует свою новую идентичность. Украина после Майдана. Именно это время описывает польский журналист и писатель Земовит Щерек в своей новой книге «Татуировка с трезубцем».
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Мы пили водку в "Буковском", выходили перекурить и разбить банку, потом снова к Буковскому возвращались. У Буковского выпивку подавали в баночках. Такой вот стиль. Можно было курить, потому что владелец, старый украинец из Канады, всегда певать хотел на общенациональный запрет на курение в пивных. Мы пил и курили, какой-то парень рассказывал мне, что рос в Польше, но Польши вообще не знает. Все потому, что воспитывался он на советской военной базе, в Борном Сулинове, и к полякам выходить было запрещено. Что там вообще место было очень странное, потому что у них там были советские школы, советские кварталы, советские магазины, советский мир, только не такой длинный и широкий, как настоящий Советский Союз, скорее, миниатюрный, пара километров в одну сторону и пара километров в другую, и все. Словно космический городок на орбите. А он как-то раз сбежал, каким-то чудом перелез через ограду и пошел в Польшу [94], добрался даже до каких-то застроек, а польские дети глядели на него, будто на пришельца, и бросали в него камнями; а потом пришли советские солдаты и забрали, а дома папаша-офицер хорошенько наказал его ремнем. И вот это все, парень показывал пальцем на горящий на экране Майдан – все это затем, чтобы не быть уже ёбаным советским чудовищем из-за колючей проволоки, в которое бросают камнями.
В общем, так мы там выпивали, потом снова шли поглядеть, чего новенького расхерячили. Под уже добытым управлением МВД валялись выброшенные на улицу документы, стулья, старые компьютеры, личные фотографии и альбомы чиновников, смешные офисные рисунки и плакаты типа "люби начальника своего, ведь можешь иметь и худшего". Папки, документы. Часть была сожжена. Одни лишь иконы выкопали из перемешанной кучи и благоговейно расставили на подоконниках.
Через выбитые окна было видно, как парни бушуют в серверных помещениях. Люди потихоньку расходились. Холодно, да и сколько можно смотреть. Даже самое интересное мероприятие через несколько часов делается скучным. Помимо МВД спалили и разграбили прокуратуру и несколько отделений милиции. В "Буковском" поговаривали, что пацаны в масках и капюшонах – это фаны клуба "Карпаты-Львив" вместе с националистами, и что по оказии революции они спалили картотеки и дела, распатронили серверы, все, что там на этих серверах было. Возле захваченных зданий были выставлены посты охраны. Охранники были чрезвычайно серьезные, зайти не разрешали: "Нечего там смотреть". Ничего не поделаешь, мы заходили через боковые входы, которые никто не охранял. Впрочем, ребята были правы, смотреть там и вправду было мало чего. На стенах надписи спреем, в кабинетах все ценное вынесено.
На квартиру я возвращался поздно ночью. По улице Бандеры (ранее: Сапеги) тащились парни из Самообороны, те что с битами. Они пели какую-то печальную песню и выглядели совершенно так же, как должна была выглядеть средневековая городская милиция, им только факелов не хватало. Какой-то пьяница скандалил возле ночного магазина на углу Глубокой. Парни только подошли и зарычали: пьяный махнул рукой и убрался в ночь, ворча какие-то проклятия.
Но на второй день Львов был как бы в шоке и как бы возмущен. Да ведь как это так? Палить здания общественного пользования? Во Львове? Ну, бли-ин! Ну, это мы дико извиняемся! Революция революцией, но порядок быть должен! Выбрасывать документы из окон? ВО ЛЬВОВЕ? В НАШЕМ КУЛЬТУРНОМ ГОРОДЕ ЛЬВОВЕ? Это же теперь кому-то нужно будет убирать, - говорили львовяне, - кому-то нужно будет ремонтировать…
Львову гадкая сторона революции никак не нравилась.
