После Чернобыля. Том 1

   В июне 1986 г. нам с Пуповым поговорить не пришлось: не до разговоров было строителям, некогда, да и не хотелось. Работа требовала максимальной сосредоточенности, большого нервного напряжения, колоссальной ответственности. Отдых тоже был серьезным делом, он восстанавливал силы, снимал напряжение Надеялась повидать Пупова позже, в Москве, по дороге домой, да познакомилась только с его портретом на доске почета в объединении. И тогда выяснилось, что нет в “Союзгидроспецстрое” человека, который не знал бы его самого или о его работе в Таджикистане и в Чернобыле. Поэтому позже, услышав голос Геннадия Николаевича по телефону из Рогуна, я говорила с ним уже как со старым знакомым.

   — Когда было труднее всего, и вообще, страшно было? — трафаретный, даже пошлый вопрос, задала просто для того, чтобы как-то завязать разговор.

   — Да чего там, не страшно, — отвечает. — Дозиметристы рядом, медкомиссия, обязательное обследование каждые 10 дней, кормили хорошо. Трудно не было.

   Каков вопрос, таков и ответ. В то время на Чернобыльской АЭС о радиационном фоне постоянно помнили. Этого требовала культура поведения. Просто сосредоточенно и упорно делали свое дело, и настолько делом этим были пропитаны, что, выезжая за пределы 30-километровой зоны, должны были переступать какой-то порог в своей душе, видя гуляющих людей, их мирный покой.

   С другим настроением в Чернобыле делать было нечего и через год, когда главные трудности остались позади.

   А вот о доме беспокоились, вероятно, потому что сами — на войне, и, чтобы освободить их от этого волнения, В.М. Башмаков организовал ежедневные телеграммы от родных: все, мол, в порядке. Каждый день в Рогуне в управление с этим сообщением приходили родственники от каждой семьи. Это было слагаемым успеха.

    — Что запомнилось вам ярче всего, Геннадий Николаевич?

   — Радость. Радость от того, что построили плиту не за 30, а за 25 дней, досрочно. Так же радовались досрочному пуску Байпазинской ГЭС в Таджикистане.

   А ведь срок сооружения плиты был определен хотя и ориентировочно, однако очень жестко. Говорят, самим руководителям он казался нереальным. К тому же работу выполняли впервые в мире, все разве предусмотришь?

   В экстремальной ситуации побеждает не только самый смелый и талантливый, но и самый уравновешенный.

   — Помнится, лет десять назад на строительстве Нурекской ГЭС в бригаде Пупова мы внедряли новую установку для механизированной укладки бетона, — вспоминает главный механик Таджикского управления Гидроспецстроя А.С. Ефимов. — Нижняя часть тоннеля — лоток — должна была понадобиться уже в процессе строительства, ей предстояло выдержать большие нагрузки водного потока. Пупов разобрался в новой машине, сразу предложил ее усовершенствовать и настроил на новую технику свою бригаду. Бригадиру внедрять новое всегда непросто — он рискует, отвечает за успех дела, да и за заработок рабочих. Но этот бригадир сумел предвидеть, что им удастся с новой техникой втрое перевыполнять план. Не удивительно, что его всегда привлекают не прямолинейные, самые простые тоннели, а узловые, развязочные участки сложной конфигурации, арки. Их нужно сначала обшить металлом, а под него уж закачивать бетон. Привыкнуть к такой работе нельзя — двух одинаковых арок не найдешь, и прежние приемы работы не используешь.

   Под четвертым энергоблоком ЧАЭС строители заполняли появившуюся емкость арматурой почти одновременно с шахтерами, которые выбирали породу. Когда понадобилось скоординировать действия свои и всех смежников так, чтобы каждый занимался своим делом, не мешая другому, это поручили Пупову. Он сразу почувствовал себя в родной стихии: организация работ, оптимальная расстановка людей и машин — это как раз то дело, от которого он получает особое удовольствие, как виртуоз от наиболее трудной музыкальной программы.

    Дома он привык обсуждать в бригаде задание, каждого заставляет думать, и любой из его звеньевых — А.Ф. Саехов, В.А. Рыбин, П.А. Баранов — мог бы возглавить бригаду. Но здесь на обсуждение почти не было времени. Многое приходилось брать на себя.

