Атомная бомба

Из воспоминаний М.А. Садовского: «Много лет участвуя в заседаниях министерства обороны по изучению действия взрывов на оборонительные сооружения, я хорошо знал многих талантливых военных инженеров. Знал я и маршала инженерных войск М.П. Воробьева, не раз помогавшего мне в постановке исследований действия взрывов. Естественно, я подумал о том, какую незаменимую помощь могли бы они оказать и в организации самого ядерного полигона и в проведении исследований на нем. Многие из моих друзей офицеров, которых я знал еще лейтенантами, доросли уже до полковников и генералов, но сохранили свою надежность и таланты. Мысль о возможности воспользоваться их помощью в организации и проведении ядерных испытаний казалось мне разумной. Я подумал, нельзя ли поручить работы на ядерном полигоне военным, и с этой целью обратился к начальнику Первого Главного Управления Б.Л. Ванникову, когда докладывал ему основы проекта ядерного полигона. Поначалу он без восторга отнесся к моему предложению, спросив, о чем я думал, когда составлял свой проект: «Что это у тебя, какие-то замки рыцарские строятся, бетонные подземелья, башни. Дома какие-то… Ты что же, думаешь, что это тебе каждый год будут организовывать такие развлечения?» Я сказал, что не думаю, а уверен, что именно он заставит полигон интенсивно работать, и не год, не два, а значительно дольше. Он не спорил и, поворчав, проект одобрил…»

Садовский не знал, что его предложение о привлечении военных вызовет гнев самого Берии. Тот прекрасно понимал, что пока он держит весь «Атомный проект» в своих руках, его влияние на Сталина возрастает. Но вдруг «сам» узнает, что Берия отказался от помощи военных?!

Берия поручил Ванникову еще раз убедить Садовского, что помощь военных не потребуется.

«… Когда я просил его привлечь армию для обслуживания полигонных испытаний, Борис Львович заявил твердо: «Не выдумывай, когда будет нужно, я дам команду, чтобы тебе выделили столько физиков, сколько потребуется. Ты представляешь, сколько времени военные будут раскачиваться?!»

Одна мысль о том, что ученые физики будут обслуживать полевые наблюдения на полигоне, привела меня в ужас. Я представил себе, как каждый из них, ознакомившись с программой работ и аппаратурой, будет интересоваться, какой же дурак это выдумал, и пытаться переделать на свой вкус… С перепугу я завопил: «Вы же знаете, что учеными управлять нельзя! А что касается раскачки военных, то, надо признать, что, раскачавшись, их уже не остановишь, и дело они доведут до конца». Борис Львович был человек умный, недаром занимался таким сверхответственным делом, как создание ядерного оружия, сказал: «Ну ладно, делай, как хочешь, помогу».

Так была решена судьба ядерного полигона, который из сугубо гражданского превратился в военный. Теперь уже навсегда.

«Гуси на поджатых лапах…»

Военные «раскачиваться» не собирались. Садовский убедился в этом уже через несколько дней, когда его пригласили в Министерство обороны. Там уже было создано специальное 12-е Управление, которому суждено сыграть в «Атомном проекте» особую роль.

И тут случилась неожиданная встреча.

Начальником 12-го Управления был назначен генерал В.А. Болятко. В нем Садовский узнал своего старинного «приятеля» лейтенанта, с которым работал в начале 30-х годов на инженерном полигоне под Москвой. Тогда они, мягко говоря, недолюбливали друг друга, считая оппонента малограмотным и недоучкой. Жизнь развела их на двадцать лет, и вот теперь им вновь предстояло работать вместе.

К чести обоих, они раз и навсегда вычеркнули прошлое, и теперь работали дружно, эффективно. Впрочем, позже, когда один стал академиком, а другой генерал-лейтенантом, когда на груди появились Звезды Героев, они в дружеской компании иногда возвращались на полигон под Москвой, и, как ни странно, с теплотой вспоминали о своем конфликте. Однако скорее это просто были воспоминания о молодости…

У военных были свои стереотипы. На новые должности назначались те, кто достойно воевал. Первым начальником полигона стал генерал-лейтенант артиллерии С.Г Колесников. Это был боевой генерал, но о науке у него были весьма смутные представления.

