Москва и москвичи

чуевские. Поросеночек с хреном... [318] - Я бы жареного с кашей,-сказал В. П. Далматов. - Так холодного не надо-с? И мигнул половому. - Так, а чем покормишь? - Конечно, тестовскую селянку,-заявил О. П. Григорович. - Селяночку-с осетриной, со стерлядкой... живенькая, как золото желтая, нагулянная стерлядка, мочаловская. - Расстегайчики закрась налимьими печенками.. - А потом я рекомендовал бы натуральные котлетки а ля Жардиньер. Телятина, как снег, белая. От Александра Григорьевича Щербатова получаем-с, что-то особенное... - А мне поросенка с кашей в полной неприкосновенности, по-расплюевски,-улыбается В. П. Далматов. - Всем поросенка... Да гляди, Кузьма, чтобы розовенького, корочку водкой вели смочить, чтобы хрумтела. - А вот между мясным хорошо бы лососинку Грилье,предлагает В. П. Далматов. - Лососинка есть живенькая. Петербургская... Зеленцы пощерботить прикажете? Спаржа, как масло... - Ладно, Кузьма, остальное все на твой вкус... Ведь не забудешь? - Помилуйте, сколько лет служу! И оглянулся назад. В тот же миг два половых тащат огромные подносы. Кузьма взглянул на них и исчез на кухню. Моментально на столе выстроились холодная смирновка во льду, английская горькая, шустовская рябиновка и портвейн Леве № 50 рядом с бутылкой пикона. Еще двое пронесли два окорока провесной, нарезанной прозрачно розовыми, бумажной толщины, ломтиками. Еще поднос, на нем тыква с огурцами, жареные мозги дымились на черном хлебе и два серебряных жбана с серой зернистой и блестяще-черной ачуевской паюсной икрой. Неслышно вырос Кузьма с блюдом семги, украшенной угольниками лимона. - Кузьма, а ведь ты забыл меня. - Никак нет-с... Извольте посмотреть. На третьем подносе стояла в салфетке бутылка эля и три стопочки. [319] - Нешто можно забыть, помнлуйте-с! Начали попервоначалу "под селедочку". - Для рифмы, как говаривал И. Ф. Горбунов: водка селедка. Потом под икру ачуевскую, потом под зернистую с крошечным расстегаем из налимьих печенок, по рюмке сперва белой холодной смирновки со льдом, а потом ее же, подкрашенной пикончиком, выпили английской под мозги и зубровки под салат оливье... После каждой рюмки тарелочки из-под закуски сменялись новыми... Кузьма резал дымящийся окорок, подручные черпали серебряными ложками зернистую икру и раскладывали по тарелочкам. Розовая семга сменялась янтарным балыком... Выпили по стопке эля "для осадки". Постепенно закуски исчезали, и на месте их засверкали дорогого фарфора тарелки и серебро ложек и вилок, а на соседнем столе курилась селянка и розовели круглые расстегаи. - Селяночки-с!.. И Кузьма перебросил на левое плечо салфетку, взял вилку и ножик, подвинул к себе расстегай, взмахнул пухлыми белыми руками, как голубь крыльями, моментально и беззвучно обратил рядом быстрых взмахов расстегай в десятки узких ломтиков, разбегавшихся от цельного куска серой налимьей печенки на середине к толстым зарумяненным краям пирога. - Розан китайский, а не пирог!-восторгался В. П. Далматов. - Помилуйте-с, сорок лет режу,- как бы оправдывался Кузьма, принимаясь