    Рассказывают, однажды в Рогуне в камере затворов первого строительного тоннеля не выдержала порода, начал медленно вываливаться солидный участок, да прямо в сторону бетонщиков, Разрешалось отступить, подождать, пока выровняют свод. А он рассчитал “за” и “против” и решил продолжать бетонирование, постепенно подбираясь под вывал, укрепляя, не давая ему упасть, Его рабочие этому не удивились. Даже новичков, влившихся в основной коллектив, он быстро настраивал работать с удовольствием, “за интерес”, а не за деньги — и люди охотно за ним идут, Ведь он сам первым берется за новое, быстро реагирует на любую несправедливость.

    Однажды В.М. Башмаков, до того как стать туннельщиком — бывший шахтер — вдруг заметил, что деревянные стойки-опоры под потолком еще не забетонированной штольни стали немного сминаться. Это означает одно — проседание кровли, в данном случае штатной бетонной подреакторной фундаментной плиты. Нетрудно представить, что за этим может последовать. Ведь бетон — негибкий материал, может треснуть и... А тут еще между бетоном новой и старой плиты появился просвет, который должен был естественно появиться после затвердевания раствора. Цементаторы Л.B. Онищенко, В.И. Зотов и В.Н. Лебедев, работая по 15-20 часов и проявив чудеса героизма, сумели закачать необходимое количество раствора по контакту бетон-бетон.

    В Чернобыле надо было продумать не только действия каждого рабочего, но и количество минут, а то и секунд, в которые можно эту работу выполнить без вреда для здоровья. В шахте смены продолжались по три часа, потом люди менялись. Пупов бывал в каждой смене по нескольку раз. Продлить период работоспособности исполнителя было не менее важно, чем выполнить задание. Но как этого добиться на территории ЧАЭС, где в большей или меньшей степени “светится” каждый метр поверхности?

    Осознавая опасность облучения, они репетировали операции. Собиралась бригада, на стене развешивали чертеж-схему — и по ней каждому рассказывали, что именно по минутам он должен делать. Например, надо занести заранее заготовленный стержень каркаса под плиту. Вся бригада обсуждает ход операции. Стержни упаковывали в пакеты, нумеровали. Говорили: “Ты берешь стержень из пакета номер такой-то, бежишь в шахту и там устанавливать и завариваешь”. Отрабатывали по минутам, кто и где в штольне должен стоять. Это исключало излишнюю беготню в шахте и на сильно загрязненной поверхности земли.

   В шахте под четвертым энергоблоком было очень тесно. Даже коренастому и гибкому, подвижному бригадиру Пупову нелегко было развернуться. И хотя радиационный фон с глубиной падал почти до нуля, но работать-то надо было и во входном коридоре, то есть почти у поверхности.

   Можно представить обстановку: трубы в штольне находятся внизу, так сказать, на полу. Там же регистры — громоздкие, очень сложные трубчатые конструкции змеевикового типа. Они сконструированы так, что почти полностью занимают все пространство шахты. Не только изготовить, но и втащить, не повредив, в штольню такую конструкцию было делом весьма непростым. Как уже говорилось, шахтеры постепенно движутся назад по своей штольне, выбирая породу справа и слева. Рядом бетонщики со своим шлангом. Его головка изворачивается и норовит, как змея, вырваться из рук. Но этого нельзя допустить, чтобы не образовались наплывы бетона — монолит должен получиться идеальным по всей толще. А тут еще жуткая теснота и жара... И вдруг все останавливается: в трубопроводе образовался бетонный пыж. Хороши немецкие насосы. Говорят, “Путцмайстер” способен качать бетон на высоту до 300 метров. Но та летняя жара корректировала многие нормативы. Забитые бетоном трубы диаметром 100-120 мм просто неподъемны. А ведь их надо вручную вырезать, вынести и заменить новыми. Время дорого — все бросались с кувалдами.

   — Да, не то что мат, туман стоял! Но это, знаете ли, помогало, — мнение бетонщика-трубоклада В.И. Илюхина. В штольне шахтеры, монтажники и бетонщики выглядели, как каторжники на картинах художника.