Москва и москвичи

а там "в одежде неги" отдыхает в богатой "раздевалке", отделанной строителем екатерининских дворцов, где "брызжут хладные фонтаны" и "разостлан роскоши ковер"... Прошло полвека. Родились новые идеалы, новые стремления. Либеральный поэт шестидесятых годов П. В. Шумахер со своей квартиры на Мещанской идет на Яузу в Волконские "простонародные" бани. Он был очень толст, страдал подагрой. И. С. Тургенев ему говорил: "Мы коллеги по литературе и подагре". Лечился П. В. Шумахер от подагры и вообще от всех болезней баней. Парили его два банщика, поминутно поддавая на "каменку". Особенно он любил Сандунов-ские, где, выпарившись, отдыхал и даже спал часа два и всегда с собой уносил веник. Дома, отдыхая на диване, он клал веник под голову. Последние годы жизни он провел в странноприимном доме Шереметева, на Сухаревской площади, где у него [313] была комната. В ней он жил по зимам, а летом - в Кускове, где Шереметев отдал в его распоряжение "Голландский домик". Стихи Шумахера печатались в журналах и издавались отдельно. Любя баню, он воспевал, единственный поэт, ее прелести вкусно и смачно. Вот отрывки из его стихов о бане: Мякнут косточки, все жилочки гудят, С тела волглого окатышки бегут, А с настреку вся спина горит, Мне хозяйка смутны речи говорит. Не ворошь ты меня, Танюшка, Растомила меня банюшка, Размягчила туги хрящики, Разморила все суставчики. В бане веник больше всех бояр, Положи его, сухмяного, в запар, Чтоб он был душистый и взбучистый, Лопашистый и уручистый... И залез я на высокий на полок, В мягкий, вольный, во малиновый парок. Начал веничком я париться, Шелковистым, хвостистым жариться. А вот еще его стихи о том же: Лишенный сладостных мечтаний, В бессильной злобе и тоске Пошел я в Волковские бани Распарить кости на полке. И что ж? О радость! О приятство! Я свой заветный идеалСвободу, равенство и братство В Торговых банях отыскал. Стихотворение это, как иначе в те времена и быть не могло, напечатать не разрешили. Оно ходило по рукам и читалось с успехом на нелегальных вечеринках. Я его вспомнил в Суконных банях, на Болоте, где было двадцатикопеечное "дворянское" отделение, излюбленное местным купечеством. Как-то с пожара на Татарской я доехал до Пятницкой части с пожарными, соскочил с багров и, прокопченный дымом, весь в саже, прошел в ближайшие Суконные бани. [314] Сунулся в "простонародное" отделение-битком набито, хотя это было в одиннадцать часов утра. Зато в "дворянских" за двугривенный было довольно просторно. В мыльне плескалось человек тридцать. Банщик уж второй раз намылил мне голову и усиленно выскребал сажу из бороды и волос-тогда они у меня еще были густы. Я сидел с закрытыми глазами и блаженствовал. Вдруг среди гула, плеска воды, шлепанья по голому телу я слышу громкий окрик: - Идет!.. Идет!.. И в тот же миг банщик, не сказав ни слова, зашлепал по мокрому полу и исчез. Что такое? И спросить не у кого-ничего не вижу. Ощупываю шайку - и не нахожу ее; оказалось, что банщик ее унес, а голова и лицо в мыле. Кое-как протираю глаза и вижу: