Репортаж с ничейной земли. Рассказы об информации

Но ученик профессора довольно холодно встречает наши восторги.

- Вы напрасно считаете, что вам уж так повезло. Вы не знаете профессора Староверова. Должен сказать вам совершенно откровенно: он не имеет ничего общего с теми традиционными чудаками - учеными из приключенческих романов. Те были энтузиасты, а он...

Впрочем, я должен быть по отношению к нему справедливым. Я много лет работаю вместе со Староверовым и, пожалуй, не назову имени ученого, который мог бы соперничать с ним в целом ряде различных наук. От него приобрел я навыки в области точного эксперимента, научился увязывать теорию с практикой, делать выводы и обобщения на базе добытых опытом фактов. Наши цели и взгляды были едины. Но с появлением теории информации между нами словно вырос какой-то невидимый, но ощутимый барьер. Мне стало казаться, что Староверов проявляет излишнее недоверие к новым идеям. Особенно рьяно протестовал он против распространения понятий новой теории на область физических явлений, против поисков связи информации и энтропии...

Я слушал Быстрова и думал о профессоре Староверове. Может быть, он все-таки прав? Ведь наука - это не сцена из плохого спектакля, в котором все положительные герои обязательно полны оптимизма, а проповедником скептических взглядов может быть лишь заведомо отрицательный персонаж.

Ученому и инженеру скепсис нужен не меньше, чем оптимизм. Оптимизм рождает веру и увлеченность. а скепсис заставляет критически оценивать собственные идеи, придает научной или конструкторской мысли подобающую ей строгость. Не этой ли строгостью порожден скепсис профессора Староверова? Может быть, для распространения новых понятий на области, не связанные с техникой, и в самом деле нет достаточных оснований?

- Однако же отважился ваш профессор идти на Ничейную землю, - говорю я Быстрову.

- О, это стоило мне немалых усилий. Я целый год убеждал профессора покинуть насиженные места в лабораториях Нового Города и отправиться на обследование Ничейной земли.

- И напрасно старались, уважаемый! - послышалось вдруг из палатки. - Я только лишний раз убедился в том, что нам совершенно нечего делать в этой бесплодной пустыне.

- Это голословное утверждение! - Быстров вскочил с места, готовый смести брезентовую преграду, отделявшую его от профессора.

- И все же она бесплодна, - донесся голос изза преграды. - Что вы хотите здесь разыскать? Источники информации? Связь информации и энтропии? Зачем вам это нужно? Разве у вас мало дел в Новом Городе? Там лаборатории, библиотеки, радиостанции, вычислительные машины. Творите, совершенствуйте технику, и этого будет вполне достаточно, чтобы обеспечить прогресс. Зачем терять время на ненужные сомнения и вопросы?

- Но ведь не один я мучаюсь сомнениями. Сюда идут все новые и новые люди.

- А кого вы, собственно, имеете в виду? - Прикрываясь рукой от яркого света, профессор вышел из-под навеса. Это был вполне подходящий профессор. Долговязая и сутулая фигура, бородка клинышком, седые пряди и роговые очки. Как обманчива бывает внешность!

- Значит, это вы собрались идти на Ничейную землю? А кто вы такие?

- Я автор книги, на страницах которой нам с вами довелось повстречаться. А это мои читатели.

- Так что же привело вас в этот необетованный край?

- Я обещал читателям побывать с ними на Ничейной земле.

- Боже мой! - театрально произнес профессор. - Боже мой! До чего же легкомысленными бывают авторы популярных книг! Подумайте только - он обещал! А какое вы имели на это право? Что делать здесь вашим читателям, если даже ученые не могут найти пока верных путей?

- Но почему же? Насколько нам известно, некоторые из ученых уже проложили первые тропы.

- Кого вы имеете в виду? Может быть, Бриллюэна? Чепуха! Что он видел, ваш Бриллюэн? Думаете, он исследовал Ничейную землю? Он только походил по ее краю. А куда идти дальше, пока не знает никто. Разве он указал вам дорогу? Он считает, что энтропия в термодинамике и энтропия в теории информации - это одно и то. же. А я утверждаю, что это очень и очень спорный вопрос! И сам Бриллюэн, не успев сделать и двух шагов, сбился с дороги. Вот послушайте, как он подходит к вопросу:

«Энтропия есть мера недостатка информации о действительной структуре системы». Или еще: «Получение информации о физической системе соответствует уменьшению энтропии этой системы».