Львов с самого утра сидел за своим кофе и млел. Погода была замечательная, почти что весенняя, и людей, прогуливающихся в расстегнутой верхней одежде на улицах, было множество. Они же рассаживались по кафешкам, то тут, то там, и по-львовски пытались соединять нити всех интриг, раскусывать случившееся. Все размышляли над тем, cui bono [95], и кто за чем стоял.
Все соглашались с тем, что за всем стоит партия Свобода, фаны "Карпат". Ну и, понятное дело, Правый Сектор и Самооборона Майдана. Но, слышались голоса: вы заметьте, что было сожжено – места, в которых держали документы, которые кому-то могли повредить: МВД, прокуратура и некоторые милицейские отделения. Кому повредить? Например, фанам, но совершенно не обязательно, что только им. А так, пожалуйста, бумаги погорели, серверы раздерибанили, дел нет, виновных тоже нет. Захваченный Горсовет, в котором большинство мест принадлежало Свободе, был единственным местом, где все осталось на месте – прибавляли знающие, отгибая мизинец.
Львовские студенты начали организовывать охрану библиотек от разохотившейся революции, чтобы "хунвейбины" (как стали называть пацанчиков в масках) с разгону не помчались жечь книги. В универе были организованы выезды в Киев и сбор помощи для Майдана. Мы сидели со студентами и беседовали.
- Отправляюсь на Майдан, - услышал я, как какой-то студент с факультета журналистики говорит своей девушке.
- Мяу, - ответила та.
Власти не было. Милиция ушла с улиц и направилась по домам. Отделения милиции были сожжены. На улицах валялись выброшенные оттуда мундиры и фуражки.
Но это и все. Кроме этого – ничего. Никаких бунтов, никакого насилия и убийств, абсолютно ничего из тех вещей, которые обязательно появляются в кино, как только исчезает власть. Абсолютно. Львов был, как и всегда, порядочным. Кофе пил. Чаевые давал. Личико под слабенькое пока что солнышко подставлял.
Мы сидели с Василем Расевичем в роскошной кафешке "под Вену" при Кафедральной площади, где было полно приличных львовских горожан, вежливости официантов и приятных для носа запахов кафе. Мы говорили о том, что во Львове наступило "святое время", tiempo santo. В некоторых местах Южной Америки так называют субботу между Страстной Пятницей и пасхальным воскресением, когда Бог-Иисус, убитый в пятницу, но еще перед воскресным воскрешением из мертвых, не живет, не глядит, не видит – и в связи с этим можно делать все, что кому заблагорассудится. Греха нет. Ад не принимает.
Только Расевич утверждал, что здесь, в Украине, tiempo santo действует наоборот. Что все по будням грешат, а как раз в этот день, когда Бог не смотрит – не грешат. Следят. Не только другим, но и себе самим поглядывают на руки. Немного как в том старинном советском анекдоте про грузинского джигита, который всегда ехал на красный свет, а на зеленом – останавливался. А вдруг там тоже какой-нибудь джигит едет?
Да, Бог не смотрел, власти не было, только ничего, совершенно ничего и не происходило. Кто грешил, тот грешил, но каждый – как всегда – втихую. Не было Содома, не было Гоморры. Быть может, именно потому, что не было Бога. Поскольку того Бога, давайте договоримся, в независимой Украине никогда и не было.
Так что все было спокойно, если не считать появляющихся время от времени сплетен, что банки перестают выплачивать деньги. Тогда все бросались к банкоматам. Словно саранча, люди оголяли их и набрасывались на следующие.
Из Киева доходили все более страшные громовые раскаты. Там стреляли в людей. Пошли слухи, будто собираются закрыть польскую границу.
Мы с Расевичем болтались по городу от одного банкомата до другого и пытались чего-нибудь где-нибудь снять. В конце концов, как в кино, мы разделились. Расевич пошел влево, я – вправо. Если кто чего-нибудь найдет, должен был позвонить другому. В окрестностях улицы Шевченко мне встретился некий англофон, похожий на туриста.