Власть и совесть. Политики, люди и народы в лабиринтах смутного времени

Прошло три года с того дня, когда прозвучало это памятное далеко не только мне выступление. Какой резонанс оно вызвало! И сколько копий было сломано по этому поводу! Естественно, я тоже не могу не остановиться на обстоятельствах, связанных с тем, что позднее окрестили «заявлением шести». Оговорюсь сразу: ситуация была непростой и далеко не однозначной, и даже по прошествии времени остается такой же. Постараюсь быть предельно откровенным. И надеюсь, что те, кто неправильно истолковал мои тогдашние действия, поймут меня.

Первый Съезд народных депутатов РСФСР избрал многих из нас на ответственные государственные посты. Поверив в свой статус и открываемые им возможности, я, как и некоторые мои коллеги, старался сделать что-то конкретное и значимое в рамках своих полномочий. Но вскоре многие из нас убедились, что фактически отчуждены от власти. Мы оказались беспомощными в попытках противостоять развитию негативных тенденций в политике и общественной жизни. Однако наши заявления о ненормальности такой ситуации радикальные депутаты почему-то истолковывали как желание снять ответственность с руководителей КПСС за содеянное в годы их правления и переложить ее на плечи парламента и его Председателя. Требование отчета Председателя Верховного Совета о проделанной работе представлялось почти как государственное преступление.

Союзное партийное и государственное руководство в свою очередь видело в нас радикалов.

Мы же, однозначно считая себя частью команды Ельцина, хотели лишь сформировать концепцию деятельности Верховного Совета и его Председателя, чтобы избежать будущих трагедий и кризисов. Причем стремились делать это без конфронтации и столкновений.

К тому времени противостояние Горбачева и Ельцина уже начало изматывать страну. В парламентской дискуссии и в прессе наши оппоненты представляли дело так, будто мы, шесть членов руководства Верховного Совета РСФСР, выступившие с заявлением, находимся в блоке с Президентом СССР. Это либо глубокое заблуждение, либо сознательная ложь. Да, мы верили тогда, что Горбачев способен сохранить Союз. Но мы видели промахи, непоследовательность его политики. Об этом говорилось в докладе Председателя Совета Республики Верховного Совета РСФСР Владимира Борисовича Исакова на втором Съезде народных депутатов РСФСР: «Многие просчеты и неудачи произошли по вине Президента страны. Я не сторонник разговоров на языке ультиматумов, но, может быть, Михаилу Сергеевичу действительно нужно подумать о передаче руля в другие руки. Я бы без колебаний проголосовал за то, чтобы доверить ему любой дипломатический пост».

Но, ясно видя ошибки Горбачева в масштабах Союза, мы были обязаны трезво оценивать и свою, российскую, политику. Нельзя было не видеть, что в России нарастают разрушительные процессы. Борьба с КПСС и союзным центром отодвигала на второй план государственные интересы, и в конечном итоге – интересы народа.

Вот только один пример. В 1990 году было собрано около 130 миллионов тонн зерна. Из них в государственные ресурсы предполагалось направить порядка 50 миллионов тонн. Однако из-за того, что органы управления Союза и Российской Федерации занимались в основном политическими баталиями, государство смогло закупить только 34 миллиона тонн зерна. Разве так можно вести хозяйство?

Зерно – это лишь один пример. Только слепой мог не видеть опасности углубления кризисных, деструктивных тенденций, того, что государство шло к неминуемому краху. Поэтому мы сочли своим долгом открыто и прямо сказать о наших тревогах. Борис Николаевич тогда был Председателем Верховного Совета. Может быть, ему Горбачев и не давал работать. А сам Ельцин? Разве он поощрял творческую, созидательную инициативу? Риторический вопрос.

Когда возникла идея переговорного процесса, идея консолидирующего «круглого стола», она ни у кого возражений не вызвала. На деле же это оказалось одной из политических уловок. Развернутая вокруг этого «стола» политическая шумиха на самом деле преследовала одну цель: отвлечь внимание от подлинных проблем, увести в сторону. Всерьез же поборники этой идеи не собирались садиться за стол переговоров. Шумя о консолидации, каждая из групп имела в виду консолидацию только на предлагаемой ею платформе. И правильно сказал Исаков: «Одного только стола далеко не достаточно, необходимо еще, чтобы на нем что-то лежало».

Говоря об экономическом положении, Исаков отметил, что вынесенная на Съезд программа обречена разделить судьбу трех своих предшественниц, которые умерли прежде, чем началась их реализация. Иными словами, время шло, а конструктивные преобразования оставались проектами.

Содержащиеся в докладе Исакова мысли и предложения не были восприняты депутатами, а лишь послужили поводом для сведения счетов между крайними левыми и правыми группами представленных в парламенте политических сил. Видя это, я, откровенно говоря, пожалел о том, что мы выступили с инициативой обратиться к парламенту с заявлением. Это не только не подвинуло депутатов к конструктивной дискуссии, но сыграло роль красной тряпки перед глазами быка. В личной беседе многие с нами соглашались. А как соберутся вместе – будто их подменили. Нас просто ошеломил взрыв агрессивности, озлобленности, нетерпимости в зале. На протяжении 20 минут, отведенных Владимиру Борисовичу для доклада, его прерывали, по моим подсчетам, около 20 раз шумом и выкриками. В такой обстановке невозможно было работать созидательно.

Совершенно иной была атмосфера во время доклада депутата Захарова – его перебили только два раза. И не потому, что в его выступлении было больше идей – оно носило сугубо формальный характер. Такая разная реакция аудитории свидетельствовала о том, что депутатов интересовало не содержание выступления, а партийная принадлежность выступающего. Позднее вообще прогрессивность или регрессивность депутата оценивалась по тому, как он относится к докладам и речам Бориса Николаевича: замешкался с их положительной оценкой – автоматически попадаешь в разряд реакционеров. Чуть ли не как во времена Сталина, когда степень преданности вождю определялась продолжительностью и интенсивностью аплодисментов. Знаю, что сам Борис Николаевич этого не требовал. Но он уже себе не принадлежал. Он принадлежал партии ниспровергателей, он был ее вождем.