А тот же Болятко показал свои выдающиеся организаторские способности. Садовский вновь в этом убедился, когда весной 1948 года отправился в Звенигородский монастырь. Там собрались офицеры, которым предстояло работать на полигоне. Через две недели первая группа была отобрана, и в Институте физической химии началось их обучение.

Из воспоминаний М.А. Садовского: «Велись энергичные работы на самой территории полигона, удаленной от городка примерно на 60 км. Там уже выросли трехэтажные железобетонные башни для установки оптической аппаратуры (фото– и кинокамеры и лупы времени) с казематами, в которых должны были устанавливаться многочисленные девятишлейфовые осциллографы, катодные осциллографы различных систем, усилители группы пусковых и автоматизирующих устройств и батареи аккумуляторов. Эти башни размещались по двум взаимно перпендикулярным десятикилометровым радиусам окружности, в центре которой размещалась стальная башня для установки на ней ядерной бомбы. Помимо специальных приборных сооружений на поле, вдоль тех же радиусов строились и опытные сооружения: жилые многоэтажные дома, стоянки для размещения подопытных животных (собаки, овцы, козы) и большое (десятки и сотни) число стендов для измерителей давления и импульса ударных волн, индикаторов гамма– и нейтронного излучения.

Все пункты установки измерительной аппаратуры были связаны друг с другом и командным пунктом, размещенным на одном из радиусов на расстоянии 10 км от башни многочисленными кабелями для передачи сигналов и времени запуска изделия».

В начале 1949 года В.А. Садовский оставил Москву и перебрался на полигон, чтобы быть здесь до дня «Д».

И в это время родилась одна традиция, которой суждено будет властвовать не только в «Атомном проекте», но и ракетной технике, в космонавтике. Речь шла об «Оперативном плане подготовки к испытаниям», то есть надо было детально указать все, что необходимо сделать, и определить точные сроки, когда та или иная операция должна быть завершена. Причем на научного руководителя полигона возлагалась обязанность не только контролировать выполнение «Оперативного плана», но и его разработка.

Естественно, что для Садовского это было весьма непривычно: и хотя он всю жизнь занимался взрывами, а они, как известно, требуют к себе, мягко говоря, «деликатного отношения», но такого рода планами он никогда не занимался. Более того, он считал, что они не могут быть осуществлены…

Но Михаил Александрович сам «призвал» военных, и те тут же преподали ему первый урок. Один из генералов заявил, что подобного рода план можно сделать очень быстро, за какой-нибудь один день. Каково же было удивление Садовского, когда вскоре такой план появился. В конце его значилось долгожданное «Д»!

Из воспоминаний М.А. Садовского: «Нигде, ни до ядерных испытаний, ни после них, я не видел столь дружной, я бы сказал, вдохновенной работы. Солдаты, научные работники, офицеры, рабочие, привезенные нами из ИХФ, делали все (может быть, и больше, чем могли) для окончания задания в срок. И работа шла: на поле уже красовались приборные башни, получившие название «гусей» за их форму, напоминающую гуся, сидящего на земле на поджатых лапах с поднятой шеей и вытянутым вперед трехметровым клювом. В клюве размещался измеритель давления ударной волны, а под треугольным туловищем располагался подземный каземат с осциллографами, аккумуляторами и устройствами автоматики. В лабораторных корпусах в полигонном городке на берегу Иртыша одна за другой вводились в строй лаборатории: оптики, механического действия, проникающих излучений, автоматики и другие».

Но не все шло гладко…

«Великии перелом»

Историки привыкли считать, что «великий перелом» в судьбе «Атомного проекта СССР» наступил в августе 1945 года, сразу после взрывов в Хиросиме и Нагасаки. Мол, именно тогда во главе «Проекта» встал Берия, и все силы государства были брошены на создание атомной бомбы.