Вы только вдумайтесь в эти слова! Ведь здесь все смешано в одну кучу! До сих пор все считали, что энтропия - это один из параметров физического тела, такой же, как, скажем, его температура или объем. И вдруг оказывается, что энтропия зависит от того, знаем мы или не знаем структуру тела. Как прикажете это понять? Может быть, и температура зависит от наших знаний? Может быть, тело должно уменьшаться в объеме оттого, что вам захотелось узнать, из чего оно состоит? Это же полный абсурд! А вы собираетесь вести ваших неискушенных читателей по следам этого Бриллюэна! Нет, уважаемый, лучше не лезьте в эти непролазные дебри, а возвращайтесь-ка подобру-поздорову к себе домой! И мы, пожалуй, поступим так же.

- Нет, профессор, мы должны идти дальше. Я, как автор, прекрасно сознаю всю ответственность этого шага, но мы не можем возвращаться домой, не узнав Ничейной земли. Вот ес.ли бы ваши знания дополнить нашим энтузиазмом... Вы не находите, что вместе мы представляли бы собой боевой коллектив? Конечно, мы не берем на себя смелость решать научные проблемы или опровергать Бриллюэна. У нас нет для этого достаточно глубоких знаний. Но у нас есть вопросы, на которые мы будем пытаться найти ответ. В Новом Городе мы не нашли ответов. А читатели требуют. Они хотят знать все. Их интересуют вопросы о том, как связаны информация и энергия, энтропия газа и энтропия словесного текста. Они хотят понять, почему информация может храниться и в живых клетках и в мертвых ячейках электронных машин. Здесь есть над чем подумать, профессор. Понятие «информация» родилось в технике. А по какому праву оно проникло в физиологию и психологию? Мы говорим: язык - это средство передачи информации. Язык связан с мыслью. А мысль - это отражение всего, что происходит вокруг. Везде информация. Где же границы этого понятия? Выходит, у него нет границ? Вот и скажите мне, дорогой профессор, разве могу я на полдороге бросить читателей, покинуть их среди всех этих неразрешенных сомнений, которые я сам в них поселил?

Профессор молчит. Вечереет. Сгущаются сумерки над необъятным простором Ничейной земли.

- Да, конечно, - задумчиво произносит ученый. - Ваши вопросы наводят на размышления. Я уважаю ваше желание во всем найти ясность, но одного желания слишком мало, чтобы пуститься в опасный путь по Ничейной земле.

- Разумеется, профессор! Поэтому мы так рады нашей случайной встрече. Идемте с нами, профессор! Пусть вы ошибетесь - вас поправят другие ученые. Но кто-то же должен идти в неизвестное?

Тем более что путь, указанный Бриллюэном, ведет от облака газа прямо к Ничейной земле.

Вот послушайте! Только что мы закончили путешествие в мир молекул. Мы старались «увидеть» там энтропию. В Новом Городе нам говорили, что энтропия - это неопределенность. А в облаке газа мы увидели, что ее порождает. Энтропия - это неопределенность движения, это хаос движущихся молекул. Вы согласны?

- Безусловно. Против этого трудно что-либо возразить.

- А информация? Разве она могла бы «жить» без движения? Что такое значок Р, - в знаменитой формуле Шеннона? Вероятность событий. А разве могли бы происходить события, если бы все разом остановилось? Откуда бы мы получали информацию, если бы луч телевизора не двигался по экрану, электроны не бежали по проводу, а движущаяся мембрана, заставляя колебаться окружающий воздух, не рождала звук?

- Но позвольте! - перебил профессор. - Вот передо мной лежит раскрытая книга. В ней нет никакого движения. А содержащаяся в ней информация составляет миллионы бит. Значит, может быть информация без движения?

- Вы ошибаетесь, профессор. Здесь есть движение. Для того чтобы получить эти биты, вы должны букву за буквой пробежать глазами весь текст. Разве могли бы вы прочесть в ней хотя бы одну фразу, если бы ваши глаза не скользили по строчкам текста, следя за движением чередующихся букв? Эта книга, вся от первой до последней строчки, рождена движением. Когда-то движением руки автора было впервые создано определенное чередование слов и букв. Движение рук машинистки превратило рукопись автора в печатные страницы. Движением наборщика были созданы оттиски, движением печатных станков из этих оттисков родились тысячи экземпляров книг.